Он поклонился.
— Как скажете, миссис Броадхед. Я только что получил разрешение на то, чтобы открыть корабль. Вы можете выйти в спутник.
Мы вышли. Выходя, Эсси задумчиво оглянулась на оставленную в корабле программу. Ожидавший нас лейтенант не казался очень дружелюбным. Он провел пальцами по чипу с данными корабля, словно пытался проверить, не проступают ли магнитные чернила.
— Да, — сказал он, — мы получили сообщение относительно вас. Но я не уверен, что бригадир может сейчас встретиться с вами, сэр.
— Мы хотим видеть не бригадира, — ласково объяснила Эсси. — Нам нужна миссис Долли Уолтерс, которую вы держите здесь.
— О, да, мэм. Но бригадир Кассата должен подписать ваш пропуск, а сейчас он очень занят. — Он извинился, что-то зашептал в фон, после чего лицо его слегка прояснилось. — Прошу вас, сэр и мэм, — сказал он и вывел наконец из причального помещения.
Если долго не практиковаться, утрачиваешь навык движения в низкой или нулевой силе тяжести, а я давно не практиковался. К тому же у меня затекла шея. Все это для меня ново. Врата — это астероид, в котором хичи давным-давно прорыли туннели и выложили их своим любимым голубым металлом. Пищевая Фабрика, Небо Хичи и все остальные большие сооружения, которые я посещал в космосе, тоже были построены хичи. Меня смущало, что я впервые нахожусь на космической станции, сооруженной людьми. Она казалась мне более чужой, чем станции хичи. Нет знакомого голубоватого свечения, только окрашенная сталь. Нет веретенообразного помещения в центре. Нет изыскателей, испуганных или торжествующих, нет музея, где выставлены образцы технологии хичи, найденные во всех концах Галактики. Зато много военных в мундирах в обтяжку и почему-то в шлемах. И самое странное: у всех кобуры, но все пустые.
Я пошел помедленнее и сказал Эсси:
— Они как будто не доверяют своим людям.
Она взяла меня за воротник и показала вперед, где ждал лейтенант.
— Не говори о хозяевах, Робин, когда тебя могут услышать. Вот. Мне кажется, мы пришли.
И вовремя: я уже начал уставать от усилий, с какими тащил себя по коридору с отсутствующей силой тяжести.
— Сюда, сэр и мэм, — гостеприимно сказал лейтенант, и, конечно, мы послушались.
Но за дверью оказалась только пустая комната с несколькими откидными сидениями у стен. Больше ничего.
— А где бригадир? — спросил я.
— Как, сэр, я ведь вам уже сказал, что сейчас он очень занят. Встретится с вами, как только сможет. — И с улыбкой акулы закрыл дверь; и мы с Эсси одновременно заметили интересную особенность этой двери: на ней не было внутренней ручки.
Как и все, я иногда представляю себе, что меня арестовали. Вы живете своей жизнью, пасете рыб, или подсчитываете чьи-то расходы, или пишете замечательную новую симфонию, и вдруг неожиданный стук в вашу дверь. «Не сопротивляться! Пошли», — говорят вам, и защелкивают наручники, и читают ваши права, а затем вы оказываетесь именно в таком месте. Эсси вздрогнула. Должно быть, у нее бывали такие же фантазии, хотя не знаю более безупречной жизни, чем у нее.
— Глупо, — сказала она скорее себе, чем мне. — Жаль, что тут нет кровати. Могли бы с пользой провести время.
Я похлопал ее по руке. Я понимал, что она пытается подбодрить меня.
— Говорят, они заняты, — напомнил ей.
И вот мы ждали.
Полчаса спустя без предупреждения я почувствовал, как напряглось у меня под рукой плечо Эсси. На лице ее неожиданно появилось безумное гневное выражение. И у себя в голове я почувствовал быстрый болезненный яростный сдвиг…
И тут же все прошло. Мы посмотрели другу на друга. Всего несколько секунд, но я понял, почему здесь все заняты и не носят с собой оружие.
Террористы снова ударили — но на этот раз удар получился скользящий.
Когда наконец вернулся лейтенант, он был очень весел. Не хочу сказать, что он стал относиться к нам дружелюбнее. Достаточно дружелюбен, чтобы широко улыбнуться, и достаточно враждебен, чтобы не объяснить почему. Прошло немало времени. Он не извинился, просто провел нас к кабинету бригадира, улыбаясь по пути. А в кабинете, с его пастельными стенами, на которых висела голограмма Вест-Пойнта, с серебристым разогревателем пищи, который пытались использовать как зажигалку для сигар, бригадир Кассата тоже улыбался.
Было не очень много подходящих объяснений для такого веселья, и потому я выстрелил наудачу.
— Поздравляю, бригадир, — вежливо сказал я, — с поимкой террористов.
Улыбка исчезла, потом появилась снова. Кассата — низенький человек, полнее, чем предпочитают военные медики; бедра распирали его кремовые шорты; он сидел на краю стола.
— Как я понял, мистер Броадхед, — сказал он, — цель вашего посещения — свидание с миссис Долли Уолтерс. Вы, разумеется, можете увидеться с ней, в соответствии с полученными мной указаниями, но я не могу отвечать на ваши вопросы, касающиеся безопасности.
— А я ничего не спрашиваю, — ответил я. И, чувствуя взгляд Эсси зачем-ты-настраиваешь-против-себя-этого-типа на шее, добавил: — Вы очень добры, разрешая нам свидание.
Он кивнул, очевидно, соглашаясь, что он добр.
— Но я хотел бы задать вопрос вам. Не скажете ли, зачем она вам?
Взгляд Эсси продолжать обжигать меня, поэтому я не ответил, что не скажу.
— Конечно, — солгал я. — Миссис Уолтерс провела немало времени с моим другом, с которым мне хотелось бы увидеться. Мы надеемся, что она сможет помочь нам связаться… с моим другом
Нет смысла уточнять пол моего друга. Они, конечно, уже допросили Долли Уолтерс, вытянули из нее все сведения и теперь знают, что речь может идти только о двух людях. И вряд ли из этих двух я назову Вэна своим другом. Бригадир удивленно посмотрел на меня, потом на Эсси, потом сказал:
— Эта Уолтерс очень популярная юная леди. Не стану вас больше задерживать. И вернул нас лейтенанту, с которым мы продолжили экскурсию.
Лейтенант оказался никуда не годным гидом; он вообще ничего не говорил. А было чем поинтересоваться: Пентагон проявлял все признаки недавних неприятностей. Пока мы не видели следов повреждений, но в предыдущем припадке безумия ущерб понесла тюрьма. Дежурные уничтожили программу, закрывающую камеры. К счастью, они их при этом открыли, иначе потом их в камерах ждало бы немало скелетов.
Проходя мимо камер, я увидел, что все они открыты, а в коридоре скучают охранники, следя, чтобы заключенные не вышли. Лейтенант остановился и коротко поговорил с дежурным офицером, и, пока мы ждали, Эсси прошептала:
— Если они не поймали террористов, почему бригадир так хорошо с тобой обошелся?
— Хороший вопрос, — ответил я. — А вот тебе другой. Что он имел в виду, говоря о популярности молодой леди?
Лейтенант был шокирован разговором в строю. Он тут же прервал разговор с лейтенантом военной полиции и провел нас к камере, дверь которой, как и во всех остальных, была открыта. Указал внутрь.
— Там ваша заключенная, — сказал он. — Можете с ней поговорить, но она ничего не знает.
— Это я понимаю, — ответил я. — Иначе вы бы не разрешили мне с ней говорить, верно? — И получил еще один гневный взгляд Эсси. Она права, конечно. Если бы я его не рассердил, лейтенант мог бы проявить тактичность и отойти на несколько шагов, чтобы мы могли поговорить с Долли Уолтерс наедине. Но он вместо этого встал в открытой двери.
А может, все равно не проявил бы. Я скорее за второе предположение.
Долли Уолтерс — детского роста женщина с высоким детским голосом и плохими зубами. И не в лучшей форма. Она испугана, утомлена, рассержена и раздражена.
А я чувствовал себя немногим лучше. Я полностью, обескураживающе понимал, что вот эта стоящая передо мной молодая женщина недавно провела несколько недель в обществе моей любимой — одной из моих любимых — одной из двух на самом верху списка. Говорю об этом легко. Но на самом деле это совсем не легко. Я не знал, что делать и что сказать.
