Формально спор между ними разгорелся из-за танковых дивизий, относящихся к резерву главнокомандующего вооруженными силами на Западе. Рундштедт считал, что их лучше расположить в центре Франции, чтобы можно было в удобный момент вступить в крупное танковое сражение с уже высадившимся десантом. Роммель же был уверен, что противника надо встречать в момент высадки и ни в коем случае не давать ему закрепиться на берегу. По сути, различие их решений основывалось на том, что у Рундштедта не было опыта прямых столкновений с противотанковыми силами англичан и американцев, а Роммель уже знал, насколько опасна для танков специализированная авиация противника. Может быть, он был единственным военачальником Третьего рейха, кто понимал, что время побед в крупных танковых сражениях миновало. Теперь все решала тяжелая авиация, от которой так преступно отвернулись перед войной основатели люфтваффе.

Неумение штабистов фюрера правильно оценивать достоинства изменяющейся военной техники привело к тому, что настойчивость Роммеля осталась непонятой и не поддержанной никем. Очевидно, Роммель, не зная о ситуации на Восточном фронте, слишком переоценивал значение возможного англоамериканского десанта. Но если бы он был прав, то Германия проиграла бы войну из-за приверженности опытных фельдмаршалов своему прошлому опыту и неспособности основывать свои планы на особенностях конкретной ситуации. В любом случае разгром десанта мог бы во многом изменить ход дальнейших событий.

Гитлер решил спор фельдмаршалов наихудшим способом, приняв соломоново решение удовлетворить просьбу каждого: треть имеющихся танков он отдал Рундштедту, треть — Роммелю, а остальные оставил в резерве. Таким образом мощная танковая армия была разбита на мелкие части, неспособные оказать сопротивления поднаторевшему в уничтожении танков с помощью авиации противнику.

Как обычно, успокаивая себя мыслью, что танков могло и вообще не быть, Роммель принялся укреплять район ожидаемой высадки. Огромное количество береговых заграждений, небывалое количество мин, противотанковые рвы, доты, дзоты, антипланерные преграды, ложные укрепления и система скрытых переходов — все было пущено им в ход для решительного сопротивления десанту. Кроме того, он постоянно просил ставку выделить в его распоряжение несколько танковых бригад из резерва, что постоянно отвергалось Рундштедтом, фельдмаршалами генерального штаба и самим Гитлером. У Роммеля появились признаки переутомления. 4 июня 1944 года он, узнав о неблагоприятном метеорологическом прогнозе, обещавшем туман, из-за которого возможность, высадки десанта сводилась к нулю, отправился на побывку домой, чтобы на следующий день явиться в ставку и добиться аудиенции у фюрера. Однако несмотря на непогоду англо-американские войска высадились в Нормандии 6 июня. В рядах защитников началась паника. Отсутствие командующего вызвало катастрофу, сопротивление было полностью парализовано.

Ночью Роммель вернулся на боевые позиции, но было поздно. Он еще сумел организовать контратаку и даже пробился в некоторых местах к побережью, но там его встретили шквальный огонь эскадры и удары тяжелых бомбардировщиков. Роммель вынужден был отступить, но продолжал сопротивление еще в течение шести недель. Превосходство англо-американских войск в силе, и особенно в технике было разительным. Гитлер не смог помочь своим войскам ни пехотой, ни танками, ни боеприпасами. Роммель отправил фюреру меморандум, более похожий на ультиматум, но ответа не получил.

Вообще его восторги по поводу Гитлера и всей национал-социалистической идеи давно уже охладели до минимума. То, что он считал случайностью в Северной Африке, оказалось традиционной системой гитлеровского штаба. Теперь ему бросались в глаза те явления, которых раньше он просто не замечал. Проведя некоторое время дома, он подробно узнал о гонениях на евреев, понаслушался о концлагерях и зверствах эсэсовцев. У Роммеля появились все основания вступить в антигитлеровский заговор. Он обращался к другим высшим офицерам рейха с предложением арестовать Гитлера и судить его как военного преступника. Против физического уничтожения фюрера он возражал с самого начала и до конца.

17 июня 1944 года Роммель был тяжело ранен в голову при взрыве английской бомбы. Рана казалась смертельной, но фельдмаршал выжил и уехал с фронта домой для излечения. Больше на боевые позиции этот лучший военачальник Третьего рейха не возвращался.

После провалившейся попытки взорвать Гитлера в ставке эсэсовцы принялись выискивать всех участников заговора и тех, кого можно было бы уничтожить, обвинив в предательстве. В число последних попал и Эрвин Роммель. 14 октября 1944 года к нему домой приехали начальник управления кадрами генерал-лейтенант Вильгельм Бургдорф со своим заместителем генерал-майором Эрнстом Майзелем. Они предложили раненому фельдмаршалу на выбор два варианта: самоубийство или суд. Надеясь на выявление истины, Роммель выбрал суд, но ему объяснили, что процесс будет закрытым, приговор будет вынесен заранее, а главное — после неминуемой казни самого Роммеля начнется преследование его жены, сына и других родственников «осужденного предателя нации». В случае же самоубийства он будет похоронен с почетом, а родственники будут получать пожизненную пенсию в связи с гибелью национального героя. Учитывая эти обстоятельства, Роммель взял у Бургдорфа предложенную ампулу с ядом, попрощался с семьей и уехал с генералами в госпиталь «Вагнершулле» в Ульме. Здесь он принял яд, а врачи констатировали смерть от разрыва сердца.

Биографические данные Эрвина Роммеля, которые мы имеем, позволяют довольно точно определить его психологический портрет. Прежде всего он ярко выраженный экстраверт с холерическим темпераментом и натурой бойца. Разумеется, это касается не только военного дела. Ему постоянно необходимы какие-то препятствия, которые он с удовольствием и почти чувственным наслаждением преодолевает. При этом любая победа должна быть достижимой единым усилием, краткосрочным подвигом. Монотонная обыденщина для него невыносима. Учитывая склонность Роммеля к мгновенным, но обдуманным решениям, которые ему дороги не столько трудностью, сколько сложностью, можно вполне уверенно говорить о преобладании в его психике интуитивно-логической сферы. Подтверждает это и тот факт, что победы, достигнутые за счет какого-либо оригинального решения, дороже, чем полученная выгода. Он предпочитал заниматься тем, что его могло заинтересовать в данный момент. Как правило, его внимание привлекало появившееся новшество, которое он начинал страстно изучать, доводя свое умение им пользоваться до совершенства, вникая в детали. Увлечение подробностями не мешало ему видеть общую картину. Не случайно именно Роммель первым верно оценил важность обороны французского побережья от десанта анг-ло-американских войск. Очень знаменательно его отношение к Адольфу Гитлеру, которого он сначала принимает всей душой, чуть ли не обожествляя, но впоследствии готов предать военному суду как преступника. Крайне важно отметить при этом, что до самого конца он был категорически против физической расправы над преступным фюрером. Чувство чести у Роммеля является определяющим. Многие его биографы упоминают об «удовольствии» от сражений, в которых он лично участвовал. Но трудно себе представить его сражающимся за дело, которое он считал бы неправым. Безусловно нужно отметить и ту характерную черту, что в обыденной жизни называют «невоспитанностью». Он постоянно говорил что-нибудь «не то, не тому и не в то время». Все эти признаки соответствуют тому психо-социальному типу интуитивно-логического экстраверта, который по классификации Юнга называется «Дон Кихот».

Что же касается его типа в аспекте стратегического поведения, то Эрвина Роммеля следует, безусловно, отнести к уже известному нам по первой главе типу «Kopfabschneider» («главарь банды»).

Рассматривая личности военачальников, действовавших в этот период германской истории, мы убедились, что предположения о типичности определенного образа действий в конкретных условиях в значительной степени оправдались.