– Какое экстраординарное происшествие, – сказал я. – Да еще и в один вечер с убийствами в «Блоксхэме». Настоящее совпадение.
Пуаро вздохнул.
– Я не думаю, что это совпадение, друг мой. Необходимо признать, что совпадения время от времени происходят, но здесь налицо явная связь.
– Связь между убийством и страхом убийства, вы это хотите сказать?
– Non. То есть такая связь, конечно, тоже есть, но я сейчас говорю о другом. – Пуаро прекратил свои хождения по гостиной и повернулся ко мне. – Вы говорили, что в вашем убийстве у каждой жертвы во рту была обнаружена запонка с монограммой Пи Ай Джей?
– Верно.
– Мадемуазель Дженни, она мне ясно сказала: «Но обещайте мне вот что: если меня найдут мертвой, попросите вашего друга-полицейского не искать моего убийцу. О, пожалуйста, пусть никто не раскрывает их ртов! Это преступление должно остаться нераскрытым. Обещайте, что передадите это вашему другу-полицейскому». Что, по-вашему, она имела в виду, говоря: «О, пожалуйста, пусть никто не раскрывает их ртов»?
Шутил он, что ли? Да нет, кажется.
– Ну, – ответил я, – это же понятно. Она боялась, как бы ее саму не убили, но не хотела, чтобы ее убийца был наказан, и надеялась, что никто не скажет ничего такого, что наведет полицию на его след. Она верит, что сама заслуживает наказания.
– То есть вы придерживаетесь того толкования, которое кажется очевидным на первый взгляд, – сказал Пуаро. Судя по его тону, мой ответ его разочаровал. – Однако спросите себя, нет ли другого, может быть, не столь явного значения у этих слов: «О, пожалуйста, пусть никто не раскрывает их ртов»? Вспомните о ваших трех золотых запонках.
– Никакие они не мои, – выразительно ответил я, в глубине души сильно жалея о том, что не могу отпихнуть от себя все это дело куда-нибудь подальше. – Ладно, я понял, к чему вы ведете, но…
– Что вы видите? Je conduis ma voiture a quoi?[14]
– Ну… Слова «пусть никто не раскрывает их ртов» при известном напряжении воображения можно истолковать как «пусть никто не открывает ртов жертв тройного убийства в отеле «Блоксхэм». – Я чувствовал себя полным идиотом, произнося эту нелепую версию вслух.
– Exactement![15] «Пусть никто не раскрывает их ртов и не находит в них золотых запонок с инициалами Пи Ай Джей». Разве нельзя предположить, что Дженни имела в виду именно это? Что она знала о жертвах убийства в отеле, а также знала то, что убийца, кто бы он ни был, намерен убить и ее?
Не дожидаясь моего ответа, Пуаро продолжал фантазировать:
– А буквы Пи Ай Джей, вернее, человек, чьими инициалами они являются, очень важен для этой истории, n’est-ce pas? Дженни, она это знает. Она знает, что эти три буквы направят вас на след убийцы, и не хочет допустить этого. Alors[16], вы должны поймать его, пока еще не слишком поздно для Дженни, иначе Эркюль Пуаро, он никогда себе этого не простит.
Я слушал его с тревогой. Ответственность за поимку убийцы и без того лежала на мне тяжким грузом, мне не хотелось отвечать еще и за душевный разлад Пуаро. Неужели он и впрямь видит во мне человека, способного задержать убийцу с такими мозгами – которому приходит в голову класть в рот жертвам запонки с монограммами? Я всегда был простым прямолинейным человеком, и работа с такими же простыми и прямолинейными вещами всегда удавалась мне лучше всего.
– Думаю, вам надо вернуться в отель. – Он имел в виду «немедленно».
Я содрогнулся, вспомнив те три комнаты.
– Завтра с утра будет достаточно рано, – сказал я, старательно избегая взгляда его блестящих глаз. – И я не хочу выставлять себя дураком, притягивая к делу эту вашу Дженни. Так все только запутаются. Вы предложили одно возможное толкование ее слов, я предложил другое. Ваша версия интереснее моей, зато моя в двадцать раз ближе к действительности.
– Вовсе нет, – последовал его ответ.
– Я предпочитаю придерживаться своего мнения, – стоял на своем я. – Подозреваю, что возьми мы с вами сто человек с улицы и задай им вопрос, кто из нас прав, они поддержали бы меня.
– Подозреваю, что так оно и есть, – вздохнул Пуаро. – Позвольте мне сделать еще одну попытку переубедить вас. Несколько минут назад, рассказывая мне об убийстве в отеле, вы произнесли: «У каждой жертвы – и у женщин, и у мужчины – во рту кое-что было», разве не так?
Я подтвердил, что так.
– Вы не сказали просто «у всех жертв», вы сказали «у каждой жертвы, у женщин и у мужчины», то есть вы уточнили их пол, ведь само слово «жертва» женского рода, а среди убитых был мужчина. Мадемуазель Дженни прислуга, но у нее речь образованного человека. Говоря о своей возможной смерти, точнее убийстве, она употребила слово «неизбежное». А потом сказала: «Так что, видите, помощи ждать неоткуда, а если бы она и пришла, то я все равно ее не заслужила». Эта женщина говорит на родном языке правильно, так, как на нем положено говорить. А потому, mon ami… – Пуаро снова поднялся. – А потому! Если вы правы и Дженни хотела сказать «пожалуйста, пусть все молчат», в смысле «пусть никто ничего не говорит полиции», то почему она не сказала «пусть никто не раскрывает рта», ведь со словом «никто» единственное число было бы уместнее, чем множественное?
Я смотрел на него снизу верх, отчего у меня заболела шея, к тому же его выкладки ошарашили и утомили меня настолько, что я не знал, как отвечать. Разве он сам не говорил мне несколько минут назад, что Дженни была ужасно напугана? Насколько я знаю, переживая особенно сильный страх, люди редко думают о грамматике.
Я всегда считал Пуаро одним из умнейших людей на свете, но, может быть, я ошибался. Если он и дальше будет нести подобную чушь, то придется признать, что он не зря принял решение дать отдых своим мозгам.
– Разумеется, теперь вы возразите, что Дженни была в отчаянии и потому вряд ли заботилась о правильности своей речи, – продолжал Пуаро. – Однако она все время говорила совершенно грамотно, за исключением одного этого момента – и то лишь в том случае, если вы правы, а я ошибаюсь, в противном же случае она все сказала совершенно верно!
Тут он хлопком соединил ладони и вообще был так доволен сделанным им заявлением, что я против воли довольно грубо заявил:
– Изумительно, Пуаро. Мужчина и две женщины убиты, мне предстоит в этом разобраться, а я должен радоваться тому, что некая Дженни не допустила ни одной ошибки, говоря на английском языке.
– И Пуаро тоже чертовски доволен, – отреагировал мой упорный друг, – потому что небольшой прогресс уже достигнут, незначительное открытие сделано. Non. – Его улыбка погасла, лицо сделалось серьезным. – Мадемуазель Дженни не допустила грамматической ошибки. Она имела в виду следующее: «Пусть никто не открывает ртов троих убитых – их ртов».
– Ну, если вы настаиваете, – буркнул я.
– Утром после завтрака вы вернетесь в отель «Блоксхэм», – сказал Пуаро. – Я присоединюсь к вам позже, после того, как попытаюсь найти Дженни.
– Вы? – сказал я, слегка обеспокоенный.
Протестующие фразы уже роились у меня в голове, но я знал, что Пуаро все равно их не услышит. Конечно, все его идеи касательно этого случая были нелепы, хотя он и великий сыщик, но, если он предлагает мне свою компанию, отказываться я не стану. Ведь он так самоуверен, а я – совсем наоборот, в этом-то все и дело. Интерес, который он проявил к этому преступлению, уже помог мне почувствовать себя лучше.
– Oui, – сказал бельгиец. – Совершены три убийства, объединенные одной необычайной деталью: во рту каждого трупа обнаружена запонка с монограммой. Можете быть уверены, я поеду в отель «Блоксхэм».
– Разве вам не положено избегать утомления и беречь свой мозг? – спросил я.
– Oui. Précisément[17]. – Пуаро зыркнул на меня. – Мне вовсе не полезно сидеть тут завтра весь день и думать о том, что вы наверняка не расскажете никому о моей сегодняшней встрече с мадемуазель Дженни – а ведь это деталь огромного значения! И мне также не полезно сидеть тут и думать о том, что Дженни бегает сейчас по Лондону, давая убийце возможность покончить с ней и запихать ей в рот четвертую запонку.
