– Значит, Ульяна сирота? – проговорил Дмитрий.

– Какая же она сирота при живом отце! – возразил Григорий. – Да и я рядом. В обиду не дам. Хотя ты прав. Мы все, как померла матушка, осиротели. Оттого и отец строже стал. Мужик он видный, при деле, сам знаешь, бабу мог просто найти, но не стал. Дело не в Ульяне или во мне, а в великой любви, которая между родителями была. Отец и теперь матушку любит, редкую неделю на кладбище не ходит, как бы ни был занят работой. У могилы долго сидит, все шепчет что-то.

– Ничего, Григорий. Твоей матушке сейчас хорошо.

– Да я и ничего. Ты спросил, я ответил.

– Сам-то с отцом работаешь или служишь у кого?

– При кузнице. С отцом. У нас это потомственное. Прадед кузнецом был, дед. Сейчас вот отец, я. И мой сын, коли Господь даст, тоже к наковальне да к мехам встанет.

Дмитрий погладил высокий лоб и спросил:

– А скажи, Гриша, у Ульяны взаправду суженый есть? Или отец твой Прокоп так сказал, чтобы меня отвадить?

– Так вот прямо и не ответить, – проговорил Григорий. – Жениха отец Ульяне подобрал, тоже из семьи мастеровых. Они от нас недалече живут, на соседней улице. Только какой он сестре суженый? Любви между ними нет, это скажу точно. Ульяна видеть Кондрата, жениха этого, не желает. Да там и посмотреть не на что. Сморчок плюгавый, морда как яблоко сушеное, белобрысый, роста мелкого, нам по плечи будет. Но хитрый и пронырливый. Не люблю таких.

– А каким делом этот занимается?

– Батьке свому обувку разную тачать помогает. Подмастерье.

– Но почему твой отец решил отдать за него свою единственную дочь? Сам жил по любви, а ее лишь бы сбагрить?

Григорий вздохнул.

– Не говори так, княжич. Мы по старым обычаям живем. Пришла пора девице замуж выходить, отец и решает, за кого свое чадо отдать. А меж ним и родителем Кондрата Федотом Алексеевым давний уговор. Как подрастет Ульяна, так замуж за Кондрата и выйдет.

– А матушка твоя покойная о том знала?

– Знала, конечно. Была бы жива, не видать Кондрату Ульяны как своих ушей. А без матушки никто отцу ни слова против не скажет, не отговорит.

– И не жаль ему дочь?

– В его душу не заглянешь. Почернела она со смертью матери, затворилась накрепко. Может, ему и жаль, но даденное слово назад не воротишь.

Дмитрий в отчаянии воскликнул:

– Значит, Ульяна выйдет замуж за Кондрата, да?

Григорий озорно, по-воровски взглянул на княжича и заявил:

– Неизвестно, как отец станет относиться к тебе, когда узнает, что это ты с товарищем спас на пожарище в деревне матушку и Ульяну. Если он и дальше будет стоять на своем, то можно и опередить Кондрата, увести мою сестрицу из-под сопливого носа нерадивого женишка.

– О чем ты, Гриша?

– А ты не догадываешься? Подумай! Ты человек ученый, не мы, темнота дремучая.

– Уж не увести ли Ульяну из-под венца предлагаешь?

– Почему нет? Я, если бы любил, увел. А после хоть трава не расти. Да и что потом будет-то? Порченую девку под венец не поведут не только силком, а и по доброй ее воле. Это же какой позор для жениха!

– Вот о чем твои мысли. Зачем говоришь мне такое?

– Не хочу, чтобы Ульяна с нелюбимым жила. Желаю, чтобы сестра была счастлива. А с Кондратом ей какое счастье? Одни слезы. Она же моя кровь, княжич. Вот ты бы ей полюбился, я был бы рад. Если, конечно, твой батюшка захочет слышать о простолюдине. У вас же тоже невест молодцам отцы загодя подбирают.

– У нас в семье не так. Но если отец и будет против, я все одно по-своему сделаю.

– Может, и сделаешь. Я вижу, ты такой!

Дмитрий вздохнул.

– Вот только как мне любовь Ульяны завоевать, коли отец ее нам видеться не велит?

– Думай, княжич!

– А может, мне с Кондратом и отцом его Федотом поговорить? Пригрозить, чтоб не смели и думать об Ульяне?

– Ишь чего придумал! Хочешь, чтобы посад поднялся? Ведь народ и так вашего брата не жалует, даже ненавидит. А тут ты с угрозами. Не посмотрят, что Ургин, поднимутся да кинутся толпой к великому князю. Бунта захотел? Что с тобой после этого будет?

– Ты прав, – согласился Дмитрий. – Такого нельзя допустить.

Григорий пододвинулся к княжичу.

– Послушай, чего я скажу. Ты остынь маленько. Давай погодим, послушаем, что отец скажет. Да и Ульяне пятнадцать годков летом будет. Хоть и говорил батюшка, что свадьба скоро, на самом деле до нее не меньше года. За такой срок, княжич, многое измениться может. А с походом на Казань и того пуще. Встретиться же потихоньку да поговорить с Ульяной я тебе, так и быть, помогу против воли отца. Возьму грех на душу. Но только, конечно, если сестрица того захочет.

Дмитрий схватил в ладони руку Григория.

– Помоги, Гриша! В вечном долгу буду. А долги я всегда отдаю.

– Не колготись. Вот и дом. Ну, княжич, с Богом. Представляю, как удивится отец, завидев тебя.

Григорий потер грудь, улыбнулся и сказал:

– Да, удар у тебя знатный.

– Забудь, Гриша.

– Ладно, идем. – Григорий подошел к калитке, отворил ее, пропустил вперед Дмитрия и заявил: – Заходи, княжич. У нас, конечно, не такие хоромы, как у тебя, но изба справная.

– Вижу, слюдяные оконца, крепкий, большой сруб.

– Отец любит, чтобы все было по уму и по совести.

Молодые люди зашли в светлицу. Кузнец сидел на лавке, положив крепкие, жилистые руки на стол. Перед ним лежал какой-то чертеж или рисунок. Он поднял глаза. В них отразилось крайнее удивление, впрочем, тут же сменившееся недовольством, раздражением.

Отец перевел взгляд на сына и осведомился:

– Ты это кого в дом привел, Григорий?

– Княжича Ургина Дмитрия Михайловича.

– Это мне ведомо. Зачем привел? Ему здесь делать нечего. Да и лавку закрыл! Что происходит, Григорий?

– Я тебе все сейчас объясню, батюшка. Ты только не горячись, не гневайся, выслушай!

– Что ж. – Кузнец кивнул. – Говори, но только кота за хвост не тяни. Давай по сути.

Григорий начал рассказ о том злосчастном лете. Недовольство и раздражение в глазах кузнеца быстро сменились интересом.

– Вот так, отец! Княжич и его товарищ Федор Колычев спасли тогда матушку и Ульяну, – закончил Григорий.

Кузнец подошел к Дмитрию и потребовал:

– Покажи!..

Дмитрий расстегнул одежду, достал образок.

Прокоп взял его в задрожавшие руки и тихо произнес:

– Да, это он! Его носила Аннушка, ее мать и бабка. – Кузнец отпустил образок, резко обернулся, прошел к лавке, встал у оконца и спросил: – И что теперь ты хочешь, княжич?

За него ответил Григорий:

– Полюбилась ему Ульяна, батюшка.

Отец оборвал сына:

– Не тебя спрашиваю! Или у княжича язык отсох?

– Правду сказал Гриша. Полюбилась мне Ульяна.

– Что, вот так только увидел, так и полюбил?

– Да! Или того не может быть?

– Может! Я и сам в Аннушку влюбился, только встретив. Да вот не судьба была прожить долго. Прибрал ее Господь. – Прокоп подошел к Дмитрию. – А скажи, княжич, неужели у тебя нет невесты?

– Нет! Как на духу говорю.

– А соизволит ли отец твой, князь, прийти ко мне, чтобы обсудить ваши с Ульяной дела, снизойдет ли до простого кузнеца?

– Ты же говорил, Прокоп, что знаешь моего отца. Разве он давал повод считать его высокомерным, брезгующим простым людом?

– Нет, такого я о нем не слыхивал.

– Вот и ответ на твой вопрос. Скажи, когда ему прийти?

– Погоди, не торопись. Ишь, заколготился. Всему свое время. Скажу, как оно придет.

– Так я могу встречаться с Ульяной?

– Встречайся, коли она сама этого захочет. Но гляди, без баловства, чтобы все было по-людски. Опозоришь дочь, убью! Мое слово крепкое.

– О том ты мог бы и не говорить.

– Мог, но сказал.

– А как же твой уговор с отцом Кондрата?

– О нем Гришка рассказал? Язык без костей. Был уговор, но потерял силу. Почему? Не твое это дело, но отвечу. Образок Аннушка должна была передать Ульяне, а вручила тебе. Она предвидела, что ваши пути сойдутся. Отдав тебе образок, она благословила Ульяну. Это было ее предсмертное желание. А оно священно. Я не могу не выполнить последней просьбы своей жены. Придется Федору Алексееву подыскать Кондрату другую невесту. И все! Ступайте! Ты, Гришка, лавку как следует прикрой. Ты, княжич, волен делать, что тебе угодно.