Саврасов предложил Разину сесть на табуретку напротив его стола. Внимательно и долго рассматривал Макса. Закурив папиросу, без видимого интереса расспросил о прошлой жизни и родных. Разин осторожно и немногословно отвечал. Он уже догадался о сути дальнейшей беседы. Саврасов, между тем, напомнил ему, что срок заключения долог (Разин это и сам прекрасно знал), что многое будет зависеть от самого Разина, его поведения, осознания своей никчемной преступной сущности и твёрдого намерения стать на путь исправления. Обрисовал различные варианты дальнейшего пребывания на зоне. Варианты вырисовывались диаметрально противоположные. Вариант А: относительно спокойная и сытая жизнь, с перспективой в последующем заведовать библиотекой или каптёркой. Получить послабления режима содержания и, главное, это УДО (условно-досрочное освобождение). Вариант Б: Полный и реальный кошмар, о котором и подумать страшно. Макс молча слушал. Закончив прелюдию, Саврасов спросил, понял ли Разин. Разин «включил дурака», пожал плечами и посетовал, что УДО это очень хорошо, но у него статья особая, нехорошая, тяжкая. Саврасов отмахнулся – «ерунда», и сказал, что всё будет, как он скажет. После чего напрямую спросил, будет ли Разин сотрудничать с ним. Макс посчитал немедленный отказ преждевременным шагом и попросил время на раздумье. Капитан согласился подождать до завтра, предупредив о строгом сохранении разговора в тайне.

Вообще-то работать на оперативную часть Макс не собирался, но сразу наотрез отказаться не хватило духа. Выйдя от Саврасова, пошёл на рабочую зону в мебельный цех, куда его приписали. Определившись с рабочим местом, прослушал краткий инструктаж бригадира о технике безопасности. Из него следовало, что категорически нельзя засовывать различные части тела под работающий пресс, потому что расплющит, и пить горячий и холодный лак, потому что задница слипнется.

Вернувшись после вечернего построения в барак и сбросив верхнюю, пропахшую ацетоном одежду в сушилку, Макс упал на койку. С непривычки ныли мышцы, побаливала голова (во время работы не надел респиратор), першило в горле. Макс разделся и залез под одеяло. Сон навалился сразу, несмотря на густой гвалт в бараке.

Кто-то дёрнул за ногу. Макс открыл глаза.

– Подъём! – На центральном проходе стоял старшина барака. Разин сел на койке, не понимая, что от него хотят.

– Встал быстро и прибрался, – не повышая голоса, приказал старшина. Макс увидел, как дневальный поставил рядом с ним ведро и бросил половую тряпку.

– Чего ждёшь? – повторил старшина, – сказал, быстро прибрался!

– Я не буду, дневальный и шныри на это есть, – ответил Разин.

– Не понял, – изобразил удивление старший.

– Сказал, не буду, шныря посылай, – Макс встал с койки.

Сразу же получил удар в лицо. Потемнело в глазах, но Макс устоял на ногах. Почувствовал, как по щеке потекла теплая струйка.

– Взял ведро! – Прорычал старший.

– Нет!

На следующий удар он успел среагировать. Отклонившись, выбросил кулак. Раздался характерный хруст. Старшина, неловко оступившись, опрокинулся навзничь. Дальнейшее Макс помнил плохо и урывками. Его били долго и жестоко, когда упал, то добивали ногами. Очнулся в умывальнике на холодном кафельном полу, когда с него стягивали брюки. Разин попытался разогнуться, но вновь получил удар по голове.

– Шухер! – раздался чей-то отчаянный вопль. И всё стихло. Макс ещё долго куда-то летел в кромешной темноте.

Он открыл глаза, вернее один глаз. Другой глаз был закрыт повязкой. Разин попробовал повернуться на бок. Тело пронизала острая боль. Закружилась голова. Макс застонал. Решив пока не предпринимать подобных попыток, осмотрелся. Он находился в помещении с окрашенными светлым тоном стенами. Здесь же была раковина и за перегородкой санузел. Рядом на кровати кто-то лежал, закрывшись с головой казённым одеялом. Повернув голову вправо, увидел стойку капельницы. Трубка из закрепленного флакона с прозрачной жидкостью тянулась к его предплечью. Разин закрыл глаз. Услышал звук открывающейся двери.

– Ну, как дела, болезный? – Услышал резкий говорок Саврасова.

– А ты, – Саврасов сдёрнул одеяло с соседа, – иди, погуляй.

Дождавшись, когда дверь за зэком закроется, Саврасов присел на табуретку рядом с кроватью Макса.

– Не успели, значит, о деле поговорить. Жаль. – Саврасов достал папиросу и закурил. Выпустив густое облако дыма в сторону открытой форточки, посмотрел на Макса.

– Повезло тебе, нутром почувствовал, что в отряд вечером наведаться надо. Чего молчишь? Спасибо хоть скажи, а то, не успей я во время – закукарекал бы.

– Спасибо.

– На здоровье. Только одно спасибо теперь не пройдёт.

– А что вам от меня надо? – Максу было трудно говорить, болела челюсть, язык распух и не слушался.

Саврасов потушил папиросу и бросил окурок в раковину.

– Для начала, расскажешь, что с тобой произошло. Хотя, я знаю, кто тебя отделал, но хотелось бы из первых уст услышать.

– И кто это? – Спросил Разин.

– Старший. – Уверенно сказал Саврасов.

Макс отвёл глаз: – Я сам упал.

Капитан ухмыльнулся.

– И сколько раз падал?

– Не помню.

Саврасов встал, сложив руки за спиной, прошелся взад-вперёд по палате.

– Не помнишь, значит?

Макс промолчал.

Капитан остановился и зло посмотрел на него:

– Выходит, зря я подсуетился. Тебе, видимо, больше у параши нравится. Ну что, воля твоя. Каждый сам себе жизнь выбирает. Смотри, срок длинный, может всякое случиться.

Саврасов ушёл. Макс задумался. Положение было не завидное. Пока он находился в санчасти в относительной безопасности. А что дальше? На душе стало очень погано. Отогнал дурные мысли. «Пока живой, а потом посмотрим».

Потом приходил старший лейтенант – дознаватель и вновь «колол» на старшего. Макс монотонно отвечал, что упал сам.

Лечили ровно две недели. Левый глаз удалось сохранить – он выглядел как обычно, но почти не видел. Гематомы рассосались, ссадины затянулись розовой кожицей.

* * *.

Макс зашёл в барак и проковылял к своей койке. Лёг поверх одеяла, закрыл глаза.

– Фил зовёт, – рядом стоял дневальный.

Макс уже разобрался в тюремной иерархии и знал, что в ней Фил стоит на верхних ступенях.

Разин, кряхтя, медленно поднялся и побрёл в каптёрку старшины. Филарет сидел за письменным столом и маленькими глотками прихлебывал крепкий чай из алюминиевой кружки. Старшина находился рядом и заполнял карандашом какую-то ведомость. Макс остановился напротив. Не отрываясь от писанины, авторитет кивнул на табуретку. Разин сел.

Фил окинул его изучающим взглядом и поинтересовался:

– Как здоровье?

– Вроде жив.

– Пока…,-вставил старшина.

Филарет повернул голову к старшине:

– Заглохни! – И продолжил говорить, четко произнося каждое слово:

– На работу он не выходит – будет при мне.

– Понял, – не отрываясь от бумаг, отозвался тот.

– Что вдруг? – Поинтересовался Макс, – он всё еще продолжал опасаться.

– Малява на тебя пришла. От Захара. Ступай пока. Нужен будешь, позову.

Произошедшее стало полной неожиданностью для Макса: «Вот уж неизвестно, где найдёшь, а где потеряешь».

С каждым днём здоровье шло на поправку. Макс так и остался при Филе. Выполнял его поручения и следил за порядком. Регулярно «качался» в тюремном спортзале. Если возникала необходимость вправить кому мозги, Макс по первому зову Фила впрягался в разборку и добросовестно ломал челюсти и носы провинившимся зекам. За последствия не опасался. Кто из избитых отважится пожаловаться администрации?

Единственно кто представлял реальную угрозу, это капитан Саврасов. Макс его одновременно ненавидел, боялся и уважал. Он видел, как контрят «цириков». Вначале разыгрывая напускное уважение и послушание, заставляют служивого поверить в свою крутость и власть. Затем слёзно упрашивают его о маленькой, совсем незначительной услуге – пронести с воли мелочёвку, вроде записки, алкоголя и тому подобные, запрещённые в обороте на зоне предметы. Разумеется, всякая услуга щедро оплачивалась. Деньги на зоне водились и ещё какие. Принимая во внимание очень невысокие оклады «службы», это играло решающую роль. С виду дармовой, лёгкий заработок бередил им душу. Если согласился на сделку и получил за это деньги – подписал себе приговор. С крючка уже не слезть. Отношение зэков в корне менялось. Теперь обращались, как к шестёрке. Отказать невозможно. Появился реальный страх быть изобличённым руководством и наказанным – спалить братва могла в один момент, а в особом случае – элементарно «прибить», даже за пределами зоны. Связь с волей была налажена на высоком уровне.