Приёмная. За столом секретарша Ольга Выдрина, та самая, что за глаза прозвана Выдрой.

Маслаченко на ходу:

– Это со мной.

И, не поворачиваясь, правой рукой, сложенной в кулак с торчащим большим пальцем, указывает на Фёдора.

Через распахнутую дверь Маслаченко оповещает присутствующих:

– Привёл!

И Фёдору:

– Давай, заходи!

Торопиться некуда, считает самоуверенный Бакланов и вразвалочку подходит к Ольгиному столу. Глаза оценивающе пробегают по новинкам Ольгиного гардероба:

– Неплохо выглядишь. Особенно после вчерашнего. Хе-хе-хе-хе-хе! Да и «прикид» ничего, – имея в виду её модную жакетку, – что, вчера заработала? Не сдвигая ног? Хе-ге-ге-ге-ге!

Оскорблённая и опешившая от невероятного хамства, Ольга не находит слов, чтобы осадить зарвавшегося негодяя.

Гардероб её в самом деле обновился. Под расстёгнутой синей жакеткой красуется жёлтый свитер типа «гольф», рельефно оттеняющий достоинства фигуры, предмета зависти женской половины института и тайного (но и не только) поклонения мужской.

Из канцелярского прибора на краю стола Фёдор вылавливает сувенирную ручку. Его внимание захватывает симпатичная инкрустация. Щёлкнув кнопкой, делает вид, будто ему надо что-то записать в блокнот. Как бы между делом, не глядя на Ольгу, замечает:

– Вообще-то я не с ним, а сам по себе. Мне тут хотелось довести шефу пожелания коллектива.

Дверь кабинета приоткрывается, и через её створ голова Маслаченко гневно исторгает:

– Ну где ты там? Тебя все ждут!

Ольга, так и не привыкшая к хамству Бакланова, с интересом наблюдает сцену, грозящую закончиться скандалом. Даже открывает рот с готовностью вмешаться. Положив сувенир на место, Федя жестом – открытой ладонью – упреждает всё, что Выдра готова изречь ему во вред:

– Ладно, мне пора. Потом договоримся. Ты сегодня вечером свободна?

Не дожидаясь ответа, Федя всё же торопится войти. В конце концов, когда дразнишь гусей, надо знать меру.

В кабинете стол для переговоров расположен ближе к окнам. Со стены, над директорским креслом, с портрета на публику взирает Президент страны. Полочки книжных шкафов изобилуют справочниками, журналами. Один из углов комнаты украшен флагом Украины, на деревянной подставке. А куда денешься! Институт живёт в основном на подачки державы, а значит, флаг – непременный атрибут кабинета директора.

Никто не предлагает Фёдору влиться в украинскую группу, да и просто сесть. Торчать каланчой посреди комнаты совсем неинтересно, и Бакланов глазами находит свободный стул у стены. Едва намеревается его занять, как Маслаченко ладонью вытянутой руки сигналит, мол, стой и жди указаний. Заметив, что Бакланов усаживается, замзав, так и держа руку на весу, гневно таращится на Фёдора. По беззвучной гримасе Маслаченко может показаться, будто ему в рот попало что-то кислое.

За столом по одну сторону – украинские эксперты, человек десять-двенадцать: академики почтенного возраста, профессора, научные сотрудники. Почти все – мужчины. Прекрасный пол представлен одной сотрудницей, более чем средних лет, недавно перешедшей в институт из аграрного колледжа. Внешне – типичный «синий чулок». Фёдор видит её впервые.

В когорту помпезных мафусаилов явно не вписывается кудрявый брюнет Ерышев, тридцати двух лет, самый молодой в стране доктор наук. Сидит смирненько, задавленный старшими авторитетами от науки. Говорит лишь когда его спрашивают, больше слушает, вникает – в общем, ведёт себя, как подобает молодому учёному, будь он хоть трижды доктор.

По другую сторону стола – гости, двое мужчин и две женщины. Самый «старый» – руководитель группы, доктор Ийес Педерсен, лет под сорок. Длинная густая борода придаёт ему сходство с Кристианом Третьим.[5]

Маслаченко с Баклановым заходят, когда Педерсен рассказывет о грантах на стажировку для стран с «переходной экономикой». Фёдор заслушивается. Поехать-то ему хотелось, но как?

Директор, Пётр Тимофеевич Саврук, худощавый пожилой академик, вопреки этикету, занял кресло во главе стола, а не с украинской стороны. Савруку невдомёк, что место его – среди коллег, напротив гостей. Несмотря на должность, в этих переговорах он участник, а не модератор.

Руководитель института – парень простой, из глубинки, хоть и с «верхним» образованием и двумя учёными степенями. К тому же молодая страна Украина лишь недавно вышла на международную арену, и дипломатического опыта взять особо неоткуда, а читать книжки по этикету – некогда. Вот и «маемо тэ, що маемо», как говаривал тогдашний Премьер и будущий Президент.

Следующим слово берёт завотделом цен, профессор Шаповал, Федин прямой начальник. Самоуверенный, высоколобый, но неумный.

Шаповал выдаёт приевшийся набор клише о трудностях переходной экономики, о развале производства, росте цен. Виток за витком страну трясёт гиперинфляция, – говорит он. – Урожаи падают, надоями тоже не похвалишься. Сёла пустеют. Но задание правительства получено: дать цифры по аграрному разделу госбюджета.

Иноземцы дружно кивают, мол, нам понятны ваши проблемы. Смуглый доктор Янсон, внешне напоминающий Рууда Гуллита,[6] особенно косичками, время от времени вставляет комментарии. Теперь уже кивает украинская сторона: мол, и мы понимаем, что вы знаете лучше нас, как надо, как должно быть, «но нельзя ли поконкретней?»

Переговоры ведутся на украинском и, конечно же, на международном английском. Да и не мудрено: ведь найти знатока датского в срочном порядке даже в Киеве не так-то просто. Переводит молоденькая Вика Медведева из отдела внешних связей. Её ценность как сотрудницы сводится к высокой должности отца в министерстве, что позволяет решать многие вопросы из числа нерешаемых.

Английский у Вики так себе, несмотря на диплом факультета международной экономики. Но уж как-нибудь толмачит – и на том спасибо. Переводить, может, поручили бы и Феде и сделал бы он это отменно, так опоздал ведь. А менять Вику в ходе переговоров нехорошо: вдруг папа дознается, что дочка оконфузилась. Неудобно, однако.

Постепенно стороны возвращаются к теме государственного бюджета Украины. Когда дело доходит до тех самых астрономических чисел, Маслаченко подаёт знак Бакланову. Фёдора дважды просить не надо. Он вальяжно дефилирует к переговорщикам и, демонстративно игнорируя коллег, обращается к гостям, да притом на датском(!):

– Godmorgen, kolleger! Hvordan har du det? (Доброе утро, коллеги! Как дела?)

Иноземцы в шоке. Датский-то у Феди приличный! Они даже обрадовались появлению долговязого красавца, знающего их родной язык. Наперебой сыплются ответы:

– Godmorgen, Sir! (Доброе утро, сир!)

– God, tak. (Хорошо, спасибо.)

– Vi er glade for at se dig (Рады вас видеть.)

И прочее.

От «сира» приятно в особенности. За два года независимости от «товарищей» отучиться успели, а к «господам» и «панам» ещё не привыкли.

Федя бегло называет цифры импорта и экспорта между двумя странами. Особенно обращает внимание на возможности развития датско-украинских торговых отношений.

Ещё в пятницу он прослышал о приезде учёных из страны сказок, вот и полистал нужные материалы. Он жаждал попасть на переговоры, хотя и не особо надеялся, что его туда пустят. Где уж там! Кто он им такой? Но на всякий случай подготовиться надо. Ведь гримасы Фортуны порой застают врасплох, а потом хоть локти кусай, хоть молоти себя пятками под зад – поезд ушёл.

Украинские коллеги недовольно зыркают на Фёдора. Тот как раз переходит к заготовке о кризисе в Европе, когда Шаповал теряет остатки терпения:

– Бакланов, харoш тебе любезничать! Шо ты там знаешь? Рассказывай! – голос выдаёт раздражение: ведь приходится восполнять пробелы в знаниях, обращаясь к мелюзге в лице младшего научного сотрудника.

– В каком смысле? – Фёдор уточняет вопрос, хоть и наверняка знает, что от него требуется.