— Каа, где твое кольцо? — спросила вдруг Никеша таким потерянным голосом, что меня всего скрутило.

— Там, где ему давно пора было оказаться. Я не уйду, не надейся.

И тишина, разбавленная только шорохами. Он ее там целует, сука! Я сжал кулаки и развернулся к кухне. Стоп! Стоп, истеричка! Назад! Домой! Если я сейчас сунусь со своими кулаками, я точно в жопе.

И я вышел из квартиры, бесшумно прикрыв за собой дверь, спустился вниз, сел на мокрую скамейку и закурил. Мне было плохо. Так плохо, что просто некуда бежать. Мне было отвратительно, как в детстве, когда мама отказывается купить паровозик, сколько не валяйся на полу в магазине. И даже еще хуже, потому что паровозик уже купили другому мальчику, и он, самодовольный хозяин, идет мимо тебя к выходу, прижимая свое сокровище к груди.

Вот так я себя и чувствовал, когда подъездная дверь снова открылась, и оттуда вышел музыкант. Паровозика при нем не наблюдалось, да и выражение лица было далеким от самодовольства.

Музыкант подошел и уселся рядом со мной. Закурил. Я молчал и думал: «Интересно, если я выбью ему зубы и сломаю нос, Ника будет его любить по-прежнему?» Он, наверное, думал о том же.

— Давай подеремся? — вдруг предложил он мне, — Подеремся, слышишь? Хоть что-то сделаем, раз так ничего у нее и не добились.

— Давай, — согласился я. Очень хотелось узнать, почему он тоже ушел. Но я молчал.

— Почему она тянет кота за хвост? Как ты думаешь?

— Потому, что влюблена в Ли, может быть?

— Бред. До сегодняшнего вечера мне казалось, что она влюблена в меня. А тут ты, падла.

— Веришь, я тоже не в восторге был увидеть твое хлебало.

— Я бы тебе с наслаждением вмазал, веришь?

— И я тебе. Давай уже подеремся, а то жопа мерзнет, — я встал со скамейки, отряхивая мокрые джинсы.

— Давай, — вздохнул он, и тоже поднялся.

Мы постояли друг против друга минуту, и снова сели на скамейку.

— Выгнала? — спросил я, уже даже не злорадно, просто к слову.

— Попросила уйти. Сказала, что хочет побыть одна. А ты молодец, быстро сообразил насчет извиниться и свалить. Остался весь белом.

— А согласись, идеи у нее? Насчет деберца с Ли и групповухи? Я аж представил!

— Да у меня бы никогда в жизни не встал на это чудовище! Я уже молчу про тебя!

Мы заржали. Два идиота. Два влюбленных идиота. Самцы, и все такое. Заговорщики!

— Слышишь, — сказал я сквозь смех, — а как мы узнаем, что Марго нейтрализовала Ли?

— А хрен знает, не у нее же спрашивать? Представь себе этот разговор! А-а-а, блин, не могу!!!

И нас снова скрутило в приступе истерического смеха.

— Ты за рулем? Пошли, выпьем. Я еще в жизни не бухал с соперником. Да что там, у меня еще в жизни не было соперника! Я же Таир Агаларов, девичья погибель!

— Веришь, та же херня, — прохрюкал музыкант, утирая морду рукавом.

Мы покинули мокрую лавку и двинулись по пиву…

Реверс:

— И что теперь? — спросила Марго.

— А что бы ты хотела? — ответила Ли вопросом на вопрос.

— Тебя. Всю тебя. А ты?

— И я.

— А Вероника?

— А что Вероника?

— Ты ей скажешь?

— Скажу. Только не представляю, как.

— Мне кажется, она даже не заметит. У нее кроме тебя хватает проблем. Такие славные парни. Таира жалко. И особенно жалко Каа, он заслуживает счастья, он и так настрадался.

— Почему мне сейчас наплевать на это? Зачем мы это обсуждаем? Поехали домой, Марго.

— Нет, поцелуй меня снова.

Ли поцеловала. Снова и снова.

*дебчик – деберц, карточная игра на четверых.

Глава 25.

Аверс:

— Там, где ему давно пора было оказаться. Я не уйду, не надейся, — сказал Влад и вцепился в меня, впился губами в губы, присосался, как пиявка, черт бы его побрал!

О, господи, он меня ревнует! И целует. Не орет, что я прошмандовка, не поворачивает все так, чтобы я ползала за ним и уговаривала. А целует. И это так… черт, это так приятно! Это так необычно. Он целуется, как я даже не знаю кто — я, даже на эмоциях от происходящего цирка, поддалась соблазну и ответила. И услышала, как тихо закрылась дверь за Таиром.

Черт, ну и заварили они кашу с гадом Каа! Что это было? Чего я рыпнулась там, в подъезде? Кой черт дернул меня их знакомить, звать на чай? На кой все это нужно? Чтобы они померялись-таки у кого длиннее? Я растерялась, о да! Я растерялась. Еще как. Хоть я и доказываю себе и Владу, что я никому ничем не обязана и ничего не обещала, но все-таки, наверное, не пошла бы с Птичкой в койку, даже если бы Каа не появился так внезапно. Почему не пошла бы? А черт его знает почему. С Ли, наверное, пошла бы, а с Птичкой — нет. Вот такой я загадочный зверек, чего уж тут.

А Влад все выписывал кренделя у меня во рту, и я таяла, таяла… Какого черта! После того, что он тут устроил с демонстрациями гениталий и всего остального, я не собираюсь его поощрять!

— Уходи, пожалуйста, — сказала я. Не совсем я, скорее ведьма из спектакля, которая снова вернулась в меня. Та самая ведьма, которая предлагала Каминскому перекинуться в деберц его любовью в наш самый первый с ним разговор. Та самая ведьма, которая завелась у меня в башке в последнее время и творила всякие непотребства, вроде «моих – твоих» и рыбы на ужин.

Каминский охренел. Да, не ожидал ты, друг любезный, что и тебя погонят? А вот так, нечего портить мне прекрасный, ни к чему не обязывающий вечер с Птичкой своим пылким чувством. Ага, чувством собственника.

— Ты… уверена? — он думает, я шучу? Я изогнула бровь. Брови мы умеем изгибать отменно – и он, и я.

— На сто процентов. Уходи.

— Но… почему?

— Потому, что я хочу побыть одна.

Он опустил плечи и пошел в комнаты. В мертвой тишине зашуршала одежда, звякнули пряжки на обуви и куртке, а потом глухой и какой-то бесцветный голос Каминского позвал:

— Проводи меня, Вера.

Я вышла в прихожую, сложила руки на груди и посмотрела в его глаза. Льдинки не блестели. Он был такой пришибленный, что мне даже стало его жаль.

— Вера… Я не очень понимаю, в чем виноват, но ты все-таки извини меня, ладно? Я сейчас уйду, ты только скажи мне, это же не навсегда? Ты же не хочешь, чтобы я ушел навсегда, нет?

О боже, нет, конечно! Навсегда? Навсегда?!!

— Нет. Не хочу. Но и эти страсти на пустом месте я наблюдать тоже не хочу. Иди, остынь.

— Вера! Я мужик, я так устроен! Я люблю тебя и не хочу ни с кем делить! Тем более с этим орангутангом! Я ревную, да! Как не знаю кто, как Отелло блондинистое, да! Может, я где-то накосячил, но я люблю тебя, слышишь? И мне не нравится видеть, как тебя тискает этот бугай. И как он ведет себя в твоей квартире, как хозяин положения.

— Как ты, да?

— Я понял. Все, я ухожу. Иди сюда, — и снова сгреб меня и поцеловал. Во всяком случае, программу по поцелуям я сегодня выполнила на сто процентов.

Он ушел, а я все-таки налила чаю и поставила себе «Красотку». Нет ничего, что выбило бы у меня почву из-под ног после вчерашней эпопеи с пустой квартирой и песней, и всем, что я наболтала после песни, и того сказочного секс-марафона, который был у нас после этих слов. Я вспомнила, как ковыляла утром на работу и невольно улыбнулась. А потом еще и репа! И мы, нарепетировавшиеся во вторник до головной боли у соседей, выдали наши дуэты, как на генпрогоне – четко и красиво. Виталик даже нам похлопал, что с его стороны — невероятная щедрость. А потом Владу позвонили и он сорвался по каким-то делам. А я пошла с Птичкой в кабак. Ну, кто бы мог подумать, что, в общем, приятный день закончится таким цирком?

Короче, я насладилась Джулией Робертс и Ричардом Гиром, а потом пошла спать. И гори они все огнем, я исчерпалась! Нервы мои истрепались и требуют отдыха!

***

Пятница! Еще месяц назад она была у меня любимым днем. А сегодня я отнеслась к ней настороженно. Пятница — конец недели. Влад обязательно наложит свои загребущие лапы на мои выходные. И я не особенно в восторге от этого. Хотя, я немного лукавлю — мысль о целых выходных в постели с Каминским, таких же страстных и бесконечных, как были перед туром, таких же переполненных самым сладким кайфом… м-м-м… может, пусть приезжает?