Я сменила рабочие джинсы на домашние, налила себе чаю и позвонила маме. Ежевечерний созвон — обязательная программа, даже если дочери уже стукнул четвертак и она давно уплыла из-под материнского крылышка. Быстро исполнив свой дочерний долг, я завалилась на кровать с распечатками. Завтра важный день, хорошо, что утром вернут машину.
Реверс:
Девушку зовут Ли. Не по паспорту, а по жизни. Девушка натянула кожаные перчатки со срезанными пальцами, собрала длинные волосы в пучок и надела шлем. Завела мотоцикл, крутанула газ, извлекая из мотора ревущую песню дороги. Kawasaki VN900, черный, какой же еще он может быть? Мотоцикл взревел, девушка стартовала.
Ли летела по вечернему городу, радуясь, что поток машин к ночи почти иссяк. По пустым, гулким от тишины улицам, навстречу влажному после дождя ветру. Заложила крутой поворот вправо, вкатилась в арку и заглушила мотор. Огладила бак своего байка, как гладят большую собаку, прощаясь. Нажала на «стоп», музыка в плеере прервалась. Ли сняла шлем. Светлые волосы рассыпались. Не торопясь, девушка вышла из арки во двор, подняла лицо вверх, пытаясь найти то самое окно.
За окнами жила своей жизнью сталинка в тихом центре. Ли вынула телефон, набрала номер. Гудки.
— Алло?
Ли помолчала, не решаясь начать.
— Алло? Кто это? Вас не слышно!
Ли облизала губы и прошептала:
— Привет.
— Привет, кто это?
— Выгляни в окно…
— И получи пулю в лоб? Не смешно! Кто это?
Взгляд Ли метался между окнами шестого этажа, в надежде поймать шевеление за шторами, какой-нибудь признак человеческого присутствия. Шторы не шевелились.
— Выгляни в окно, пожалуйста, — так же шепотом повторила Ли.
— Зачем? Ты кто? Что тебе надо?
— Я Ли. Выгляни в окно, Вероника…
— Я нихрена не понимаю!
И тут Ли увидела тень на фоне освещенной шторы. Тень говорила по телефону. Ли улыбнулась и нажала отбой.
*Кубикл(сubicle) — рабочее место в офисе, одна из множества ячеек большого офисного пространства (area),
разделенного легкими перегородками, не доходящими до потолка.
Глава 2
Аверс:
Пятница! Сегодня пятница! Просто передать не могу, как это меня радует. Особенно сильно я рад тому, что сегодня не планируется никаких баб. Сегодня мы с мужиками… Поверить в это сложно, но мы идем в театр! Васька сказал, будет круто. Он знает ребят из труппы, видел репетиции и пребывал в полнейшем восторге. Вообще-то я не такой уж хам и быдло, как иногда хочу показаться. Я конечно могуч, вонюч и волосат, но театр люблю, и музыку, и даже на балет могу себя заставить пойти, но это уже ради баб, только ради баб.
Бабы! Они — мое проклятие. Я только на четверть азербайджанец, на четверть хохол и на половину русский, но, судя по всему, восточной крови плевать, что я — почти славянин. Вышел я у мамы с папой, правда, ничего. Я размотал с головы полотенце, тряхнул волосами и с удовольствием глянул на себя в зеркало. Хорош! Я состроил зверское лицо и напряг мускулы. Под смуглой (спасибо, деда Теймураз!) кожей заиграли бугры — трапеция, широчайшая, бицепс, трицепс – все на месте, за ночь не разбежались. «Смерть дiвкам!» — говорит бабушка Тася. И практика показала, что она права. Закончив нарциссировать, я расчесал волосы и собрал их в хвост. На одной конторе Михал Палыч, вальяжный дядька-архитект, обзывал нас, разрабов, павианами, за то, что почти у всех были хвосты, или хотя бы пышные «павианьи» гривы. Я натянул майку, проверил наличие в сумке зарядного, и запихал в нее многострадальный мой ноутбук. Можно было ехать на работу.
Сбегая по лестнице, я позвонил Ваське. Приятель мой мучился похмельем и бездельем:
— Здорово, Васисуалий!
— Привет, привет, — позевывая, поздоровался Васька.
— Вечером все в силе?
— Ну конечно, мы же договорились! Птиц, все будет шоколадно. Подснимешь себе там театралочку, как ты любишь, — Васька заржал.
Не очень-то я люблю это погоняло — Птица. Все деда же и виноват. Tair по-турецки — птица. Именно дед растрепал об этом моим еще школьным приятелям, и я стал Птица. Как-то я пожаловался одному мудрому человеку, а тот утешил меня в том смысле, что с фамилией Агаларов я вполне мог бы стать Галей, а это было бы куда печальнее. Так что я не жалуюсь.
— Не-не-не, Девид Блейн! Никаких театралок, — притворно ужаснулся я, — только эстетика и пивас! Лады, до вечера.
— Давай!
Вчерашний дождь отмыл крышу, но сильно попортил бока моего Опелька. Я прицокнул языком, оглядывая свою немытую лошадку, и пообещал ей мойку сразу, как высохнет грязь под ногами. Двадцать минут — и я на работе. О, вот Николашкин Логанчик, забрала уже. Круто вчера с ней покатался. Вот впервые вез барышню домой и ничего не планировал. Хорошо, что такие еще остались, которые не липнут ко мне. И хорошо, что это относится к Нике, я ее очень люблю. Она замечательный друг, очень живая и веселая, без всех этих девичьих ужимок. А мне этого так не хватает. Главное, она же симпатичная девочка, странно, что до сих пор не замужем…
Размышляя на эту тему, я поднялся на свой седьмой этаж, налил себе кофе и пошел работать.
Я люблю свою работу. Мы тут все любим свою работу. Ковыряясь в проекте, я так увлекся, что Сереге пришлось меня пнуть, чтобы я его услышал.
Серега интересовался, есть ли у нас планы на вечер, насчет по пиву в кабачке по соседству.
— Я пас, пацаны, — сказал Саня, — у меня у кума именины.
— Я тоже пас, — развела руками Никеша, — у меня планы.
— Ну и я пас, Серега, твои обязы*, — ожидаемо пошутил я.
— Ну вас всех! Поеду тогда к Катьке, раз вы меня кидаете, — сообщил Серега, но видно было, что он не особенно расстроился.
После обеда приперлась Лерочка. Вот не пойму я, чего она таскается сюда. Если б она меня клеила, я бы понял. Но она в мою сторону — ноль эмоций, я-то вижу. И Серега ее тоже не интересует, это еще виднее. Ну, не Саня же, отягощенный женой и дочкой? Остается только очевидный, но невероятный вариант — она дружит с Никой. Что между ними общего? Гламурка Лерка и наш брат Николаша? Небо и земля, черное и белое, одни сплошные антонимы.
Лерка громко защебетала какую-то херню, Санька демонстративно надел свои гигантские Koss-овские наушники. Серега написал в наш тимовский чат: «Ника, иди курить!» Я только посмеивался, глядя, как мучится Никеша. В конце концов, Ника все-таки пошла с Лерочкой в курилку, а я вернулся к коду.
***
Вот и вечер, волшебный вечер пятницы, когда впереди два выходных и тебя ничто не сдерживает. Кабаки переполняются планктоном, бухгалтерши топят тоску в шампанском, менеджерюги шикуют паршивым коньяком, а скромные работники клавиатуры нетерпеливо рыскают в плотном потоке, боясь опоздать на стрелку с друзьями. Именно так я рыскал, пока добирался домой. Быстренько переоделся, заскочил в банкомат за наличкой и рысцой погнал в метро.
18.45 показал мне телефон, когда я вышел из метро «Пушкинская». И пропущенный звонок. Я набрал Толика:
— Онотоле, ты звонил?
— Ты приехал? Васька звонил, он на подходе.
— Ну и я на подходе, — сказал я, сворачивая в сторону ДК Связи.
На ступеньках курил мой второй лучший друг — Анатолий Борисович Камильман, невысокий худощавый типчик известной национальности, стриженый замысловато. Логично, что человек с таким именем и фамилией просто обязан быть, во-первых Камилем, во вторых Вассерманом. Нечастые Толиковы девушки бывали нами жестоко обмануты, когда мы целыми неделями звали его строго Камилем, убеждая их в его прекрасном восточном происхождении. Потом кто-нибудь где-нибудь прокалывался, и очередная нимфа спадала с лица, получая вместо загадочного Камиля банального еврейского мальчика Толю, аспиранта и мелкого торгаша.
Мы поручкались, и я тоже закурил. Из-за угла почти сразу же вырулил Василий, разряженный в «фирму», с несколькими чахлыми розочками в руках. Василий Сибирцев — мой первый лучший друг, еще со школы. Когда отца перевели в Энск, я учился в пятом классе. Естественно, новенького, да еще и «чурку», не задел только ленивый. Васька особенно усердствовал, пришлось даже дать ему в морду. С тех пор мы и дружим, вот уже скоро пятнадцать лет. Толик появился на выпускном: случайно подписался за нас с Васькой в драке с отморозками из ПТУ, получил по харе, отсидел с нами ночь в ментовке, и нас как-то сразу стало трое.
