— Что ты грустная такая, Никеш? Проблемы?

— Да не то чтобы… Так, по мелочи.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Увы. Тут мне никто не поможет. Если только камни упадут с неба очень прицельно.

— Это не Захарченко тебя достает? Я мог бы… — что бы я мог? Придурок, а?!

— Нет, она вообще ни при чем. И ты не поможешь мне, Птичка. Разве только поговорить с тобой?

— Поговори, мы же друзья.

— Помнишь, — Ника глубоко затянулась и уставилась куда-то вдаль, — ты говорил, что мы не сможем бегать от себя самих всю жизнь?

Я кивнул.

— Сколько лет прошло после твоей истории с Аней? Семь?

— Восемь. И что?

— Ты готов снова любить? Снова вступить в отношения? Снова строить что-то серьезное?

— Да, готов, — честно ответил я.

— И тебя не пугает ничего?

— Пугает. Но я готов попробовать.

— А что тебя пугает?

— Перспектива ошибиться. Я могу ошибиться и снова выбрать не того человека. И снова будет больно. Как тогда. Ты разве не этого боишься?

— Да, и этого тоже. Боли. И еще…— Ника прикурила следующую сигарету от предыдущей, — я боюсь несвободы. Отношения — это клетка. Это думать о чьих-то чувствах, пропускать свои поступки через фильтр «а как к этому отнесется он?», отказываться ради любимого от многого, чего хочешь ты сам. Я шесть лет жила сама для себя, сама по себе, и привыкла к своей свободе. Никто и ничто не указывает мне, что делать. Я свободна. А если я решусь на отношения, как я откажусь от этой свободы, Таир?

Хороший вопрос. Я как-то пропустил его, когда мои чувства выламывали мне суставы, и я корчился от моей новой, болезненной и нежданной, любви к Нике. Что я думаю о моей свободе? Только то, что настоящая любовь не сажает в клетку. Но если я скажу ей это, то брошу мяч в корзину чертова музыканта. Что же делать? Нет, честность — лучшая политика. И я сказал правду:

— Я думаю, что настоящая любовь делает мнение того самого человека очень важным. Слишком важным. Таким важным, что о своей мнимой свободе забываешь. Я так думаю. А ты?

— А я не знаю. Спасибо, что поговорил со мной об этом. И прости, что нагружаю тебя. Я больше не буду, — Ника улыбнулась.

— Нет, ты уж, пожалуйста, больше будь, ладно? Мне очень нравится с тобой говорить. Больше ни с кем о таком не поговоришь. А с тобой можно. Хочешь кофе? — я обнял ее за талию, и мы пошли в реструм за кофе…

Как Мойдодыр ни клянчил, я послал его к чертям, напомнив, что у меня больничный и оставаться overtime* я не намерен.

Поэтому я прыгнул в тачку и без десяти семь уже усаживался за столик в «Чили-гриле». Я выбрал стол у окна, чтобы видеть, как явится музыкант, заказал ребрышки и безалкогольное пиво и стал ждать, прикидывая, что я скажу ему.

В три минуты восьмого явился Каминский. Точен, черт его возьми. Я помахал ему, он подошел и протянул руку:

— Влад Каминский.

— Таир Агаларов.

Он сел и заказал подошедшей официантке стейк и безалкогольное пиво. Ну да, он же приехал на туссоне.

— Давай на ты?

— Давай, — согласился я.

— Ты шаришь в сайтах, я так понял?

— Шарю. Но твоим сайтом я заниматься не буду.

— Не понял, — он вздернул бровь.

— Я позвал тебя, чтобы поговорить о Нике.

Он удивился. Но не слишком:

— Вот как. Ли придет?

Опачки. Хороший вопрос.

— Нет. Но о ней я тоже хочу поговорить.

Каминский закурил.

— Ну, давай поговорим. Ты, я так понимаю, тот самый красавец, который лежал в больнице, да? Действительно, недурен.

— Что у тебя с Никой? — перешел я к делу.

— А какое твое собачье дело? — вежливо поинтересовался он.

— Меня это интересует во многом из-за Ли. Эта психованная извращенка не станет сидеть, сложа руки, так что если у тебя с Никой что-то есть, лучше тебе поостеречься.

— С чего такая забота? — бровь снова изогнулась. Я красивый, но и этот чувак довольно годный, если я что-то понимаю в мужской красоте.

— Я попал на двадцать тонн зелени и чуть не сел на восемь лет с ее подачи. И, поверь, охренел, когда выяснил, что все это дело рук хрупкой смазливой блондиночки. Тебе интересно?

— Да, — он придвинулся, уставился на меня своими лягушачьими светлыми глазами, — мне очень интересно. Я хочу узнать подробности, даже сильнее, чем набить тебе морду.

— Я тоже хочу набить тебе морду. И еще я хочу вывести Ли из игры. Ты знаешь, как это можно сделать? Что ты о ней знаешь?

Каминский задумался, очевидно, решая, что он может и хочет мне сказать.

— Она без царя в голове, ее тараканы живут в условиях полной демократии. Она не признает поражений. У нее много денег и крутые связи в самых неожиданных местах. Она спит только с женщинами. Она выросла в детдоме. Она когда-то пыталась отбить у меня девушку. Девушка в результате погибла. Теперь ты.

— Она подбросила мне килограммовый пакет конопли и навела ментов. Мне сильно повезло, что мой друг смог меня отмазать, но двадцать тонн пришлось отдать. А потом я случайно оказался в нужное время в нужном месте, и она вернула мне эти деньги. И указала на тебя. Почему?

Он откинулся на спинку стула и посмотрел на меня снисходительно:

— Потому что она хочет Нику. А мы с тобой должны взаимоуничтожиться, как материя и антиматерия.

— Тогда почему ты не знаешь, кто я такой? Что это за тема с красавцем в больнице?

— Моя поклонница видела Нику, приходившую к тебе. Ли ничего мне не говорила. Видимо, для меня у нее припасен другой сюрприз.

— Она сумасшедшая, эта Ли. Она работает в моей конторе. И на работе это другой человек. Ее все зовут Лерочка-сахарок, чтоб ты понимал, — решил я еще немного рассказать о нашей с ним общей сопернице.

— Я не удивлен. Она может иметь еще десяток жизней и масок, это же Ли. Я знаю ее давно. Уже тогда она была опасна. Но она никогда не была сумасшедшей. Все, что она делает, делается со смыслом. У нее есть план. И мы должны понять этот план и нейтрализовать.

Хорошее решение. А что потом?

— Допустим, мы выведем ее из игры. А что потом? — от того, как он ответит, зависит очень многое. Он тоже это понимает. У меня чешутся костяшки пальцев и сжимаются кулаки. Он смотрит пристально и серьезно, но губы сжаты в линию. Я поймал его, и он готов наброситься на меня прямо здесь и сейчас. Ну, бросайся, и проиграешь, мудила! Я мечтал получить его первый удар, как мечтают о выигрыше в лотерею.

— Потом мы спросим Нику.

Хорошо. Ну, то есть, плохо, конечно. Он не свелся, он ответил безукоризненно. Если бы не Ника, я был бы рад иметь с ним любые дела. Достойный мужик, не истеричка.

— Я думаю, это будет правильно.

Он улыбнулся. Я сделал хороший ход, ему нравится. Думаю, мы сможем уделать великую и ужасную Ли.

— Ты позвал меня. У тебя есть план? — спросил Каминский.

— В том то и дело. Плана нет. Я думал посадить ее. Но она выйдет.

— Я думал о том, чтобы убить ее. Но Ника мне не простит.

Надо же! Сильно. Я бы не смог. Наверное.

— Я думаю, нам нужен кто-то еще. Кто-то, кто хорошо ее знает, кто-то, кто может придумать план. Я знаю только одного человека, который связан с ней. Некто Марго Чеар.

Каминский шлепнул ладонью по столу:

— Верно! Марго! Мы спросим Марго!

И он позвонил.

***

Марго согласилась встретиться с нами. Завтра, в семь. Мы вышли из кабака и остановились у машин. Музыкант посмотрел на меня. Я на него. И протянул руку. Он снова улыбнулся и пожал ее.

Я прыгнул в машину и поехал домой, люто завидуя музыканту. Он ехал к Нике. Я знал это, хотя не мог бы объяснить, откуда знаю. А я ехал домой, и думал, как буду печально рассматривать Никины фотки. Чертов музыкант! И чертова Ли! Мне повезло попасть в такой расклад, когда и с тузами на руках чувствуешь себя шестеркой. Допустим, только допустим, что мы выведем Ли из игры. Какие у меня шансы против Каминского? Ничтожные. Остается только надеяться, что Ника — это и есть моя судьба. И Судьба позаботится о нас сама.