– Почему? – изобразил он вершину глупости.

– Потому что я так сказала, – спокойно ответила она.

Его стало затягивать в ее глаза, неумолимо потащило навстречу. Сдерживаясь изо всех сил, он остановился в опасной близости, когда глаза еще могли видеть четко, и попробовал понять причину случившегося. Ее лицо заслоняло теперь весь мир, он даже не мог сказать с уверенностью, есть ли еще кто-нибудь рядом.

Тонкие струйки тепла прошли по щекам, заставили зардеться уши. Это было почти прикосновение – настолько незначительное «почти», что, будь его глаза закрытыми, он поверил бы в его реальность.

«Черт побери, – опешил он, – это же какой-то секс уже, а не гляделки. Нельзя же, в самом деле, делать это глазами!»

– И что же делать? – спросил он. Это уже было не так глупо, даже разумно.

– Просто живи. – Ее губы тронула легкая улыбка.

– Без тебя? – вырвалось у него. Нет, разумность тут все-таки совсем ни при чем.

Ответа не последовало. Только чуть более медленное моргание, как будто она легонько гладила ресницами что-то невидимое.

Тут он сообразил, что до сих пор слушает музыку. Но как же он услышал ее слова? Не по губам же, в самом деле, прочитал? Никогда не умел он этого. Торопливым движением дернул за провод, наушники выпали и повисли на шее. Лишь только тишина стала еще более плотной, и вокруг все замерло, будто поезд давно стоит в депо.

«Что я делаю?! – прорвалась мысль. – Дочка, сказка, жена, в конце концов, – вот о чем надо думать! Это какой-то гипноз, не иначе».

Он попробовал отстраниться, и это неожиданно получилось. Но только даже отодвинувшись насколько смог, он был все равно слишком близко от этих голубых окон в мир тепла и тишины.

«Какое я имею право вообще смотреть ей в глаза?»

И тут он почувствовал, как знакомые уже теплые волны пробежали по пальцам. Невольно попытался ухватить частичку, но удивился еще больше – это были не волны, а ее рука. Точнее – кончики ее пальцев едва ощутимо прикоснулись к ладони. Он замер, боясь вздохнуть. А внутренний голос орал: «Бежать!»

– Не волнуйся, – сказал она, и этот голос затопил его сознание.

В этот миг его карман начал вибрировать. Не отрывая глаз от лица девушки, он вытащил телефон и только тогда испугался – ведь чтобы посмотреть на него, надо будет отвернуться. Однако несколько горячих точек еще пылали на его ладони, и он выдержал. Экранчик засветился голубым, появились белые буквы.

«Пупса лихорадит. Где ты?»

Сердце стукнуло и зависло на середине толчка. В глазах заплясали красные круги. Он спешно пытался осмыслить послание. Совсем недавно они говорили, не прошло и часа. И все было в порядке. Это что-то внезапное, и от этого – непонятное, страшное, как любая неизвестность. «Где ты» – значит, она пыталась искать, но не смогла дозвониться. Значит, она в панике, значит – считает, что дело серьезное.

«Бегу, я скоро» – набрал он за пятнадцать нажатий и возблагодарил Бога за Т9. Теперь каждое попусту потраченное мгновение казалось ему смертоносным. Нет ничего ужаснее, чем быть где-то в другом месте, когда твоему ребенку плохо.

«Расстояние – это время, – стучало в голове. – И оно теперь убивает».

Он зажмурился и попытался унять волнение.

– Что я сказала? – спокойно, но настойчиво спросила девушка.

– М-м? – он разлепил веки и поднял глаза. Он не понял, что она говорит.

– Что я сказала? – повторила она. Голубые глаза чуть прищурились, как бывает, когда человек не вполне верит, что его могли не понять.

– Все будет хорошо? – вдруг сорвалось с языка. Сейчас он совсем не владел собой. Он хотел остановить поезд и бежать сам, лишь бы сильнее контролировать ситуацию.

– Ага, – кивнула она. Волосы легко колыхнулись, и его обдало волной травяного запаха.

Этот короткий кивок и еще более короткий звук оказали необычное действие. Тревога сразу пошла на убыль, начала стираться, как запотевшее пятнышко на холодном стекле. Вновь вернулось осязание, и он даже не удивился, когда обнаружил, что ее пальцы по-прежнему касаются его руки.

«Какая сейчас остановка? – он завертел головой, будто в темном туннеле можно было что-то узнать. – Надо выходить, надо бежать. Как они там?»

– Тебе выходить, – сказала девушка.

Он сделал шаг к двери, поезд уже останавливался. Повернулся, но руке было все еще тепло. «Неужели, она пойдет за мной? – удивился он. И вдруг подумал: – Как это было бы чудесно!» Он не ожидал от себя такого поворота. Оглянувшись, он увидел ее лицо, светящееся спокойствием, теплом и заботой. И снова его потянуло к ней. Душа рвалась напополам, словно ветер дул сразу в две противоположные стороны, а он стоял в месте пересечения воздушных потоков, беспомощный и растерянный.

Она чуть нагнула голову и посмотрела исподлобья:

– Иди, – и руке стало холоднее, прикосновение исчезло.

Навалилась тяжесть, снова откуда-то обрушился шум, грудь сдавило, и мощный поток вынес его из вагона. В стремительном движении он даже не сумел обернуться. Только перед мысленным взором все еще покачивалось в такт движению ее лицо. А из ноздрей улетучивался последний клочок аромата травы.

Он продирался сквозь толпу, как танк через орешник. Бежал по эскалатору вверх, и все, кто бежали впереди, уступали дорогу – он был быстрее. В голове вертелась безумная смесь обрывков мыслей – и буквы тревожного сообщения, и странно бьющие в самую глубину слова девушки, и отголоски паники и удивления своими же поступками.

В спешке он даже не тратил время на телефон. Ему показалось, что если он наберет номер жены, то услышит что-то еще более страшное, чем слова о внезапной лихорадке. И если он будет говорить на ходу, то это замедлит его.

Ключи звякнули в руке, не желали попадать в замочную скважину. Дверь щелкнула, провалилась внутрь – не была заперта. Жена открыла, услышав, как он завозился на площадке. Он посмотрел на нее с тревогой, но увидел совсем не то, что ожидал. Ни мокрых ручьев по щекам, ни растрепанных волос, ни дрожащих губ. Она была спокойна, но это спокойствие было каким-то растерянным, удивленным, словно она сама от себя не ожидала такого состояния.

– Что? – спросил он с порога, вкладывая в это слово все возможные вопросы.

– Все хорошо, – с некоторым сомнением в голосе ответила жена.

– То есть? – он уронил куртку на пол.

– Все прошло.

– Когда? – он яростно содрал с ног кроссовки.

– Да вот несколько минут назад. Странно как-то. Как рукой сняло.

– Где она? – спросил, и сразу стало стыдно.

– Спит, – ничуть не удивившись, ответила жена.

Он подошел к плотно закрытой двери в детскую. Прохладная ручка обожгла разгоряченную ладонь. Чуть толкнул, мягко приоткрыл щелочку. В сумраке темнела головка на подушке. Он прошел осторожно, приблизился, наклонился. Медленное, чуть слышное сопение яснее слов говорило о крепком и здоровом сне малышки. Он потянул руку, легонько коснулся лба, шевельнул пушистую челку. Лоб был сухой и совсем не жаркий.

В жаркий майский день все норовят сбежать из школы как можно быстрее. Едва успокоится эхо звонка в коридорах, а из главного входа уже вырывается на волю лавина галдящей ребятни. Вот и сейчас, спустя всего пять минут, в школьном дворе уже почти никого не осталось.

Назар стоит на крыльце школы, глаза зажмурены, крепко сжатые кулаки прячутся в карманах джинсов. Солнце бьет в лицо, горячит щеки. Назар изо всех сил делает вид, что стоять вот так, загорать и никуда не тропиться после занятий – самое важное дело в его жизни. Однако это не так, и мелкий влажный бисер, покрывающий лоб, вызван вовсе не жарой.

Назар напуган. Напуган настолько, что еще чуть-чуть, и кулаки брызнут кровью – так сильно врезались ногти в ладони.

Он мог бы найти рукам применение. Например, заткнуть уши. Или зажать нос. Вот только выглядеть это будет, прямо скажем, непонятно для окружающих, да и смысла особенного нет. Прошлые попытки ослабить ощущения ни к чему не привели, а возможности усмирить осязание и вкус у Назара сейчас нет. Так что все равно получилась бы полумера. Лучше уж постараться не привлекать к себе внимание и просто перетерпеть.