Он писал также о «страхе, недоверии и желании бегства», овладевших им в день венчания.

Из других источников узнаем больше.

Лев Николаевич (как и Левин в «Анне Карениной») передал невесте дневники своей молодости. В них она прочла про все его увлечения и падения и горько плакала над этими «ужасными» тетрадями.

Были и другие подробности, воспроизведенные в описании женитьбы Левина.

Так Т. А. Кузминская вспоминает: «Наступило 23 сентября. Утром совершенно неожиданно приехал Лев Николаевич. Он прошел прямо в нашу комнату. Лизы не было дома, а я, поздоровавшись, ушла наверх. Через несколько времени, увидев мать, я сказала ей, что Лев Николаевич сидит у нас. Она была очень удивлена и недовольна: в день свадьбы жениху приезжать к невесте не полагалось. Мама спустилась вниз и застала их вдвоем между важами, чемоданами и разложенными вещами. Соня вся в слезах. Мама не стала допытываться, о чем плакала Соня; она строго отнеслась ко Льву Николаевичу за то, что он приехал, и настояла, чтоб он немедленно уехал, что он и исполнил. Соня говорила мне, что он не спал всю ночь, что он мучился сомнениями. Он допытывался у нее, любит ли она его, что может быть воспоминания прошлого с Поливановым (который очень некстати как раз в это время приехал в Москву) смущают ее, что честнее и лучше было бы разойтись. И как Соня ни старалась разубедить его в том, она не могла…»

Эти подробности живо напоминают нам знакомые картины из «Анны Карениной». Сходство идет так далеко, что даже история с парадной рубашкой, задержавшей венчание на полтора часа, оказывается, списана с натуры. Знаменитый английский критик Мэтью Арнольд, помнится, высказывал недоумение, зачем понадобилась автору эта сцена: она могла быть, но могла и не быть в действительности. Но Толстой, воспроизводя в женитьбе Левина события своей жизни, очевидно, пожалел опустить и эту маленькую подробность, причинившую ему в то время столько беспокойства и треволнений.

Впрочем, было бы ошибкою искать в отношениях Кити и Левина точное воспроизведение любовного романа Толстого. Правда, один русский критик (Громеко) построил свой разбор «Анны Карениной» на отождествлении Левина с Толстым. И Лев Николаевич не только не протестовал, но признавал книгу молодого критика лучшим разбором романа. Но Левин лишен гениальности Толстого и в таком виде, — надо сознаться, — довольно несносен.

А портрет Софьи Андреевны в лице Кити сильно изукрашен, по обыкновению Толстого, роскошною старинною рамою патриархального аристократического семейства и вообще, быть может, скорее воспроизводит идеал жены, как он рисовался в то время Толстому, чем подлинную действительность. Различны и взаимоотношения обеих пар: богатая аристократка, княжна Щербацкая, выходя замуж за Константина Левина, могла следовать только непосредственному влечению сердца. Гораздо сложнее и запутаннее складывались отношения между дочерью доктора Берса и знаменитым, вполне обеспеченным писателем, графом Львом Толстым.

Свадьба происходила 23 сентября вечером в придворной кремлевской церкви, полной приглашенными. Толстой отмечает, что лицо его невесты казалось заплаканным. Одним из ее шаферов был Поливанов. Брат жениха, граф Сергей Николаевич Толстой уехал в Ясную Поляну, чтобы приготовить все к прибытию молодых.

После поздравлений, шампанского, парадного чая у доктора Берса, Софья Андреевна переоделась в темно-синее дорожное платье. Дормез, запряженный шестернею, с форейтором, уже стоял у подъезда.

По русскому обычаю перед отъездом все присели в молчании на несколько секунд.

Трогательное прощание. Молодые уже в карете. Снаружи, сзади кареты — старая горничная Берсов Варвара и человек Толстого Алексей. Все провожающие на крыльце. Последние поцелуи, пожелания и тяжелый дормез, медленно раскачиваясь, двинулся в дальний путь, увозя Толстого и его счастье. Было темно и холодно. Шел неприятный, осенний дождь.

В Ясной Поляне молодых встретили «тетушка» Татьяна Александровна Ергольская и граф Сергей Николаевич Толстой.

«Прелестная старушка» была, собственно, дальней родственницей Толстых, но сыграла в семье их значительную роль. Ей и ее судьбе посвящены самые теплые и прочувствованные страницы «Воспоминаний» Льва Толстого. Она выросла в семье деда Льва Николаевича, пригретая и воспитанная из милости. Молодой девушкой она была очаровательна — с густой косой черных вьющихся волос, с оживленными, большими глазами, смелым, решительным характером и необыкновенною добротою. Не мудрено, что отец Льва Николаевича, выросши с ней в одном доме, питал к ней нежную привязанность. Она отвечала ему тем же. Этот роман изображен очень близко к действительности в «Войне и мире» — в отношениях графа Николая Ильича Ростова к Соне. Как и там, бедная девушка должна была уступить более счастливой сопернице — не очень красивой и не очень молодой княжне Марии Николаевне Волконской. Толстые были разорены, а княжна Волконская обладала значительным состоянием. Татьяна Александровна Ергольская осталась в семье своей соперницы, помогая ей по хозяйству. Через 8 лет графиня Мария Толстая скончалась, оставив мужу пятерых детей. Их воспитанием всецело занялась Ергольская. А через шесть лет граф Николай Толстой снова сделал ей предложение. Но не желая «портить своих чистых отношений» к его детям и к нему самому, она отказала и навсегда осталась девушкой.

Татьяна Александровна Ергольская была очень религиозна, любила музыку (хорошо играла на рояле) и, по уверению Толстого, писала письма, как мадам де Севинье. Всю свою любовь к графу Николаю Толстому она перенесла на его детей. Более всех привязалась она ко Льву Николаевичу и в последние годы своей долгой жизни «уже нераздельно соединяла его с тем, кого любила всю жизнь».

«Она делала внутреннее дело любви, — писал Толстой в девятисотых годах, — и потому ей не нужно было никуда торопиться. И эти два свойства — любовность и неторопливость — незаметно влекли в общество к ней и давали особенную прелесть в этой близости».

Мечтой ее жизни было увидеть семейное счастье милого «Левочки». Об этом переписывались они, когда Толстой служил на Кавказе, и часто Лев Николаевич плакал над ее письмами от любви и умиления.

Понятно, с какою тихою радостью встретила молодых милая старушка.

На этот раз «разнежился» и старший брат писателя — гордый, замкнутый и себялюбивый граф Сергей Николаевич.

Ввиду стремительности, с которою, по требованию Толстого, шла подготовка к свадьбе, брат Толстого, отправленный в деревню, чтобы все приготовить к приезду молодых, успел отделать только комнату Софьи Андреевны.

Старого большого дома, в котором родился великий писатель, уже не существовало. Этот огромный (в 36 комнат) дом-дворец с колоннами и великолепным лепным фронтоном — был продан на своз, когда Лев Николаевич, ведя временами большую карточную игру, нуждался в деньгах.

От прежнего великолепия остались два флигеля, которые служили крыльями исчезнувшему зданию. В одном из них помещалась школа для крестьянских детей. В двух этажах другого флигеля устроились молодые. Ни малейших следов роскоши. Простая мебель, почти вся жесткая. Сервировка стола — более чем скромная. Освещение — в кухне и людских — сальные свечи, в «господских» комнатах — свечи пальмовые и — в виде некаждодневной роскоши — олеиновые лампы. Хозяин сразу сменил свое великолепное Шармеровское платье на теплую блузу, которая впоследствии стала единственным, традиционным его костюмом.

Его привычки удивляли молодую жену, воспитанную вовсе не в роскошной обстановке. Так, например, он спал всегда на темно-красной сафьяновой подушке, походившей на сиденье экипажа, причем не покрывал ее даже наволочкой. К постелям не полагалось ковриков, «так как имелись теплые туфли». В саду — ни одного цветка, дорожки не расчищены и вокруг дома — лопухи, на которые прислуга, не церемонясь, выбрасывала всякий сор.