И вот Боб и Игорь со своей Валечкой живут, наконец, вместе в маленьком бревенчатом домике, построенном Бобом собственными руками из стволов кедровых деревьев. Он срубил их на другом острове и привез сюда по воде. На Хакамоке растут только ели, сосны да хемлоки – деревья, напоминающие российскую лиственницу. Друзья живут на южном конце острова, обращенном к заливу Хакамок. Рассказывая друг другу свои истории, они пытаются понять, что это – случай или судьба. Как случилось, что американский военный летчик и советский ракетчик сажают вместе фруктовые деревья на скалистом острове у берега американского штата Мэн?

Конечно, они попытались дать название будущей книге. И среди десятков вариантов, которые перебрали, остановились на том, что стоит сейчас в начале книги: «Зимние солдаты». Это случилось, когда Игорь вспомнил прочитанную где-то историю времен американской гражданской войны. Война шла несколько лет в условиях, когда солдаты вступали в армию добровольно, а режим в стране, несмотря на войну, был не строгим, и количество солдат зимой и летом было разным. Летом погодные условия для ведения войны и жизни в поле, в окопах были благоприятнее. Тогда число солдат в строю заметно возрастало. К зиме же многие из них бросали фронт и уходили по домам. Но, что удивительно, существовал тип людей, которые именно к зиме становились заметными среди поредевших солдат, и они-то и держали фронт, копаясь в грязи, замерзая от холода под ударами холодного зимнего ветра с дождем или снегом. А герои летних кампаний сидели в тепле далеко в тылу и отдыхали, готовясь к очередному потеплению. Впервые это было замечено несколько сот лет назад в Европе, где в те времена часто круглый год воевали. Те, кто воевал зимой, «герои» зимних баталий, и получили тогда название «зимние солдаты». Потом, уже во время американской гражданской войны, когда тоже были любители воевать только летом, а на зиму каким-то образом расходиться по домам, оно перекочевало в США. И вот сейчас на Хакамоке Игорю и Бобу стало казаться, что это название им подходит. Во-первых, потому, что они избрали, в конце концов, своей профессией жизнь и работу в постоянной зиме, которая царит в Антарктиде. И еще Игорь сказал Бобу, что он чувствовал свою нужность, да и был более активен в периоды похолодания отношений между их странами. Он чувствовал, что именно тогда, когда многие в его стране отворачивались от Америки, а в Америке – от России, его искреннее стремление удержать дружеские контакты, хотя бы на его уровне, было важно и нужно. А когда наступало потепление в отношениях (например, почти забытый сейчас период разрядки времен Рейгана-Брежнева 1974–1980 годов или сегодняшний период дружбы между нашими странами), когда сотни и тысячи людей, активно участвовавших до этого в холодной войне, вдруг бросались в объятия друг друга и клялись в дружбе Америке и России, а водка и шампанское лились рекой, он чувствовал, что не нужен, здесь и без него тесно. По опыту Игорь знал, что почему-то в эти периоды он оказывался в стороне, как зимние солдаты с приходом лета сотни лет назад в Европе и сто с лишним лет назад в Америке. Боб согласился с этим названием, хоть и условно, и оно осталось. Решили писать книгу, разбив свои жизни на периоды, которые важны и памятны жителям обеих стран. Первый из таких периодов начинался с рождения каждого и оканчивался великой для каждого из нас войной. Для России – Великой Отечественной войной, для Америки – нападением Японии на Пирл-Харбор и многолетней войной с Японией. К сожалению, реального авторства с Бобом не получилось. Связь с ним в последние годы прервалась, и Игорь написал книгу один. А два рассказа Боба приведены Игорем в собственной интерпретации.

Меня зовут Игорь, я тот самый русский, который копал с Бобом ямки для посадки деревьев. А сейчас сижу в простом, нагреваемом лишь солнцем доме Боба и через его фасадную стеклянную стену смотрю на залив – залив Хакамок. С того места, где сижу, кажется, что я окружен водой со всех сторон. Впереди, примерно метров на пятьдесят, тянется зелено-коричневый клин. Он состоит из скалистых участков и болотной травы – грубой, похожей на водоросли; такая растет обычно на местах, периодически заливаемых морем во время прилива. Острие клина направлено прямо на противоположный берег залива, расворяющийся в дымке, потому что он не близко. Я чувствую себя так, будто стою на мостике корабля, глядя вперед за носовую мачту и нос судна. Роль мачты выполняет остов огромной сухой сосны. Корни ее еще крепко держатся за расщелины скалы, в которую она вгрызалась много лет, а ветви уже исчезли. Только голый, без коры ствол и несколько остатков самых крупных сучьев еще держатся. На высоте нескольких метров от земли в стволе дерева видно большое дупло. В нем когда-то жило семейство енотов, но их выселили коты Боба. В доме вдоль стеклянной стены тянется выложенное камнями углубление в каменном же полу, наполненное землей. Сейчас лето, и земля питает цветущие герани, бегонии и куст жасмина, который стремится вверх, словно пытаясь пробраться на второй этаж, где у Боба спальня. Зимой сад становится огородом, потому что Боб выращивает в этой земле зелень и помидоры к столу, за которым я сейчас сижу.

Я люблю смотреть отсюда на залив, следить за орлами, цаплями, отмечать про себя фазы сильных в этих местах, почти пятиметровых приливов и отливов. Приходит высокий прилив, и вода полностью заливает мой корабль, остается лишь мачта, да сухой кончик скалистого носа. А когда наступает глубокий отлив, нос корабля окружают плоские буро-зеленые пространства приливно-отливных соленых болот. Они не успевают высохнуть и матово блестят, отражая небо. Поверхность становится похожа на тонкий морской лед, сквозь который легко идет мой корабль, мгновенно превращаясь в ледокол.

И вещи на столе, за которым я сижу, тоже напоминают мне о море. Обработанный прибоем кусок дерева; несколько причудливых ракушек; астролябия; запечатанная, лежащая на боку на подставке бутылка. Внутри бутылки – модель двухмачтового, похожего на траулер судна с красными косыми парусами. На подставке надпись: «Научно-исследовательское судно ГЕРОЙ, Национального научного фонда США. Модель сделана Доном Хуббардом для коммандера ВМФ США (в отставке) Р. Л. Дейла, 1980». Да, Боб хорошо знает это судно. Как представитель этого Национального научного фонда он следил за его постройкой в конце шестидесятых годов. Оно ведь строилось всего в шестидесяти милях отсюда. Именно тогда он влюбился в эти места, в этот состоящий из островов и заливов берег штата Мэн. Он плавал на нем во время его первого морского крещения в водах Арктики, а потом несколько раз в Антарктике.

Здесь же на столе стоит небольшая, сделанная из бронзы, покрытая зеленью скульптура: лошадь высотой около четверти метра. Странная лошадь, свободно мчащаяся без узды и поводьев с немыслимым для животного выражением счастья на морде. Так могут изображать животных только какие-нибудь китайцы, подумалось мне.

– Да! – сказал радостно Боб. – Это копия той знаменитой «Летящей лошади Ганзу». Я купил ее в Китае сразу после того, как уехал от тебя из Москвы, по дороге в свой Кантон…

И я вспомнил о том, зачем я здесь и что мы должны писать книгу. О чем? Толком еще сами не знаем, но главное ясно – о наших жизнях. И я начал писать.

Итак, родился я в Москве, но первые годы своей жизни провел в центральной и южной России. Мои родители: отец – Зотиков Алексей Васильевич и мама – Суханова Наталья Ивановна, не были москвичами. Папа родился в селе под Тамбовом, а мама – в селе под Воронежем. Эти старинные русские города расположены в нескольких сотнях километров на юго-восток от Москвы.