Самым верным доказательством того, что женщина действительно была у парикмахера, является вовсе не красиво уложенная прическа или свежий маникюр, а выражение ее лица. Если отсутствовавшая два часа дама действительно провела все это время в удобном кресле дорогого мастера, то, покинув его, она ничего кроме блаженства вкупе с ощущением собственной неотразимости испытывать не может. Вот почему, стоило мне только перехватить короткий, взъерошенный взгляд эффектно уложенной и совершенно неотразимой в своем черном пиджачке и до неприличия короткой юбочке Паулины, как внутри у меня что-то по-совьи ухнуло и стремительно опустилось. Испытать подобное ощущение можно, разве что, в скоростном лифте.

— Что случилось?.. Юджин?..

— При чем здесь Юджин!.. — Паулина недовольно пожала плечами и направилась к своей дорожной сумке. — Ты же утром разговаривала с врачом, Валечка. Прошло не больше двух часов…

— Тогда что случилось?

— Ничего особенного: просто мы уезжаем…

— Слава Богу! — пробормотала я и в изнеможении опустилась в кресло.

— Не могу понять, чему ты радуешься… — Паулина начала доставать из платяного шкафа свои аккуратно развешанные пятисотдолларовые пиджачки всех цветов радуги и бережно, как урны с прахом ближайших родственников, укладывать одежду в объемистую сумку. — Мы ведь только что прилетели…

— Совсем обленились на пенсии, да?.. — Как только до меня дошло, что экстренные новости, повергнувшие Паулину в дурное расположение духа, никак не связаны с моей семьей, настроение сразу же улучшилось. — Не удается вам погулять всласть за счет многострадального американского налогоплательщика…

— Никогда не отделяй себя от общества, дорогая! — процедила Паулина, резко задергивая «молнию» на сумке. — И не будь снобкой. Мы с тобой — такие же многострадальные американские налогоплательщики, как все остальные. Так уж устроена эта долбаная жизнь: всегда есть кто-то, гуляющий за твой счет…

— Это как раз я понимаю.

— А чего не понимаешь?

— Причину вашей злости, Паулина.

— Не люблю панику! — Она резко выпрямилась. — Ненавижу хаос! Не терплю распоряжения типа «как можно быстрее»! Терпеть не могу, когда новости застают меня в кресле у парикмахера и вынуждают поторапливать мастера!..

— Кажется, я начинаю понимать, почему вы так и не вышли замуж, — проворчала я себе под нос.

— Что ты сказала, Валечка?

— Вы даже не представляете, как я вас понимаю… — К счастью, она не расслышала мою реплику. Или сделала вид, что не расслышала. — Это просто ужасно!..

— Моей признательности не было бы предела, милочка, если бы ты подтвердила свое понимание конкретными действиями! — прошипела Паулина и, став в позу древнеримского сенатора, нетерпеливо скрестила руки на груди. — Потому, что фраза «как можно быстрее» относится и к тебе, Валечка. Собирайся, у нас мало времени!..

— Куда мы едем, Паулина?

— Ты будешь приятно удивлена, дорогая.

— Странное название географического пункта.

— Жаль, что ты так и не увидела Рим.

— Я опять задала ненужный вопрос?

— Да нет…

— Так куда мы едем? — С ненавистью запихнув туфли в боковой карман сумки, я выпрямилась и пристально посмотрела на свою наставницу. — Только не говорите, что в Москву, хорошо?

— Как раз наоборот, — как-то вяло обронила Паулина и, сняв телефонную трубку, потребовала у администратора не терпящим возражения тоном богатого постояльца счет, носильщика, утренние газеты и такси.

— Наоборот, это куда? — В самом деле не сомневаясь в добрых намерениях многоопытной Паулины, я, в то же время, не ждала от нее ничего хорошего. — В Вашингтон?

— В Израиль, Валечка…

Подчиняясь неведомой тяжести — словно кто-то за спиной вдруг без предупреждения положил мне на плечи штангу — я беззвучно опустилась в кресло.

— Что с тобой, девочка? — едва заметная тень беспокойства легла на мраморное лицо Паулины. Впрочем, уже через секунду этот шедевр многолетних стараний щедро оплачиваемых косметологов вновь приобрел свой ослепительный, ТОВАРНЫЙ вид. — Ты ведь, по-моему, никогда не бывала в Израиле, верно?

— Не бывала, — вяло согласилась я, силясь разобраться в нахлынувших ощущениях. — Как и в Италии…

— Тогда почему такая грустная улыбка?

— Это не улыбка, Паулина.

— А что это?

— Гримаса.

— Ты чем-то недовольна?

— Зачем мы туда летим?

— Все как обычно: просто изменились обстоятельства.

— Вам бы, Паулина, в школе тригонометрию преподавать.

— Почему именно тригонометрию? — хмыкнула Паулина.

— Самый доступный предмет. В смысле восприятия.

— Милочка, прибереги иронию для более подходящего случая.

— Короче, подробностей не будет?

— Я заказала свежий номер «Нью-Йорк Таймс», — язвительно улыбнулась Паулина. — Может быть, там что-то почерпнешь. В новостях светской хроники…

— Такое впечатление, Паулина, словно вы провели два часа не у парикмахера, а в гинекологическом кресле. Трудно представить себе, что вы еще помните эти мерзкие ощущения…

— Валя, не хами!

— Тогда перестаньте темнить и объясните на любом из доступных вам языков, что происходит!

— Все подробности по прибытии на место, Валечка.

— Вы сами провоцируете меня на хамство!

— Неужели ты будешь и дальше оскорблять меня?

— Ладно! — Я глубоко вздохнула и встала. — Черт с вами! В Израиль так в Израиль…

— И все-таки, почему так невесело?..

Внезапно Паулина нависла надо мной в угрожающей позе памятника белорусскому партизану с занесенной над головой противотанковой гранатой. Будто не она только что выталкивала меня из номера, словно засидевшаяся в девушках проводница — пьяных пассажиров на конечной станции. Только сейчас я поняла, что явно погорячилась, упомянув всуе злосчастное гинекологическое кресло, однако остановиться уже не могла.

— Мало того, что командуете мной как бандерша в публичном доме, так вам еще нужно, чтобы я прыгала от восторга?

— А почему бы и нет, черт тебя подери, Валентина! — вдруг заорала моя опекунша.

Это было так непохоже на неизменно холодную и бесчувственную, как мрамор, Паулину, что я даже опешила.

— За сравнение с бандершой тебе огромное спасибо! — продолжала наливаться гневом Паулина. — Но ведь я, милочка, между прочим, тебя не клиенту сдаю на два часа! И не забираю себе восемьдесят процентов комиссионных!..

— Господи, откуда такое глубокое знание предмета? — пробормотала я, театрально закатывая глаза.

— А ну-ка, молчать! — вконец разъярилась Паулина. — Немедленно закрой свой паршивый рот и прекрати меня оскорблять! Я тебе не девочка!..

— Да уж! — удовлетворенно кивнула я и тут же поняла, что продолжать в том же духе опасно для собственной жизни.

Беломраморное лицо Паулины внезапно побагровело, глаза сверкали так, словно их подключили к мощным аккумуляторам, нижняя губа наставницы нервно подрагивала, а пальцы судорожно вцепились в ни в чем не повинную перламутровую пуговичку на блузке с подсознательным желанием вырвать ее вместе с моим мерзким языком.

Кожей чувствуя, что напряжение достигло критической отметки, я пошла на попятный:

— Паулина, вы уже уложили в сумку свою косметичку?

— Что? — Паулина замерла, словно пограничник, потерявший след нарушителя.

— Извините меня, пожалуйста, это все нервы…

Все-таки, профессиональная выучка кадровой шпионки в сочетании с неистребимой женской природой, требующей в любой ситуации знать, как именно ты выглядишь со стороны — великая вещь! Мгновенно оценив в зеркале свой растрепанный внешний вид, Паулина делала глубокий вздох и… тут же предо мной предстала прежняя античная красавица без возраста — холодная, надменная и недоступная. Как сиамская кошка с пронзительно синими глазами, которая только что, задрав хвост трубой и сверкая глазами, была готова вцепиться в мою руку мертвой хваткой, она вдруг свернулась ласковым пушистым клубком и промурлыкала:

— Если ты хочешь подкраситься, я могу ее достать.