— Когда именно? — уточнил американец.

— Когда хоть как-то прояснится мое будущее.

— Что вы имеете в виду, Серж?

— Надеюсь, вы понимаете, что теперь мое возвращение на родину невозможно?

— Естественно, — кивнул Райдер.

— Я бы хотел знать условия, которые мне будут предоставлены в Штатах. Где я буду жить? Под каким именем? На что существовать? Ну, и так далее…

— Во многом, это зависит от вас, Серж… — Райдер решительно отодвинул в сторону груду папок и положил на освободившееся место оба локтя. — Точнее, от степени вашей готовности сотрудничать с нами.

— Разве моего появления здесь недостаточно?

— Бюрократия существует повсеместно, Серж. В том числе, и в спецслужбах…

— Будете проверять?

— А вы бы на моем месте не стали?

Неделин промолчал.

— У вас есть семья, дети, родители?

— К счастью, я не женат, — негромко ответил Сергей. — Родители живы.

— Ваше… бегство может как-то отразиться на них?

— Не думаю… — Сергей покачал головой. — Сейчас уже не те времена… Нет, не думаю.

— Тогда все проще, — кивнул Райдер. — Полагаю, в самое ближайшее время вам придется вылететь в Штаты. Естественно, после того, как будет завершена процедурная часть…

— Надеюсь, уголовное преследование за вынужденную посадку самолета мне не грозит?

— Думаю, что нет… — впервые за весь разговор Райдер улыбнулся искренне. — Безопасность пассажиров подчас требует еще более суровых мер предосторожности.

— Спасибо вам, — кивнул Сергей. — Приятно иметь дело с профессионалом.

— И последний вопрос, Серж, перед тем как мы с вами расстанемся… — Райдер запнулся, подыскивая слова. — Как вы сами относитесь к решению не возвращаться домой?

— Я не совсем понял вопрос: что именно вас интересует, Роберт?

— Ну, по всем законам, то, что вы сделали, является предательством, нарушением присяги… Надеюсь, я вас ничем не обидел?

— Ничуть! — Неделин вздернул подбородок. — Мне бы не хотелось начинать новую страницу своей жизни со лжи. Мое намерение сотрудничать с ЦРУ вызвано не идейными соображениями и уж, тем более, не сознательным желанием нанести ущерб своей родине. Просто, так сложились обстоятельства: я допустил профессиональную ошибку и, как мне кажется, должен был заплатить за нее головой. Возможно, если бы моя вина действительно заслуживала столь сурового наказания, я бы принял ее с опущенной головой, не сопротивляясь. Но в данном случае я не считаю себя виновным в случившемся…

— То есть, Серж, будь вы уверены, что на родине вас ждет не столь суровое наказание, вы бы вернулись в Москву?

— Однозначно, — кивнул Неделин.

— Спасибо за откровенность… — Райдер встал и протянул Сергею руку. — И до встречи в Соединенных Штатах…

Подполковнику Моррису Кендалу только что исполнилось 42 года. Он не имел русских корней, его предки-валлийцы бросились осваивать Новый свет еще в начале девятнадцатого века, но, тем не менее, в аналитическом отделе оперативного управления ЦРУ Кендал считался одним из наиболее авторитетных экспертов по Советскому Союзу.

Получив в шестьдесят шестом году тяжелое ранение в самой настоящей мясорубке под Данангом, в результате чего правая нога Морриса стала на шесть сантиметров короче левой, он вернулся в родной Лос-Анджелес инвалидом вьетнамской войны, кавалером ордена «Пурпурное сердце» и активным ненавистником любой формы насилия. Провалявшись в военных госпиталях западного побережья около года, перенеся несколько тяжелейших операций и поняв, что оставшуюся жизни ему предстоит провести, не расставаясь с палкой, Моррис Кендал отказался от помощи родителей и, благодаря военной пенсии, поступил на факультет политологии Гавайского университета, в стенах которого встретил Глори Уэнтерспойт — миловидную, невероятно образованную и абсолютно раскрепощенную шатенку. Девушка свободно владела испанским и французским и высказывала на лекциях настолько профессиональные и аргументированные суждения о внешней политике и недочетах налоговых систем, что даже опытные профессора озадаченно взирали на нее поверх очков.

Будучи едва знакомы, еще на первом курсе, они как-то вышли вместе после занятий. Кендал, которого по-настоящему угнетала хромота и неизбежность общения с кем бы то ни было, остановился и, подыскивая предлог, чтобы отвязаться от девушки, закурил.

— Так ты идешь? — нетерпеливо спросила Глори.

— Ты иди, не жди меня… — Не найдя поблизости урну, Моррис засунул обгорелую спичку в карман. — У меня тут встреча назначена…

— А врешь зачем? — спокойно спросила девушка. — По необходимости?

— По привычке, — улыбнулся Моррис.

— Ты привык не лгать, а к этой палке, — Глори кивнула на суковатую трость, которую Моррис получил в подарок от профессора, сделавшего ему последнюю безуспешную операцию.

— Я как-то не думал об этом.

— А ты бы мог ее поменять?

— Зачем? — озадаченно спросил Кендал.

— Спроси лучше, на что.

— На что?

— На меня.

Кендал открыл рот.

— В каком смысле на тебя?

— В прямом… — Глори пожала плечами, как будто речь шла о малозначительных пустяках. — Ты же не можешь ходить, не опираясь на что-нибудь, верно?

— Не могу.

— Так чем я хуже этого куска дерева?..

Через месяц они поженились. Эта была традиционная студенческая свадьба — без родителей и родственников жениха и невесты, официальных оповещений на бланка с целующимися голубками и свадебного лимузина, украшенного белыми цветами и разноцветными воздушными шариками. Их сокурсники устроили в складчину вечеринку в баре с песнями «Битлз», гигантским количеством выпитого и массовым братанием на десерт… Военной пенсии Морриса вполне хватало, чтобы молодожены могли снять себе небольшую двухкомнатную квартирку рядом с университетом. Через год Глори родила девочку и сказала, что хочет назвать ее Линой.

— Какое странное имя.

— Тебе не нравится?

— Почему не нравится? — возразил Моррис. — Очень красивое имя. Только странное какое-то…

— Так звали мою бабушку, — пояснила Глори и, прижимая к себе дочь, что-то сказала. Этого языка Моррис не знал, но он вдруг показался ему знакомым.

— Что ты сказала? — спросил он, поймав себя на мысли, что почему-то волнуется. — На каком языке?..

— На русском, — спокойно ответила Глори.

— Ты мне никогда не говорила, что знаешь русский язык.

— Это еще полбеды, — тихо откликнулась Глори.

— В чем заключается вторая половина?

— Я никогда не говорила тебе, что я — русская.

— Что?! — Моррис почувствовал сильное головокружение, словно к его лицу приложили маску с наркозом. — Что ты сказала?..

— Прежде, чем ты решишь со мной разводиться, дай мне кое-что объяснить, милый.

— Я вовсе не собираюсь с тобой разводиться, что за чушь!

— Значит, ты еще умнее, чем я думала.

— Что ты несешь, Глори?

— Я всегда говорю глупости, когда волнуюсь… — Женщина прижала к себе ребенка. — Ты же знаешь… Так вот, дорогой, я действительно русская. Мои родители еще в двадцатых годах бежали из России в Харбин. А уже оттуда, перед войной, переехали в Штаты. Так что, по рождению я американка, а по корням — русская и даже православная…

— Ну и замечательно! — Моррис улыбнулся. — И слава Богу!..

— А чего ты ждал? — Глори состроила смешную гримасу. — Признания, что я — агент Коминтерна?

— Что-то в этом роде, — пробормотал Кендал. — А почему ты мне раньше не говорила?

— Повода не было.

— А сейчас есть?

— Сейчас появился, — кивнула Глори. — Мне надо продолжать учиться. Я очень не хочу отставать от тебя. А с Линой это будет непросто… Вот я и подумала: а, может, на какое-то время мы переправим ее к моим родителям, а? Заодно, кстати, познакомишься с ними.

— Они знают, что ты замужем?

— Конечно, знают, глупый!

— И они дали согласие на брак, даже не зная, кто твой муж?

— Ну, твои же родители согласились.

— Мы не так близки… — Моррис развел руками. — Особенно, после Вьетнама…