- Твою мать, Билл!!! – Том знал, что их противостояние оставит на Картрайте многочисленные синяки, но сейчас уже было не до нежностей. - Неужели ты думаешь, что я тебя отпущу сейчас?

Хриплый шепот, выдох, больше похожий на стон.

- Ты лучше расслабься, слышишь? Успокойся... А еще лучше - чтобы не на сухую – оближи, а?

Картрайт практически взвыл от этого, с одной стороны похабного для него предложения, но удивительно сексуально прозвучавшего в устах Тома...

«Оближи».

Вот только оно совершенно некстати напомнило ТОТ разговор на кухне между Томом и Михаэлем: «Он так классно сосет!»

- Не оближешь, значит? Ну, ладно... Как хочешь, – Том, все так же удерживая Билли под собой, уперся рукой в его спину, раздвинул своими коленями его бедра и направил член между его ягодиц.

- Черт! Сам себе оближи, – Билл врезал Тому локтем в бок. Тот театрально охнул.

- Ай! Бля!

- Ты хоть смажь, сволочь! Ненавижу тебя! – простонал Билл, еще раз попробовав высвободиться, но, не добившись желаемого, бессильно расслабил мышцы, потершись влажным лбом о постель, давя в себе желание зарычать.

- Вот умница! Правильно, не напрягайся так. Ты же меня хо-о-очешь, Уильям, – протянул Том, погладил его по нежной попке, чуть приподнявшись, улыбаясь, поцеловал в открывшуюся шею, прикоснувшись губами к вытатуированному черному вензелю на ней.

Потом, поплевал нарочито громко себе в ладонь, размазал слюну по члену.

- Все, малыш... Я серьезно... Хочу тебя, слышишь? – и нежный поцелуй в плечо, покрытое испариной.

«И так люблю».

Билл шумно выдохнул, дернув плечом, кусая губы, но ничего не сказал. В душе было нестерпимое раздвоение - хотелось скинуть с себя этого ублюдка и, в то же время, не хотелось, чтобы он отступал хоть на секунду. Уильям ненавидел себя за эту слабость и неопределенность, может быть, даже сильнее, чем самого Тома.

«Черт, кто бы отключил мне мою ненормальную голову? Похоже, что я мазохист… моральный».

Он и сам себе до конца не мог признаться, что хочется отдаться Трюмперу со всеми потрохами. И пусть тот делает с ним, что захочет.

«Пусть. Что угодно... Лишь бы ЕЩЕ!»

Люблю - ненавижу. Хочу – не хочу. Как же эти метания разрывали душу Билла!

А желание распирало их обоих. Этого было не скрыть ни от себя, ни, что еще хуже, от НЕГО. Поэтому Билл не стал больше противиться невыносимому немцу. Ведь чтобы проверить истинное положение дел, Тому достаточно было только просунуть под него руку - а ТАМ все просто взывало к нему, истекая смазкой.

- Ты только не дергайся. Я не хочу тебе делать больно, понял? Все будет хорошо, – пальцы скользнули вниз и осторожно, но уверенно вошли в Билла. Тот шикнул, немного напрягшись, и тут же расслабился вновь. – Все... видишь? Нормально...

Том подвигал пальцами, чувствуя, что сперма, после первого раза, все еще работает как смазка.

Билл стиснул пальцами простынь, и, если бы это была его постель, то он бы и зубами в нее вцепился, но врожденная брезгливость не позволила. Эти прикосновения пальцев Тома сводили его с ума, хотелось раскрыться навстречу, хотелось стонать откровенно, не сдерживаясь. Хотелось молить, чтобы уже вошел в него на полную, чтобы не измывался, оттягивая. Так много хотелось с НИМ!

Если не вспоминать о том, как его унизил, если забыть о том, как хотелось сделать больно в ответ, как хотелось морально растоптать. Если не думать о своей гордости, которую с таким успехом засовывает себе так глубоко, что там солнце не светит, стоит рядом появиться Томасу Паулю Трюмперу. И от этого Биллу хотелось убить самого себя.

«Блядь! В кого я превратился?»

Он еще раз попытался высвободиться из рук Тома, но, вместо этого, только рвано и так откровенно выстонал, что у Тома сердце пропустило удар. А Билл невольно, своим же движением, заставил пальцы любовника задеть ту точку внутри себя, от прикосновения к которой можно кончить на счет раз. Поэтому не смог сдержать стон удовольствия, разошедшегося по всему его телу и пожирающего в своем пламени остатки самоконтроля.

После этого Том не стал больше издеваться ни над собой, ни над Биллом, чувствуя, что он, хоть и не до конца расслаблен – все равно даст себя взять. Практически без усилий вошел в него и не смог сдержать скулеж, когда снова почувствовал плавящий жар внутри его тела, так плотно и нежно охватывающий его плоть. Несколько секунд передышки необходимой партнеру дались Тому очень непросто. Только усилием воли он заставил себя замереть, касаясь губами, зубами, языком нежной кожи плеча Уильяма, лаская при этом его вздрагивающее тело, бедра, поясницу, прогнутую под ним. Слушая их тяжелое дыхание и биение сердец, которое они прекрасно чувствовали своими телами. В тоже время, Том понимал, что упрямый Билл при первом же удобном случае все-таки попытается его с себя скинуть. Но еще знал и то, что возможность такая будет ровно до того момента, как его парня накроет настоящим наслаждением. Потом он об этом желании забудет, вернее, это желание сменится другим – до смерти захочется кончить. Вот только тогда и исчезнет опасность оказаться Томасу на полу. Ну, а пока, ему придется крепко держать ситуацию в руках, в прямом смысле этого слова, и как можно быстрее подвести Уильяма к черте, переступив которую возврата уже не будет.

И он двигался в нем, придерживая одной рукой под грудь, а другой ласкал его живот, напряженный влажный член, гладил мошонку, заставляя при этом чуть приподнимать себе навстречу бедра и открываться. С каждой минутой чувствовал, что Билл расслаблялся все больше, начинает позволять себе постанывать, сминать простынь, зарываясь при этом в нее лицом, по его телу пробегает дрожь, и самое главное – он стал отвечать бедрами на движения Тома.

Том улыбался этому.

«Я же знаю... Ты хочешь меня... не можешь не хотеть...»

И был прав. Но не представлял, КАК себя за эту слабость ненавидел сам Уильям. Ненавидел тело, которое так хотело отдаваться - и не кому попало, а именно этому подонку, ненавистному и такому любимому немцу. Который не был его, Уильяма, достоин, не ценил его так, как он того заслуживал…

Вот только Том, поглощенный наслаждением от процесса, не догадывался об этих метаниях Билла.

Уильям кончил первым. Том, ощутив, как по его ладони стекают теплые капли, блаженно застонал, чувствуя, как тело любовника содрогается под ним от оргазма. Через минуту и его накрыла та же волна дикого удовольствия рвущего мозг в клочья. Однако ему хватило ума не кончать в Билла.

А сердце долбилось как ненормальное.

Том, почувствовав отдачу обожаемого тела, которое с таким упоением брал, сходил от этого с ума, водоворотом закружились мысли, теперь кажущиеся такими правильными, такими своевременными, накрывшими его сознание от и до. Он уже знал, предчувствовал, что СМОЖЕТ!!! Понимал, что появляются для этого силы и слова буквально готовы сорваться с губ…

Вот сейчас.

Еще немного, еще минуту...

Он решался.

Он хотел - и боялся...

И спазмами скручивало мышцы пресса. Стиснув зубы, глубоко дышал, слушая свои сбивающиеся и дрожащие выдохи. А под его влажной ладонью было плечо парня, ради которого он сейчас пытался взять себя в руки. Из-за кого уже давно сходило с ума сердце, по кому так тосковал все эти дни, не зная, что будет дальше. Без кого уже не видел цели жить...

Сознание, периодически затуманивающееся, находящееся на границе с обмороком...

Пересохшие, вздрагивающие губы.

Тело кидает то в жар, то в холод.

Пальцы, касающиеся ЕГО волос, ласкающие кожу под ними. Тому так хотелось, чтобы Билли повернулся, чтобы в глаза посмотрел.

Нервно сжатое теплое плечо, все усиливающийся внутренний трепет.

И все-таки срывающийся шепот... Хриплый, глухой - Том сам его не узнал:

- Билл... Билли... Я люблю тебя, малыш... Люблю, слышишь?

И замирает сам, ни жив, ни мертв, обреченно, как приговора, ожидая реакции... Глядя в черноволосый затылок любимого, застывшего так же, в полнейшем потрясении, не до конца веря, что услышанное - не плод его давно и неизлечимо больного невозможным, невыносимым немцем, воображения...