– Он к тому времени как раз благополучно скончался от тяжелой болезни. И друзья решили не сиротить друг друга, черт… – Кирилл почувствовал, как закипают злые слезы. – Дед, я не сдержался. Я не должен был, я…

– Не трынди, Кира, – властным жестом остановил его Иван Митрофанович. – Я жажду подробностей! Как? Как все это произошло? Почему он молчал? Он же все эти годы жил с тобой?

– Да, жил. Крайне редко не ночевал. В году… Я не знаю… – Кирилл потряс в воздухе растопыренной ладонью. – По пальцам можно пересчитать отлучки из дома. Мы с ним постояно вместе были, исключая то время, когда я в школе был, а он на фирме своей. И тут бац! Он женат! И мало того…

– Что?! Не молчи! – Голос деда напомнил дальние раскаты надвигающейся грозы.

– У них есть дети, дед! – вырвалось у внука с обидой.

– Дети?? – Крупная голова деда дернулась, будто кто-то невидимый нанес ему ощутимый удар. – Что значит – дети?!

– Двойняшки, девочка и мальчик! – И он добавил, как выплюнул. – Саша и Даша!

– Ох, господи! – Сильная ладонь деда легла на левую сторону груди, чуть комкая рубашку. Он зажмурился. – А бабка знает?

– Дед, ну я-то откуда знаю! – всплеснул руками Кирилл. – Я с бабушкой в последний раз виделся на Рождество…

Сказал и осекся. Рождество в их домах уже восемь лет не праздновали. Это была годовщина смерти матери. И собирались они в этот день на поминки. Кирилл ехал с отцом к бабушке. Дед пил один в этом доме. Потом, дня через три, а то и через неделю, Кирилл приезжал к нему и вывозил груду мусора из пустых бутылок, пивных банок и пустых упаковок из-под бомж-пакетов. Дед встречал его всклокоченным, опухшим, в несвежей одежде. На Кирилла почти не смотрел, но разрешал тому прибираться в доме. И даже не гневался, когда ловил на себе осуждающие взгляды внука. После этого они, как правило, не встречались месяца два, давая друг другу немного отвлечься.

– И она ничего тебе не говорила на Рождество? – уточнил дед, уминая ореховые печеньки.

– Нет. Она, как всегда, плакала, – Кирилл поднял голову вверх, старательно рассматривая острые солнечные лучи, рвущие еловые лапы на мозаику. – И ничего такого.

– Она не знает, – убежденно заявил дед. – Дай-ка мне свой мобильник, Кира.

– Зачем? – спросил он, но телефон деду протянул.

– Надо, – дед неуклюже тыкал крупным пальцем в кнопки. – Ага, вот она, твоя бабушка… Сейчас мы ее спросим…

Бабушка ответила почти сразу.

– Да, Кирюша, – раздался в трубке ее тихий голос, сильно напоминающий мамин.

– Это не Кирюша, Валентина. Это Иван.

Дед отвернул лицо от Кирилла, но тот заметил два красных пятна, расцветших на дедовых щеках. С бабушкой дед не виделся, наверное, уже лет шесть.

– Ваня?! – ахнула та и тут же переполошилась: – Что с Кирюшей, Иван?? Что с ним??

– Ну почему с ним что-то должно быть, Валь? Вот он сидит напротив, жив, здоров и вполне упитан. Чего ты переполошилась-то?

Голос его стал мягче, глаз деда Кирилл не видел, но по неугасающему румянцу понял, что дед взволнован разговором с женой.

– А почему ты звонишь с его телефона?

– Потому что, Валя, у меня нет своего, – напомнил дед. И тут же перешел к делу: – У меня к тебе вопрос.

– Да, Ваня.

– Ты знала, что Генка женился? – И тут же, не сдержавшись, процедил сквозь зубы: – Паршивец!

Бабушка молчала. И дед тут же вышел из себя:

– Знала, что ли? Валя, не молчи!

– Гена? Женился? – еле выдавила из себя бабушка, ясно давая понять, что она ничего не знала. – Но как же так, Ванечка? Как же так? Он же и Кирюша… Он же…

– Он же, мы же, вы же! – передразнил ее дед со злостью. – А я говорил тебе, только ты не слушала!

– Не начинай, – плаксиво оборвала она его. – Что было, то было. Женился так женился. Времени-то сколько прошло! Восемь лет, Ванечка. Ему уже пора перестать оплакивать нашу Алиночку и…

– Дура!! – взревел дед и заметался по крыльцу. – Ты хоть знаешь, что он перестал ее оплакивать пять лет назад! У него уже детям по четыре года, дура!! А ты всегда его защищала! Всегда утверждала, что нет его вины в гибели моей дочери!! Ты…

Даже со своего места Кирилл слышал, как громко рыдает бабушка. И сердце у него разрывалось. Он встал и ловким движением выдернул у деда телефон. Произнес в надрывающуюся плачем трубку:

– Ба, потом перезвоню, – и отключился.

Глянул на деда. Тот с трудом опустился в кресло, тяжело дышал, широко открыв рот. Лицо его сделалось белым.

– Дед, с тобой все в порядке? – переполошился Кирилл. – Может, таблетку?

– Принеси мне лучше из холодильника… – дед звучно пощелкал пальцами, недовольно сморщившись. – Там внизу, увидишь. Да, и сыр свой захвати и лимончик.

Внизу холодильника обнаружилась початая бутылка коньяка. Кирилл со вздохом нарезал сыр, лимон, добавил две котлеты, обнаруженные в миске под тарелкой. Взял стопку и понес все деду.

Тот с ходу опрокинул стопку, зажевал лимончиком. Следом вторую, в ход пошел сырок. И лишь после третьей съел обе котлеты. Отдал бутылку Кириллу и жестом велел убирать со стола. Тот управился за пять минут, распихав все по полкам холодильника и буфета. Вернулся на веранду. Дед сидел в кресле, полуприкрыв глаза. Кулаки были крепко сжаты. Губы стиснуты в линию. Кирилл не стал приставать к нему с вопросами, заготовленными еще дома, решил выждать. Сел, подставил лицо солнцу, как через сито, пробивающемуся сквозь еловые иголки. Становилось жарко и очень хотелось на пруд, который дед собственноручно начал чистить пару лет назад. Дело двигалось туго, но двигалось. Хотя купаться пока преждевременно. Сначала должен состояться разговор, которого Кирилл и хотел, и боялся одновременно.

– Говори, зачем приехал, – прервал молчание дед, как всегда безошибочно угадав настроение внука.

– Даже не знаю, как начать. – Кирилл сощурился самому юркому солнечному лучу, забравшемуся под кровлю веранды и застолбившему как раз то место, где он сидел.

– Начинай с самого начала, – потребовал дед.

– Я хочу… Только не смейся надо мной, дед! – предупредил Кирилл, загораживаясь от деда ладонями.

– Ну! – прикрикнул тот, рассматривая внука в упор.

– Я хочу найти убийцу моей матери, дед.

– Ух ты! – Дед осклабился в злой ухмылке. – И давно хочешь?

– Хочу давно. Но решился только теперь. Надеялся, что отец мне поможет в поисках, когда я вырасту. Но…

– Но твой отец мерзавец, так?! – повысил голос дед. – И ему плевать, найден преступник или нет! Его это не волновало с первого дня! Единственное, что его волновало, – это чтобы его поскорее оставили в покое. Ну и, как оказалось… Чтобы побыстрее сыграл в ящик его соперник и конкурент.

– Что ты имеешь в виду? – напрягся Кирилл.

Ему все равно было неприятно слушать подобное об отце. Ведь он долгие восемь лет был для него единственно близким человеком.

– То и имею! Что Серега Волков мешал ему завладеть бизнесом целиком и полностью и заодно его толстушкой-женой! Сначала Алина мешала, потом Серега, – скрипнул зубами дед, обратив на Кирилла взгляд, полный тревоги, замешательства, надежды. – Помоги мне, внук!

– Что?

Кирилл не понял, подумал, что дед просит помочь ему подняться, и потянулся к нему. Но тот отмахнулся.

– Помоги мне вывести этого говнюка на чистую воду! Помоги мне!! Это ведь только он… Только он во всем виноват!! Никто мне не верит, никто! Но это он!.. – И дед, закрыв лицо ладонями, заплакал…

Он решил, что сегодня не пойдет на службу. Почему любой маляр, доктор, ученый хоть когда-то, да может прогулять, а он – нет?! Он что, проклятый?!

Хотя если разобраться, то да – проклятый. Он проклят от рождения судьбой, навязавшей ему обостренное чувство долга и справедливости. И это проклятие шагало с ним по жизни рука об руку, избавляя от врагов и друзей одновременно, от влюбленных в него женщин и любимых им. Оно – это проклятие – превратило его в отшельника, угрюмого, нелюдимого, вечно сердитого. Оно наложило отпечаток на его внешность, сжав в тонкую линию его губы, обозначив резкие носогубные складки и прорезав лоб глубокими морщинами. Оно ссутулило ему спину и проредило волосы на макушке.