Люди подходили и уходили, говорили какие-то слова. Сменявшиеся передо мной лица плавали в каком-то тумане. Я кивала, что-то бормотала, просто чтобы показать — я не впала в кататонию, я еще жива.

Впрочем, это было не так. Легкие дышали, синапсы работали, кровь циркулировала, но я была мертва. Мертва, как и Кайл.

Сбоку подошел папа и обнял меня за плечи:

— Пора, Нелл.

Не поняв, куда пора, я повернулась под папиной рукой и взглянула на него, наморщив лоб.

— Начинать панихиду, — пояснил он. — А потом закрыть гроб и… похоронить его.

Я кивнула. Папа подвел меня к стулу, и я села. Мистер Кэллоуэй говорил речь, стоя спиной к гробу. Я слышала его слова, но они ничего не значили. Он говорил, каким замечательным, каким прекрасным был Кайл, как много от него ждали, и тому подобное. Правдивые, но пустые слова. Все потеряло смысл. Кайл умер, и слова утратили значение.

Миссис Кэллоуэй говорить не могла. Вышел Джейсон и рассказал, каким хорошим другом был Кайл, и это тоже было правдой.

Настала моя очередь. Все смотрели на меня и ждали. Встав, я подошла туда, где становились остальные, — на маленькую кафедру с отключенным микрофоном, и вцепилась в старое дерево ногтями, выкрашенными моей матерью в темно-сливовый цвет.

В тот момент я поняла, что изменилось. Прежде Нелл знала бы что сказать, нашла бы правильные слова, напомнив собравшимся, каким классным парнем был Кайл, каким любящим и внимательным, как мы хотели всегда быть вместе.

Ничего этого я не сказала, потому что уже не была прежней Нелл.

— Я любила Кайла. — Я упорно смотрела на выбеленное дерево кафедры, потому что взгляды пришедших на панихиду грозили пробить броню бесчувствия, и через отверстия наружу вырвалась бы клокочущая во мне магма. — Я очень его любила. И сейчас люблю, но… он умер. Я не знаю, что еще сказать. — Я сняла кольцо с правой руки и подняла его. По рядам собравшихся пронесся дружный «ах-х-х». — Он просил меня выйти за него замуж. Я ответила, что мы еще слишком молоды. Я сказала… что поеду с ним в Калифорнию. Он собирался поступать в Стэнфорд и хотел играть в футбол. Но я сказала — со свадьбой подождем… А теперь его нет.

Я больше не могла сдерживаться, но пересилила себя. Подавив рыдания, глубоко втягивая воздух и загоняя крик внутрь, я снова надела кольцо на правую руку и вышла из комнаты, не взглянув на гроб. С похорон бабушки Кэллоуэй я запомнила — то, что лежит в гробу, уже не Кайл. Это оболочка, скорлупа, пустой сосуд. Я не хотела это видеть. Я хотела помнить Кайла сильным красавцем Адонисом в расцвете молодости, вспоминать, как ходят и бугрятся его мускулы, как касаются меня его руки и как смешивается наш пот.

Но вот беда — закрывая глаза, я видела только пустой ботинок, тускнеющие глаза Кайла, из которых уходит жизнь, его руку, только что державшую мои пальцы, а теперь бессильно лежавшую, вялую и пустую, когда меня уносили.

Я выбежала из похоронного бюро с черного хода и по мокрой траве бросилась к огромному дубу с роскошной кроной, росшему во дворе. Когда я прижалась к шершавой коре, промокшее насквозь черное платье прилипло к коже. Мокрые волосы сосульками свисали на плечи и спину. Меня трясло, но я сдерживалась. Я давилась собственным языком, пытаясь буквально проглотить рыдания.

Я повернулась и прижалась к дереву лбом, стиснув зубы и тяжело дыша, поскуливая сквозь сжатые губы. Я не плакала, потому что не могла. Не могла дать волю своим чувствам.

На плечи вдруг снизошло тепло. Ощутив ласковое прикосновение шелковой подкладки, я обернулась и встретила сапфирово-синий взгляд поразительных, пронзительных, невероятных глаз. Лицо с четкими чертами было мучительно знакомым, напоминающим Кайла, но тяжелее, жестче, старше. Грубее. Не такое совершенное, не такое классическое. Небрежно лежащие черные волосы, спутанные, густые, блестящие, смоляно-черные.

Колтон. Брат Кайла, на пять лет старше.

Я не видела Колтона очень давно — он уехал, когда мы с Кайлом были детьми, и ни разу не приезжал. Я даже не знала, где он живет и чем занимается. По моим догадкам, с мистером Кэллоуэем они не ладят.

Ничего не сказав, Колтон накрыл мои плечи своим пиджаком и прислонился к дереву в насквозь промокшей тонкой рубашке, под которой на плече проступила темно-синяя татуировка. Вроде бы какой-то узор.

Я во все глаза смотрела на Колтона. Он ответил взглядом ровным и спокойным, но полным невысказанной боли. Он понимал, что мне необходимо помолчать.

Во внутреннем кармане пиджака чувствовалось что-то твердое. Я сунула туда руку и достала пачку «Мальборо» и зажигалку. Колтон поднял бровь и забрал их у меня. Открыв пачку, он вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой и прикурил. Я смотрела. Так мне было легче удерживать лаву внутри.

Зажав губами сигарету, Колтон вдохнул дым, и при виде его запавших щек со мной произошло что-то странное. Мне вдруг показалось, что я его знаю, хотя это не так. Будто я всегда смотрела, как он затягивается и медленно выпускает дым, округлив губы. Будто я всегда смотрела на это неодобрительно, но держала свое мнение при себе.

— Знаю, знаю, это меня убивает. — Голос Колтона оказался грубым и сиплым, низким, но при этом мелодичным.

— Я ничего не говорила.

Это была самая длинная фраза, сказанная мной за последние сорок восемь часов.

— Незачем. Я по глазам вижу, что ты меня не одобряешь.

— Да, наверное. Курить вредно. Должно быть, это неодобрение у меня наследственное, — пожала я плечами. — Просто у меня нет знакомых курильщиков.

— Теперь есть, — сказал Колтон. — Я вообще мало курю. Обычно на вечеринках или после стресса.

— Сегодня, значит, от стресса.

— Смерть младшего брата? Да, от такого начнешь смолить одну за одной. — Колтон произнес это небрежно, почти жестко, но в глазах застыла огромная боль. Он сразу отвел взгляд, уставившись на ярко-оранжевую точку горящей сигареты.

— Можно мне попробовать?

Он посмотрел на меня, подняв брови, будто спрашивая, точно ли я этого хочу, но протянул сигарету, зажав ее двумя толстыми пальцами. Под ногтями у него была грязь, а кончики пальцев в мозолях, как у гитаристов.

Я взяла сигарету и нерешительно сунула в рот. Помедлив мгновение, потянула в себя дым и ощутила резкий запах, вроде мяты. Обожженные легкие тут же воспротивились, и я, закашлявшись, поспешно выдохнула. Колтон засмеялся густым смешком.

У меня так закружилась голова, что едва не упала, но успела схватиться за дуб. Колтон огромной лапищей придержал меня за локоть.

— От первой затяжки всегда так бывает, даже у меня, если с отвычки. — Он забрал у меня сигарету, затянулся и выпустил дым из ноздрей. — Только не привыкай, о’кей? Меньше всего мне надо подсаживать тебя на курение. Скверная привычка, надо бросать, — при этом он снова затянулся.

Колтон стоял у огромного дерева, ссутулившись, будто под тяжестью горя. Я понимала, что он чувствует. Я забрала у него сигарету, не обращая внимания на странное, нереальное ощущение, появившееся, когда наши пальцы соприкоснулись.

Я затянулась, ощутила вкус дыма, выдохнула и снова закашлялась, но на этот раз уже меньше. Голова стала странно пустой. Мне это понравилось. Я сделала еще затяжку и отдала сигарету. Тут я увидела, что у черного хода стоит моя мать и смотрит на меня.

Колтон проследил за моим взглядом.

— Черт. Наверное, пора двигать.

— Можно мне с тобой поехать?

Колтон замер, не успев оторваться от дуба. Он выше меня больше чем на фут, широкоплечий, будто под рубашкой щитки для регби, мышцы рук мощные, как канаты. Он огромный. Кайл был стройным и подтянутым, Колтон… совсем другой. Явно очень сильный. Грубый. Можно сказать, диковатый.

— Поехать со мной? — казалось, его озадачила моя просьба.

— На кладбище. Они… захотят поговорить. Начнут задавать вопросы. Я… не в состоянии.

Он снова затянулся, погасил сигарету и сунул окурок в карман.

— Конечно. Пошли.

Я побрела за ним к «Форду Ф-250» с огромными колесами и дизельными выхлопными трубами, забрызганному грязью, с металлическим ящиком в кузове. Колтон шел, не касаясь меня. Просто был рядом. Я слышала, как меня зовет мать, но не обернулась. Я не могла сейчас ни с кем говорить.