Очень ей понравился гость, степенностью, простотой и рассказом про Анюту. Вот такого бы мужа девушке - да только этот, наверное, женат.

- Имени-отчества ваших не знаю.

- Иван Дмитрич, а по фамилии Пастухов.

- Своим делом занимаетесь?

- Помаленьку разъезжаю, дела торговые.

- Замуж Анюточка, видно, не выходит, не слыхали?

- Об этом не слыхал. А за кого выйдет - тот будет счастливый человек при ее характере. Вот б-будь я п-помоложе, пришел бы к вам, Катерина Тимофеевна, попросить б-благословения.

Видимо, человек шутит, а к Анюточке относится хорошо. Шутит и Катерина Тимофеевна:

- Если дело за мной, я ее за хорошего человека всегда благословлю!

Со стуком легким, Катерине Тимофеевне знакомым, вошла в дверь лиловая ряса, свежести не первой, но опрятная и, при малом свете, скорее парадная. Есть с кем теперь и радостью поде-литься! При входе священника приезжий встал и почтительно поклонился.

- Радость у меня, отец Яков! Вот они Анюточку видали за границей и привезли мне поклон и подарок. И про житье ее рассказывают.

Отец Яков порадовался искренне:

- Действительно радостно, радостно. Оттудова приезжают не часто, да еще с доброй вестью. Лю-бо-пытно!

От наливки отец Яков отказался, чаю же выпил три чашки, и даже внакладку. Оказал почет и варенью.

- В Москву на побывку или как?

- Не задержусь, батюшка. Поеду в родной тамбовский уезд, там у меня жив старик отец, тоже священнослужитель.

- Значит, из духовного звания? Очень приятно.

И ему понравился гость, назвавшийся Иваном Пастуховым. Видно - бывалый и добрый человек, о людях говорит хорошо и Анюте как бы приятель.

Когда же, с хозяйкой попрощавшись, вышли вместе и направились к Сухаревой и дальше по Сретенке, приезжий человек сказал отцу Якову:

- Уж к-как мне приятно, что с вами познакомился. Я про вас, отец Яков, им-мел немалое удовольствие слыхать не от одной Анюты, а и от ее приятельницы и сожительницы, также вам известной. Катерине Тимофеевне я имени ее не назвал, а уж вы, верно, припомните - есть такая Наталья Калымова, Наталья Сергеевна.

Отец Яков ответил подумавши и с осторожностью:

- Калымова, Сергея Павловича, рязанского помещика, действительно знавал хорошо. Надо быть - уж не его ли дочка?

Зачем болтать лишнее незнакомому человеку, хоть и приятному в разговоре. И однако, до невозможности любопытно отцу Якову: ведь не чудно ли, что на путях его жизненного странствия нет-нет да и появится дочь рязанского приятеля!

- Где же ныне пребывает?

- Надо полагать, что в Италии, вместе с Анютой.

- В отеческий дом, значит, не собирается вернуться?

Собеседник на ходу крутит недавно отрощенную бороду и косится на отца Якова. Роста они одного, сверху вниз никому смотреть не приходится.

- Да ведь как сказать, ваше священство, ждет ли ее ласковый прием в отечестве? Вы как полагаете?

- Знать не могу, не осведомлен. Однако же родитель, наверное, по дочери тоскует.

- По многим тоскуют близкие, отец Яков, сами знаете: "по сущих в болезни и печалех, бедах же и скорбех, обстояниих и пленениих, т-темницах же и заточениих, изряднее же в гонениих". И хоть возносится моленье "ослабу, свободу и избаву им п-подаждь",- а что-то таковое не н-наблюдается.

В свою очередь покосившись на начетника и бороду погладив, не без строгости сказал отец Яков:

- И еще сказано: "погибельными ересьми ослепленные"...

- Дело взгляда, батюшка. По нашему же, "блаженны изгнани правды ради". Как раз это про нее, про известную вам девицу, а вернее, про обеих.

- Не сужу, не сужу. А приятно встретить мирянина, в текстах сильного.

- С детства привык, да и сам из семинаристов. Вот еще помню икос четвертый из акафиста Пресвятой Богородице: "Радуйся, страстотерпцев непобедимая дерзость. Радуйся, твердое веры утверждение. Радуйся, светлое благодати познание. Радуйся, ею же обнажися ад". Замечательно это сказано, отец Яков: ею ад об-бнажися! Люди ходят и пропасти не видят - а она указывает, и за это ей слава.

- Радуйся невесто неневестная!

- Вот именно, отец Яков! Другой не поймет, а мы с вами, по духовному вашему званию и моему происхождению, п-понимаем. Если доведется увидеть п-прикажете ли кланяться?

- Да уж обязательно передайте пастырское благословение. Значит обратно собираетесь в чужие страны?

- К-как сказать... Посреде хожду сетей многих... Т-трепещу, приемля огнь, да не опалюся, яко воск и яко трава...

- Господь хранит пришельцы...

- Аминь. Вот мы и дошли, должен здесь с вами попрощаться.

- Весьма польщен знакомством и беседою, Иван Дмитрич. Если еще доведется встретиться - буду премного рад.

- Льщу себя надеждою, отец Яков!

Отец Яков заторопился на Никольскую улицу в синодальную типографию, где добрый знакомец обещал ему раздобыть на складе нужную брошюрочку. Вслед ему поглядев, человек духовного сословия и неплохой начетчик, не спеша, пошел вдоль стены Китай-города в сторону Замоскворечья.

Просмотрев тетрадку наружного наблюдения, тонкую, совсем ученическую, ротмистр ахнул:

- Сук-кины дети! Романов и Бабченко тут?

- Бабченко внизу, а Романов на работе.

- Сук-кины дети! Пошли ко мне наверх Бабченко!

Двоим лучшим филерам приказано было не упускать из виду ни на минуту того, кто по наружному наблюдению значился под кличкой Меченый,- и таки упустили!

- Ничего нельзя было сделать, ваше благородие. У самых у Владимирских ворот смотрит на ларе книжки-картинки. Романов малость поотстал, все думал передать Батю, ихнего сопутника, да передать было некому, он меня и догнал. И только догнал и хотел забежать Меченому вперед, а тот прямо от ларя на дорогу и на лихача. Он и у ларя-то стоял, ваше благородие, что, видно, ждал подходящую лошадку. Где же его было догнать, ваше благородие! Если бы простой извозчик - иное дело.

- Номер записали?

- Так точно. Я опрашивал, мне ихний двор знакомый. Извозчик говорит сошел на углу Пятницкой и Малаго Спасо-болванского и зашел в трактир.

- Нет там никакого трактира.

- Есть, ваше благородие, я знаю. Трактир без спиртных. А я, говорит, повернул назад,- какие седоки на Пятницкой.

- В трактире справлялся?

- Романов был. Хозяин говорит - из господ был один, шрама не помню, заказал пару чаю, деньги отдал, пригубил и вышел.

- Бить вас за это.

- Найдем, ваше благородие. Романов с Губаревым пошли в оба места, уж не упустят. Губарев с лошадкой на Мещанской, а Романов теперь ждет по месту жительства, у номеров. Где-нибудь да обнаружится. А я только вам доложить, тоже туда пойду. Такого не упустим, Меченый, все равно во всякой одежде.

- А Батя кто ж?

- Заправский священник, ваше благородие, раньше запримеченный, еще когда убежали двенадцать из женской каторжной. Он не из ихних, ваше благородие.

- Ты чего знаешь, не твое это дело.

- Так точно. А только он неподходящий, по случаю. У нас, ваше благородие, глаз наметанный. Конечно, если бы не строгий приказ - и его бы путь просмотрели, да нельзя было Меченого упустить.

- Нельзя было - а упустили. Сук-кины вы дети!

Из Гнездниковского переулка ротмистр зашел домой переодеться, а к девяти был на конспиративной квартире. Вошел со своим ключом, отворил окно для воздуха, проветрил. Квартиру снимала Марья Афанасьевна, пожилая женщина, давняя служащая охранки. В часы приема она уходила, и на звонок ротмистр отпер сам. Вошедший молодой человек снял синее пенсне, поздо-ровался.

- Ну, виделись?

- Да нет, не вышло. Ждали его к трем часам - не пришел. Я уж боялся, не арестовали ли вы его.

- Я же вам сказал, что не будем. А верно ли, что он едет в Саратов?

- Вообще на Волгу, а будет и в Саратове. Там связь известная, я вам дал адрес.