У подножия великой горы Гиронкву в древности располагалось царство Ларбидель. Географы, не имеющие склонности к столь уж справедливым сравнениям, сообщают, что оно напоминало футбольный мяч, который сейчас выбьют; так и произошло, потому что гора пнула это царство в океан, и больше о нем ничего не слыхали.

Однажды юная царевна взобралась на вершину этой горы собирать козьи яйца, белки коих так замечательно сводят веснушки.

– Козьи яйца!

– Конечно, натуралисты считают, что все существа зачинаются в яйце. Козы с Гиронкву тоже могли быть яйцекладущими и могли откладывать яйца созревать под солнцем. Таково мое предположение, и неважно, верю я в него сам или нет. Я письменно выступлю и буду поносить всякого, кто выскажется против моей гипотезы. Будет и в самом деле прекрасно, если ученых людей обяжут верить в то, что они утверждают.

Противоположный склон горы населяла народность, о которой ларбидельцы имели не больше понятия, чем французское дворянство о Великобритании, считающейся у них островом, куда можно так или иначе добраться по суше. Царевна забрела до предместий самого Кукуруку, когда ее вдруг схватили стражники правителя той страны. Они в нескольких словах объяснили ей, что обязаны препроводить ее в столицу и выдать замуж за великана, своего господина и императора. Этот великан пристрастился каждую ночь получать новую жену, которая рассказывала ему историю до самого утра, а потом ей отрубали голову – так прихотливо иные люди проводят брачные ночи! Царевна робко поинтересовалась, почему их господину нравятся такие длинные истории. Капитан стражи ответил, что Его Величеству не спится.

– Ну что же, – сказала она, – пусть так! Не то чтобы я полагала, что умею рассказывать столь длинные истории, как ни одна из царевен Азии. Нет, но я могу прочитать наизусть все эпиграммы Леонида, и ваш император должен в самом деле страдать бессонницей, чтобы устоять против этого.

К тому времени они уже пришли во дворец. К большому удивлению царевны, император, оказавшийся отнюдь не великаном, был ростом всего лишь пять футов и один дюйм; однако, поскольку его предшественники были на два дюйма ниже, лесть придворных наградила его прозвищем великана; поэтому он смотрел на любого, кто оказывался выше его ростом, сверху вниз. Царевну тут же разоблачили и отправили в постель, где Его Величеству не терпелось услышать очередную историю.

– Свет моих очей, – сказал император, – как тебя зовут?

– Я представляюсь, – начала она, – как царевна Гроновия, хотя на самом деле меня зовут фрау Гронау.

– А зачем нужно имя, – спросил Его Величество, – если им не зовут? И почему ты выдаешь себя за царевну, если это не так?

– У меня романтический склад, – отвечала она, – и я всегда собиралась стать героиней романа. А есть два условия, дающие кому-либо сие звание: нужно быть пастушкой или царевной.

– Что ж, утешься, – сказал великан, – ты умрешь императрицей, не став ни той, ни другой! Однако что за высшая причина заставила тебя так необъяснимо растянуть имя?

– Это фамильный обычай, – сказала она, – все мои предки были учеными людьми и писали про римлян. Они давали своим именам латинские окончания, так как те звучали более классически и обеспечивали высокую оценку их сочинений.

– Для меня это все равно, что по-японски, – сказал император. – Однако твои предки кажутся мне сборищем шарлатанов. Можно ли понять что-нибудь лучше, испортив свое имя?

– О, – сказала царевна, – но в этом также проявлялся вкус. В Италии было время, когда ученые заходили еще дальше; и человек с большим лбом, родившийся пятого января, прозывался Квинт Януарий Фронтон.

– Новые нелепости, – сказал император. – У тебя, кажется, множество неуместных познаний про множество весьма неуместных людей; однако же, продолжай рассказывать: откуда ты?

– Минхер, – отвечала она, – я рождена в Голландии.

– Пусть так, черт тебя возьми, – сказал император, – и где это?

– Не было нигде, – сказала царевна, – кроме как в духовном мире, пока мои соотечественники не отобрали страну у моря.

– Неужели, малютка! – сказал Его Величество. – Однако скажи на милость, кто были твои соотечественники, прежде чем у вас появилась страна?

– Ваше величество задает весьма глубокий вопрос, – ответила она, – который мне не решить сразу; но я сейчас выйду в мою домашнюю библиотеку, чтобы заглянуть в пять или шесть тысяч томов новейшей истории, в одну или две сотни словарей и в краткий очерк географии в сорока томах ин-фолио, и тут же вернусь.

– Не так скоро, жизнь моя, – сказал император, – ты не встанешь до тех пор, пока не пойдешь на казнь; уже второй час ночи, а ты до сих пор не начала свою историю.

– Мой прадед, – продолжала царевна, – был голландским купцом и провел много лет в Японии.

– По какому делу? – спросил император.

– Он отправился туда отрекаться от своей веры, – сказала она, – и заработать на этом достаточно денег, чтобы вернуться и защищать ее от Филиппа II.

– У вас славное семейство, – сказал император, – однако, хотя мне нравятся басни, я ненавижу генеалогию. Я знаю, что во всех семьях, по их собственным рассказам, никогда не рождалось никого, кроме хороших и великих мужей от отца до сына: род вымысла, который меня вовсе не забавляет. В моих собственных владениях вместо знати – лесть. Тех, кто мне угождает лучше остальных, я делаю большими господами, и титулы, которые я им присуждаю, соответствуют их достоинствам. Вот Целуй меня в зад-Могу, мой фаворит; Подхалим-Могу, главный казначей; Превосходи-Могу, верховный судья; Кощунствуй7Могу, первосвященник. Тот, кто скажет правду, обесчестит свою кровь и ipso facto падет. Вы в Европе считаете человека благородным потому, что один из его предков был льстецом. Однако все вырождается тем сильней, чем дальше оно от истоков. Я не хочу слышать ни слова о твоем племени до отца; так кто же он был такой?

– В разгар споров о Булле Унигенитус…

– Я же тебе сказал, – перебил император, – чтобы мне больше не докучали людьми с латинскими именами; это сборище хлюстов, видно, заразило тебя безумием.

– Мне жаль, – ответила Гроновия, – что ваше высочайшее величество настолько мало знает состояние Европы, чтобы принять постановление папы за человека. Унигенитус есть латинское название иезуитов.

– А кто к черту такие эти иезуиты? – спросил великан. – Ты объясняешь одно бессмысленное слово другим, и удивляешься, что я никак не пойму.

– Сир, – сказала царевна, – если Вы позволите мне дать вам краткое изложение тех волнений, которые терзали Европу последние два столетия из-за доктрин благодати, свободы воли, предопределения, искупления, оправдания и т. д., то это развлечет вас больше и покажется менее правдоподобным, чем если бы я рассказала вашему величеству сказку о феях и домовых.

– Ты несносная болтунья, – сказал император, – и очень самодовольная, однако выговаривай сполна и о чем захочешь до следующего утра; но клянусь духом святого Джириджи, ездившего на небеса верхом на сорочьем хвосте, как только часы пробьют восемь, ты умрешь. Итак, так кто был этот Иезуит Унигенитус?

– Новые учения, возникшие в Германии, – сказала Гроновия, – заставили церковь обратить на нее пристальное внимание. Последователи Лойолы…

– Кого? – зевнув, спросил император.

– Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов, – отвечала Гроновия, – бывшего…

– Автором Истории Рима, полагаю, – перебил император. – Что, черт возьми, для вас римляне, если вы так утруждаете ими голову?

– Римская империя и Римская церковь представляют собой две различные вещи, – сказала царевна. – И все же можно сказать, что они зависят друг от друга, как Новый завет от Ветхого. Одна из них разрушила другую и все же заявляет о праве наследования владений церкви.