— А что еще он сказал? — спросил Бернетт.
— Он сказал, что, если я отвезу деньги, то готовить ничего не надо. Можно купить жареную курицу по дороге домой. Мы с Синди сели в машину и поехали в клуб "Жокей". Остановились прямо у входа. Там в это время велись какие-то строительные работы. Попросив Синди подождать меня в машине, я вошла в лифт и поднялась в номер.
— Когда вы вошли в номер, там была молодая девушка?
— Да, сэр. Очень молодая. Помню, она была в купальнике. Я не могу сказать, была ли это Тереза.
— Вы пытались хоть раз скрыть, что вы делаете?
— Нет, сэр. Я не думала тогда, что это что-то серьезное. Джимми убедил меня, что это всего лишь его очередной долг.
В ходе перекрестного допроса Рей Джан заставил Лиз вспомнить, когда точно она узнала правду об убийстве Вуда. Та ответила, что это было примерно 1 сентября 1980 года, после ареста Чарлза Харрелсона близ Вэн-Хорна. Об этом ей сказал ее зять Джо Чагра.
— Он стал подробно расспрашивать меня, — сказала Лиз. — И я спросила, зачем он это делает. Вот тогда-то он и сказал мне… сказал, что Чарлз Харрелсон — это человек, которого Джимми нанял для убийства судьи Вуда. Об этом Джо узнал от самого Харрелсона.
Вскоре после этого Лиз отправилась на свидание с Джимми в Ливенуорт.
— Джо говорил мне одно, Джимми — другое, — сказала она. — Джимми никогда не говорил мне правды.
Лиз не могла вспомнить точной даты, но согласилась с обвинителем, что Джимми действительно мог 18 ноября впервые обсуждать с ней план побега из тюрьмы и встречу с ней на Востоке.
— В каком месте на пленке, записанной 18 ноября, вы обсуждали этот вопрос с Джимми? — спросил Джан.
— На этой пленке записана лишь часть нашего разговора, — ответила Лиз. — Я разговаривала с Джимми пять-шесть часов в день и навещала его раз шесть-семь в месяц.
Лиз хотела было напомнить какой-то конкретный разговор, но Джан неожиданно прервал ее, заявив протест.
— Свидетельница намерена сослаться на материал, которого нет в официальных записях, — объяснил он суду. — Если она считала, что суд должен прослушать еще какие-то записи, она должна была предупредить об этом своего адвоката, и тот представил бы их суду заранее. Защита получила все записи и всю расшифровку.
Судья Сешнс протест обвинения принял.
В последний день заслушивания показаний свидетелей Рей Джан воспроизвел запись беседы Лиз с Джимми в ее последний приезд в Ливенуортскую тюрьму 26 января 1981 года. Слушая пленку, Лиз не переставая плакала.
Джимми: Ну хорошо-хорошо, моя радость. Не буду больше спорить. Все, конечно, было не так, но я спорить не буду. Может быть, так оно и было. Хорошо.
Лиз: Я помню, что именно это я и сказала. Я была… Потому что я испугалась до смерти.
Джимми: Нет-нет. Ты сказала мне… ты…
Лиз: Когда я это делала, Джимми, мне было страшно.
Джимми: Ты знаешь, что нас здесь подслушивают. Вчера я узнал, что здесь спрятаны микрофоны. Давай лучше писать. Для этого я принес вот что… Ну хорошо, послушай…
Лиз: И в это положение я попала из-за человека, которого так сильно люблю. Все из-за тебя…
Джимми: Ну не надо так, радость моя. Не надо, черт возьми, все переворачивать и так со мной разговаривать.
Джеки Чагра: Ма!
Когда прослушивание закончилось, Лиз пыталась взять себя в руки, но не смогла. Дрожащим от волнения голосом она сказала, обращаясь к обвини гелю:
— Вы ошибаетесь. Я не участвовала в этом преступлении. Я в этом не виновна.
После того как защита заявила о прекращении представления доказательств по делу последнего обвиняемого, обвинение вызвало несколько дополнительных свидетелей для опровержения ранее заслушанных доказательств. Среди них был и Джо Чагра, который заявил, что показания Харрелсона были сплошным враньем, особенно когда тот утверждал, будто Джо дал ему оружие и кокаин, обещал заплатить за убийство Джеми Бонда, а также за то, что Харрелсон возьмет всю вину на себя.
Шла вторая неделя декабря. Судья Сешнс распорядился, чтобы присяжные явились в суд с чемоданами: настало время заслушать заключительные выступления сторон и вынести вердикт.
От имени обвинения с заключительной речью выступил помощник главного обвинителя Джон Эмерсон. Он сказал, что Чарлз Харрелсон — это "аморальный, хладнокровный убийца", который будет продолжать убивать людей "до тех пор, пока это будет сходить ему с рук. Убийство судьи Вуда — самый серьезный акт терроризма, совершенный им против системы, которую он так ненавидит". Что касается четырех свидетелей, подтвердивших алиби Харрелсона, то это, по словам Эмерсона, либо его приятели, либо люди, действительно не помнившие точного времени своей встречи с Харрелсоном в Далласе. "Большая часть событий в изложении Харрелсона, — сказал Эмерсон, — основана на его собственных показаниях. Если вы придете к выводу, что алиби сфабриковано, то можете считать это веским доказательством его виновности".
Том Шарп произнес самую эмоциональную речь в защиту своего клиента. Он сказал, что, поскольку этот человек уже имеет судимость за убийство, это дает всем "прекраснейшую возможность всячески поносить его, обвинять во всех смертных грехах, пинать ногами, бить по голове, толкать — короче, делать из него козла отпущения". Шарп упрекнул обвинение в том, что оно пользовалось такими запрещенными приемами, как излишняя драматизация событий и подтасовка фактов. Но адвокат, видимо, понимал, что присяжные вряд ли сочтут его доводы убедительными.
Заключительные речи двух других адвокатов — Чарлза Кэмпиона и Уоррена Бернетта — были менее эмоциональными, но ближе к существу дела Кэмпион заявил, что обвинение не представило "никаких убедительных доказательств" того, что Джо-Энн Харрелсон действительно препятствовала правосудию. Бернетт же напомнил присяжным то, что он установил еще в самом начале процесса: Лиз Чагра, совсем молодая и заблуждавшаяся женщина, находилась под каблуком у человека, который командовал и помыкал всеми.
В течение последних двух часов дебатов обвинитель Рей Джан опровергал всевозможные доводы и версии защиты. Он напомнил присяжным, что все трое подсудимых имели веские причины лгать. Прежде всего это касается Чарлза Харрелсона, который хвастал, что "его любимое занятие — убивать людей и не попадаться". Что ж, обвинение доказало, что Чарлз Харрелсон убил судью Вуда. Последние три с половиной года он пытался сделать все, чтобы не попасться. Чарлз Харрелсон будет лгать, какими бы неопровержимыми фактами мы ни располагали. Если бы даже ему показали видеопленку того, как он убивает судью Вуда, он все равно сказал бы: "Это не я, а мой без вести пропавший брат Сесил. Еще грудным ребенком мать положила его в корзину и бросила в реку Тринити".
Поняв, очевидно, что Уоррену Бернетту удалось вызвать у присяжных симпатию к подзащитной, Джан приберег для Лиз Чагра самые едкие замечания. Хотя адвокат представил ее эдакой глупой и забитой "серой мышкой", сказал Джан, лично ему, после того как он прослушал ту часть магнитофонной записи, где она называла мужа "тупицей" и призывала не впадать в панику, стало ясно, что супруг отнюдь не был главной фигурой в их семье. Джан напомнил присяжным еще одно место в записи, где Лиз сказала: "Хорошо, сделай это". Отвернувшись от присяжных, Джан устремил взгляд на подсудимую и сказал: "Обвинителем против Элизабет Чагра выступает она сама. Сколько бы вы ни лгали, сколько бы ни плакали, избавить себя от этого вы не сможете".
Затем обвинитель нанес последний удар. Частично он апеллировал к широко разрекламированному обращению Лиз Чагра к богу, частично — к чувству долга и гражданской ответственности присяжных. Обвинитель заявил, что в своем письме вдове Вуда подсудимая говорит о "новой" и "прежней" Лиз. "Она должна взять на себя ответственность за содеянное прежней Лиз, — сказал Джан. — Если она поняла теперь, что Христос любит ее, то она должна также понимать, что Христос любил и судью Вуда, и миссис Вуд, и всех нас".
