23 июня никто не позвонил, и Тереза вернулась в отель клуба "Жокей" и стала ждать. Вскоре позвонил Харрелсон. "Он сказал, что я пропустила звонок и что мне позвонят снова на следующий день вечером. Потом я поговорила с матерью, и та сказала, что все в порядке. Мне кажется, она хотела просто успокоить меня, потому что я расстроилась и сильно нервничала". На другой день Тереза взяла такси и поехала в центр Лас-Вегаса, "потому что там казино больше и они расположены гораздо ближе друг к другу; к тому же мне было велено не пользоваться одним и тем же телефоном дважды". На Фремонт-стрит в центре Глиттер-Галч она нашла подходящие телефоны-автоматы, которыми намеревалась воспользоваться позже. Это были телефоны в казино "Фор-куинс", "Голден-наггет" и "Фремонт". "Я позвонила Чарлзу и назвала их номера. Затем я подошла к одному из них и стала ждать". Наконец раздался долгожданный звонок по телефону-автомату в казино "Фремонт-. Харрелсон велел ей вернуться в отель клуба "Жокей" и ждать там пакет.

"Раздался стук, — продолжала Тереза, — и в дверях появилась какая-то женщина. У нее были длинные темно-каштановые волосы. Видно было, что она ждет ребенка. Одета гостья была просто, но со вкусом. В разговор мы не вступали. Женщина положила чемоданчик на диван, взяла бумажную салфетку, стерла отпечатки пальцев и вышла. Все это длилось примерно три минуты".

Обвинитель Рей Джан попросил Терезу опознать бежевый чемоданчик, уже предъявленный суду в качестве вещественного доказательства. Он не стал просить свидетельницу показать женщину, которая доставила этот чемоданчик в номер отеля клуба "Жокей", потому что Тереза уже несколько раз не могла узнать Лиз. Чемоданчик был опознан еще одной свидетельницей — Синди Коут, личной секретаршей Лиз. Та поехала вместе с ней в клуб "Жокей", но в помещение не входила и, судя по всему, не знала, что Лиз отвозила деньги за убийство. Во время расследования агенты ФБР заставили Синди Коут позвонить Лиз и попытаться завязать с ней разговор, в ходе которого та призналась бы в причастности к убийству. Но разговор этот (тоже записанный на магнитофон) ничего не дал, вылившись в праздную болтовню.

Обвинитель спросил затем свидетельницу, вступала ли та в интимные отношения с отчимом. Тереза какое-то мгновение колебалась. Метнув взгляд на мать, по лицу которой скользнула тень легкой улыбки, она посмотрела затем на широко улыбавшегося Харрелсона и сказала: "Да, в декабре 1979 года. Эта связь продолжалась до февраля 1980 года. Мать узнала об этом, и, конечно, возникли проблемы". Тереза сказала, что поначалу отказывалась давать показания большому жюри, потому что хотела защитить мать. "Мне задавали всякие вопросы. Я их потом записала и передала адвокату. Позже мать сказала, что все это — сплошные догадки и предположения властей, что те хотят свалить все на Чарлза и что все это подстроено. Я имею в виду их причастность к убийству судьи Вуда". Тереза зачитала затем отрывки из любовных писем Харрелсона, написанных в тот период, когда она сидела в тюрьме за отказ давать показания большому жюри. Джо-Энн Харрелсон слушала все, закусив губу и потупив взор.

После длительного перекрестного допроса Терезы адвокатами всех трех подсудимых процесс подошел к кульминационной точке — показаниям Джо Чагры.

Прежде чем позволить обвинению приступить к допросу своего главного свидетеля, адвокаты еще раз подняли две проблемы, на спорный характер которых они указывали еще в самом начале процесса. Речь шла о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату или одним из супругов другому, и законности предъявления в качестве доказательств магнитофонных записей. После договоренности о признании Джо своей вины в менее тяжком преступлении обвинение обработало материал, записанный на 914 катушках общей продолжительностью звучания в 1000 часов, и смонтировало десять отдельных катушек всего на пять часов звучания. Уоррен Бернетт, возглавивший наступление защиты на магнитофонные записи, заявил, что власти вырезали очень важные куски, которые могли бы объяснить те или иные заявления подсудимых. Когда присяжные покинули зал заседаний, Бернетт зачитал длинный список замечаний, выхваченных из общего контекста и включенных в сокращенную версию обвинения.

"Так, например, — заявил Бернетт, — одна из записей начинается словами Джимми Чагры, который сказал: "Черт, лучше бы я этого не делал". Это звучит как признание в убийстве Вуда. На самом же деле Чагра имел в виду истраченные деньги".

При монтаже пленки были опущены многие разговоры, включая тот, во время которого Джимми, обращаясь к Джо, утверждал: "Это ты велел сделать это. Ты! Ты! Это тебе было так невтерпеж".

На это обвинитель Рей Джан ответил: "Мы бы и сами включили этот кусок, но, на наш взгляд, он не подтверждает обвинение в Преступном сговоре. Это всего лишь перебранка двух братьев, пытающихся свалить вину друг на друга".

Бернетт, голос которого звучал чуть ли не как голос библейского пророка, неоднократно называл магнитофонные записи "подслушанными сведениями", особенно в присутствии присяжных. Он упорно доказывал, что в данном случае просто невозможно определить, что именно было выпущено из первоначального варианта, поскольку властям было позволено спрессовать до пяти часов разговоры, длившиеся сотни часов. Бернетт, конечно, понимал, что судья Сешнс вряд ли отклонит предъявленные обвинением доказательства на основании закона о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату или одним из супругов другому, или что он признает магнитофонные записи незаконными. Адвокат выдвинул эти требования лишь для того, чтобы его заявления были внесены в протокол. В данный момент перед ним стояла более важная задача, и он был уверен в положительном ее решении. Бернетт хотел, чтобы судья запретил обвинению предъявлять в качестве вещественных доказательств 92 клочка бумаги, изъятых агентами ФБР из сумочки Лиз Чагра по окончании ее последнего визита в Ливенуорт (Лиз тогда пыталась смыть бумажки водой из бачка в туалете). Хотя в конечном итоге агенты ФБР и предъявили ордер на обыск, выданный судьей в Канзас-Сити, им пришлось задержать Лиз и ее трехлетнюю дочь Джеки и в ожидании ордера продержать их под арестом в течение четырех часов. В ответ на это обвинители заявили, что у агентов была "веская причина" для задержания Лиз, поскольку они подслушали, как та обсуждала с Джимми другие "преступные дела" в зале для свиданий. Поскольку это было сказано в присутствии присяжных, Бернетт тут же заявил ходатайство о прекращении судебного процесса и признании суда недействительным из-за серьезной ошибки, препятствующей справедливому судебному разбирательству. "Такая ошибка вряд ли может быть исправлена каким бы то ни было объяснением [присяжным]", — сказал адвокат, обращаясь к судье. Сешнс, однако, отклонил ходатайство о признании суда недействительным. И все же Бернетт записал очко в свою пользу: судья постановил, что те 92 кусочка бумаги не могут быть представлены суду в качестве вещественного доказательства.

Как и предполагал Джо Чагра, адвокат Харрелсона Том Шарп долго натаскивал своего клиента по части неразглашения сведений, сообщаемых клиентом своему адвокату. Во время предварительного слушания, до того как Джо решил пойти на сделку с властями, он говорил об этом как с Шарпом, так и с Харрелсоном. Но даже теперь, когда Джо решил дать показания против Харрелсона, перед обвинением по-прежнему стояла неразрешимая проблема: ведь в данном случае речь шла о неразглашении сведений, сообщаемых клиентом, т. е. Харрелсоном, своему адвокату, а не наоборот. Джо тщательно изучил ее и пришел к выводу, что суд вышестоящей инстанции отменит приговор, вынесенный Харрелсону, если ходатайство о пересмотре дела будет основано на законе о неразглашении. Но все осложнялось поведением самого Харрелсона, который во что бы то ни стало решил занять место для дачи показаний. Он сочинил собственную версию о первой встрече с Джо, якобы задуманной им с единственной целью — "выпотрошить" Чагру. Ему никогда не приходила в голову даже мысль о Джо как об адвокате. Для него тот был всего лишь "дойной коровой". Еще во время предварительного слушания Джо тщательно проанализировал возможный исход судебного процесса в случае, если ни один из подсудимых не будет давать показаний. Если бы это действительно произошло, то он сумел бы заставить власти доказывать обоснованность предъявленного обвинения не суду присяжных, а суду вышестоящей инстанции. Тогда (как, впрочем, и сейчас, накануне дачи показаний в качестве свидетеля обвинения) Джо считал, что власти не смогут доказать обоснованность предъявленного ему обвинения, если будет применен закон о неразглашении. "Правда, с другой стороны, — признался он несколько позже, — если бы я отказался давать показания, ссылаясь на закон о неразглашении, а Харрелсон встал бы и заявил, что никогда и не думал считать меня своим адвокатом, я оказался бы в весьма щекотливом положении". Решение Харрелсона самому выступить в суде с показаниями было одной из главных причин, побудивших Джо Чагру пойти на сделку с властями.