– О чем ты? – удивилась Тия.

Она не могла представить, что могло быть прекрасного в бесстыдном совокуплении Харуи с этим жестоким мальчишкой!

Молодая женщина уставилась в землю.

– Я уже говорила, что Анхор взял меня в свой дом, когда я едва вышла из детского возраста. Я не любила твоего отца и никогда не испытывала радости от его ласк. Слушалась твою мать, всегда вела себя как положено, не смела ни поглядеть в сторону, ни вымолвить лишнее слово. Я никогда не была женщиной, всегда – только вещью.

Девушка молчала, и Харуя продолжила:

– Нам все время твердят, что установленный богами порядок человеческого общества нерушим, но ведь наши сердца не каменные! Что с того, если я, обыкновенная женщина, нарушу некоторые правила? Надеюсь, боги будут милостивы ко мне!

Тия долго смотрела на отцовскую наложницу, смотрела с невольной жалостью, недоумением и тревогой, потом разомкнула непослушные губы и промолвила:

– Боги – быть может, но только не Хетес. Неужели ты его любишь и веришь в то, что он любит тебя?!

Молодая женщина покраснела.

– Не знаю. Он такой юный и пылкий, мне с ним хорошо.

По дороге Харуя рассказала, как все началось. Хетес, приходя в дом Анхора по поручению своего отца, всегда старался встретиться с ней взглядом, и этот взгляд был красноречивее всяких слов. Однажды, когда молодая женщина шла с рынка, Хетес заговорил с ней; его речи были смелы и вместе с тем льстивы. В тот раз Харуя не дослушала юношу и поспешила домой. Однако его слова заронили в ее сердце каплю яда, которая растеклась по телу, отравила душу и мысли. Хетес был красив, и Харуя воображала себя юной девушкой, в которую мог бы влюбиться такой юноша.

– Я видела свое отражение в его глазах, и он нравился мне все больше и больше, – призналась молодая женщина.

Потом они увиделись снова; Хетес преподнес Харуе небольшой подарок и сказал, что изнывает от желания и любви. Молодая женщина потеряла голову. Она согласилась прийти на берег поздним вечером. Хетес ждал и овладел ею с безудержной юношеской пылкостью. Харуя хотела, но не смогла сопротивляться.

– Я ощутила себя человеком, который пил одну лишь воду и вдруг попробовал меда, – призналась она Тие. – Впервые в жизни я поняла, что мне есть чему радоваться!

С тех пор Харуя бегала на свидания подобно девчонке и наслаждалась любовной игрой. Она все понимала – умом, но безудержное влечение, влечение плоти и сердца приглушало чувство опасности.

– Неужели ты не знаешь, что Хетес – ненадежный человек, он первым разболтает о том, что происходит! – воскликнула Тия.

– Зачем ему это делать?

Девушка пожала плечами.

– Не знаю. Просто ему нельзя доверять.

Они подошли к дому. Горячий воздух обжигал тело, глаза ослепляло яркое солнце. Задняя калитка была приоткрыта, а за ней Тию и Харую поджидала Небет. Харуя сразу обмякла, лишилась сил и смотрела так, будто встретила свою смерть. Повинуясь бессознательному порыву, Тия заслонила ее собой.

В темных глазах Небет промелькнула тень подозрения.

– Где вы бродите? Почему ушли, никого не предупредив?

Сердце неистово забилось в груди, его упругие, раскатистые удары мешали собраться с мыслями. Тем не менее голос девушки прозвучал спокойно и твердо:

– Харуя попросила помочь поискать ее кошку. Кто-то забыл закрыть калитку, и Типи убежала.

– Вы ее нашли?

– Да, – ответила девушка.

– И где же она?

Тия мучительно соображала, что ответить, но Харуя неожиданно пришла на помощь:

– Мы отнесли кошку домой. А потом заметили, что с ее шеи пропал ошейник, и вернулись. – И тут же добавила: – Однако мы так и не сумели его найти.

Небет впустила их и закрыла калитку на крепкий засов. Она ограничилась тем, что сказала:

– В следующий раз не уходите без спросу.

Тия шла по дорожке сада, чувствуя, как подгибаются ноги. Вероятно, Харуя ощущала то же самое. Молодая женщина незаметно поймала руку девушки и сжала ее в своей. Тия ответила тем же. Она уже позабыла о том, что обещала себе никогда не дотрагиваться до Харуи.

Когда Небет удалилась, наложница писца Анхора произнесла с горячим и искренним чувством:

– Спасибо, Тия!

Та покачала головой. Она хорошо помнила украшенную цветными камешками металлическую штуку на шее кошки.

– А как же ошейник?

– Два дня назад у ошейника сломался замок и я собралась отдать его в починку. Теперь я просто выброшу ошейник и скажу всем, что он потерялся! – сказала Харуя.

Она пришла в себя, лицо разрумянилось, в глазах плясали веселые огоньки. Напряжение схлынуло, и Тия облегченно рассмеялась. Она не задумывалась, хорошо ли радоваться тому, что ей удалось обвести вокруг пальца женщину, которая произвела ее на свет, как не хотела сознаваться в том, что ослушница Харуя нравилась ей гораздо больше родной матери, всегда бывшей для всех образцом разумных суждений и правильных поступков.

Наложница писца Анхора и его дочь смотрели друг на друга как две заговорщицы. Они забыли о том, что судьбу обмануть невозможно.

И прадед, и дед, и отец Анхора были писцами. Каждый из них стремился превзойти своего предка, но это не всегда удавалось. Зато все они сумели вселить в сердце своих сыновей мечту о покорении невидимой вершины.

– Боги не могут дать все, о чем грезит человек, а тем более сразу, – наставлял Анхора его отец. – Каждый день – это ступенька лестницы, ведущей в небеса, любой поступок – кирпич, из которого строится пирамида жизненного успеха. В твоей судьбе не должно быть пустых дней и плохо сложенных кирпичей.

Деревянная палитра с прорезью для хранения кистей и углублением для чернил, пенал с тростниковыми перьями, кусок полотна с завернутым в него папирусом, горшочек с водой для разведения краски – Анхору казалось, будто он познакомился с этими предметами прежде, чем произнес первое слово. Столь же рано мальчик усвоил мнение о превосходстве писца над людьми других профессий.

Он был способным и прилежным, усердно предавался занятиям и не замечал ничего вокруг. Редкий день юноша проводил как-то иначе, чем сидя на корточках, с пером и папирусом в руках. Когда пришел срок, он женился на девушке, которую выбрали родители. Когда на свет появилась дочь, а потом сын, Ан-хор радовался здоровому потомству, которое подарили боги.

Вскоре Анхор получил предложение, от которого невозможно было отказаться. Оно исходило от человека по имени Мериб, архитектора, строившего частные гробницы. Его заказчиками были состоятельные люди, он имел безупречную репутацию, солидный доход и жил в центральной части Фив в большом красивом доме.

В обязанности Анхора входила подробнейшая отчетность: сколько строительного материала было добыто там-то и там-то, какие рабы куплены у того-то и того-то и каким образом это было использовано. Анхор записывал все, ибо впитал с молоком матери следующее знание: «Чего нельзя вписать в документы, просто не существует». Он не обращал внимания ни на солнце, на котором, казалось, поджаривались мозги, ни на обжигающий ветер, ни на душную, забивающую горло пыль и без конца сновал взад-вперед, неутомимый, как муравей.

Кое-какие работы архитектор поручал своему помощнику Джедхору, хитроватому и недоброму человеку, к которому относился с большим снисхождением, потому что тот был его молочным братом. Иногда Джедхор предоставлял Анхору сведения, которые сложно было проверить, вносил в отчет некие дополнительные расходы и затем передавал его заказчикам. Писец не придавал этому большого значения, ибо всецело доверял Мерибу, а значит, и человеку, считавшемуся правой рукой архитектора.

У Анхора было много забот, к тому же писца настигла любовная лихорадка, болезнь, избежать которой не суждено никому из смертных. Проезжая мимо поселения рабочих возле Города мертвых, он увидел молоденькую девушку, чье едва прикрытое ветхой одеждой тело сверкало на солнце подобно полированному мрамору, девушку с большими, полными тайны глазами и мягкими, как у кошки, движениями.