Действительно, состояние Юрия Николаевича на тот момент оставляло желать много лучшего. В голове гудело так, словно там разместился оркестр духовых инструментов, исполнители которого решили поиздеваться над публикой. В животе что-то клокотало, а во рту ощущался мерзкий, кислый запах.

– Надо встать и пойти в туалет, – решил Юрий Николаевич.

Он медленно, чтобы не растревожить, продолжавший клокотать живот, перевернулся на бок и открыл глаза. Взгляд уперся в расплывшееся на подушке светло-коричневое пятно, обильно сдобренное остатками исторгнутого желудком вчерашнего ужина. Несколько секунд Колотов внимательно рассматривал представшую его взору картину.

– Разве я вчера ел помидоры?

Попытался напрячь память Юрий Николаевич, заприметив красные кусочки в месиве не переваренной пищи.

Мочевой пузырь напомнил о себе резкими покалываниями в нижней части живота. Колотов осторожно перелез через блевотину, спустил ноги с кровати и, пошатываясь из стороны в сторону, пошлепал в туалет.

– Да, прилично я вчера нализался, – тяжело вздохнул Юрий Николаевич, – и все же далеко не так, как с Генрихом Валуа герцогом Анжуйским. Мы тогда отмечали его избрание на польский престол. Я после той попойки три дня с постели встать не мог. Самого Генриха на следующее утро нашли на конюшне, в куче навоза.

Новые колики в животе заставили Колотова ускорить шаг. Когда струйка желтой жидкости весело ударилась о дно унитаза, из груди Юрия Николаевича вырвалось долгое “Ууууу…”. От удовольствия он зажмурил глаза и… в следующую секунду, теряя равновесие, стал заваливаться на бок. Озорная струя запрыгала по кромке ночного горшка, соскочила на пол и образовала там изрядной величины лужу. Юрий Николаевич открыл глаза и одновременно уперся рукой в стену. С трудом приведя тело в вертикальное положение, он вновь направил струю в нужном направлении.

Облегчившись, Колотов взял тряпку с намерением подтереть пол. Но, как только его голова оказалась на уровне живота, тошнота резко подступила к горлу, и Юрий Николаевич поспешил выпрямиться. Он бросил тряпку в центр лужи и ногой слегка повозюкал ею по полу. Часть жидкости впиталась в тряпку, однако, в углу, за унитазом, еще сохранялись ее значительные разливы.

Не в силах продолжать работу, Юрий Николаевич направился на кухню. Здесь он открыл кран холодной воды и подставил под струю стакан. Рука со стаканом дрожала так, словно ее дергал из стороны в сторону злой насмешник, поставивший перед собой цель не дать хозяину дома утолить жажду. С трудом наполнив стакан на две трети его объема, Юрий Николаевич поставил его на край стола и сел рядом на табурет. Обхватив стакан двумя руками и склонив к нему голову, Юрий Николаевич стал осторожно наклонять сосуд. Вода медленно потекла в раскаленное жаждой горло.

Опорожнив стакан, Колотов вновь наполнил его водой и повторил операцию. На этот раз тряска была не столь сильной и третий стакан Юрий Николаевич смог выпить, уже не садясь за стол.

Утолив жажду, Колотов подошел к окну и настежь распахнул его обе створки. В помещение ворвался прохладный, насыщенный влагой воздух. На улице моросил мелкий, противный дождь. Тяжелые, грязно-серые тучи закрывали все видимое между крышами соседних домов пространство. Тучи сползли с небосвода так низко, что Колотову показалось, будто он физически ощущает их давление на свою грудную клетку. Это ощущение вызвало ноющую тоску и острое желание опохмелиться.

Юрий Николаевич отступил от окна, опустился на табурет и, уткнув локоть в стол, подпер голову рукой.

– Какого черта я вчера так нажрался? – задался он риторическим вопросом, – ведь не хотел же с утра пить!

Колотов тяжело вздохнул.

– Генка-говнюк во всем виноват! Он меня расстроил! Начальник сраный!

Юрий Николаевич стал в подробностях вспоминать весь вчерашний день.

С утра его мучило похмелье, поскольку вечером предыдущего дня они с Трофимом выкушали по флакону портвейна. Рабочий день в НИИ Высоких Энергий, где Юрий Николаевич числился старшим научным сотрудником, начинался в 8:30, а пивной бар в двух кварталах от его дома открывался ровно в восемь.

– Успею пропустить кружечку.

Решил Юрий Николаевич, направляясь в противоположную от института сторону.

Однако успеть к началу рабочего дня Колотову не удалось. Во-первых, потому что бар открылся на девять минут позже положенного времени, а, во-вторых, очередь, состоящая из лиц, страждущих победить похмельный синдром, оказалась в тот день необычно большой. В результате, на работу Колотов заявился с опозданием в один час двенадцать минут. Зайдя в лабораторию, Юрий Николаевич чуть слышно поздоровался с коллегами и быстро прошел к своему столу. Серега и Люся, в ответ на его приветствие, кивнули головами. Зинаида же Матвеевна, старая калоша, демонстративно посмотрела на стенные часы и со вздохом покачала головой. После этого, она всем телом повернулась к Колотову и слащавым голоском пропела:

– Юрий Николаевич, вас Геннадий Васильевич просил зайти.

Прежде, чем отправиться в кабинет заведующего лабораторией, Колотов заскочил в туалет и принялся интенсивно поливать лицо холодной водой. Насухо обтеревшись далеко не первой свежести носовым платком, Юрий Николаевич критическим взглядом оглядел свое отражение в зеркале над умывальником. Результатом осмотра он остался недоволен. Несмотря на водные процедуры, лицо оставалось одутловатым, под глазами набрякли тяжеловесные мешки, а кожа своим цветом напоминала пережженный кирпич. Юрий Николаевич сокрушенно покачал головой и, покинув туалет, побрел к кабинету начальника.

– Войдите, – откликнулся на стук Генкин голос.

Колотов открыл дверь, огляделся и, убедившись, что в кабинете, кроме его хозяина, никого нет, с улыбкой произнес:

– Доброе утро.

Сидящий за столом лысоватый мужчина отдернул рукав пиджака и, взглянув на часы, ответил с ударением на последнем слове:

– Добрый день.

Он закрыл папку, содержимое которой внимательно изучал, и обратился к вошедшему:

– Проходи, садись.

Юрий Николаевич взял у стены стул и, чтобы не дышать на начальника смесью вчерашнего портвейна и сегодняшнего пива, поставил его у нижнего основания Т-образного стола. Усевшись, он изобразил на лице живейшее внимание.

– Как у тебя дела с экспертной оценкой “УТ-2”? – начал разговор завлаб.

– Заканчиваю, – коротко ответил Колотов.

– “Заканчиваю”! – эхом отозвался начальник, – а ты помнишь, что в понедельник ты уже должен представить пояснительную записку?

– Представлю, – Юрий Николаевич постарался придать голосу уверенность, – я же тебя никогда не подводил.

– “Не подводил”!? – глаза хозяина кабинета едва не вылезли из орбит, – ты меня не подводил!? А то, что ты сегодня пришел на час позже, и об этом уже доложили завсектором, это ты считаешь “не подводил”!? А то, что на прошлой неделе ты два дня прогулял, это тоже “не подводил”!? За прошлый месяц ты взял пять дней “за свой счет”. В июне ты отсутствовал без уважительной причины шесть дней, в мае – четыре! Вот, – он схватил со стола папку и потряс ей в воздухе, – у меня здесь все записано!

От визгливого крика начальника Колотов почувствовал, как внутри у него начинает вскипать волна безрассудной ярости. Усилием воли он постарался подавить ее и, насколько это было возможно, миролюбиво обратился к завлабу:

– Чего ты расшумелся? Ну, прогуливаю иногда. Что из того? К качеству моей работы у тебя претензий же нет? А это главное.

– Может, для тебя это главное, – снова повысил голос хозяин кабинета, – а для меня главное – получать поменьше пинков от начальства. Вон, зам. по науке уже второй раз ко мне подкатывается: Не много ли ты Колотову позволяешь? Я уж не говорю про завсектором. Тот, вообще, на меня волком смотрит!

Долго сдерживаемая волна вышла из повиновения и ударила Юрию Николаевичу в голову. Он привстал со стула и упер в собеседника немигающий взгляд.

– Стало быть, ты начальства испугался? – прохрипел Колотов, – ну, конечно, ты, Геночка, всегда старался начальству угодить! Полгода назад, когда я сидел на этом месте, – он ткнул пальцем в кресло, которое занимал завлаб, – ты тут, передо мной ножкой шаркал, по-собачьи в глаза заглядывал. Забыл!? А я помню! Все помню! И кто тебе помог кандидатскую, а затем докторскую состряпать тоже помню! А вот ты, кажется, забыл, что своим нынешним положением, прежде всего, обязан мне!