— Что было потом?
— Потом заявился управляющий Шайхулы. Говорит: хозяйка, мол, требует, чтоб ты к ней приехала, причем быстро, так что поторапливайся!.. Пришлось доходчиво объяснить этому наглецу, что он забывается и не соображает, с кем разговаривает.
— И что?
— А ничего. Поджал хвост и убрался, во всяком случае, больше я его не видела. Шайхула тоже не соизволила появиться, на свое счастье, а иначе я бы на нее точно собаку спустила.
— Тариан больше не показывался?
— Через несколько часов вновь объявился. Знаешь, сам на себя не похож, руки трясутся и только что не плачет. Только одно твердит: скажите, где Айлин и Кириан, делайте со мной все, что хотите, только ответьте, где их найти… Я к тому времени немного остыла, успокоилась, и решила, что не стоит истерики устраивать, тем более что парень, по сути, был не очень виноват — сам жертва. Возможно, надо было бы его вытолкать, но сердце у меня отходчивое, и к тому же я надежду получила: раз Тариан вновь стал прежним, так, может, все наведенное с вас сняли?
— И?
— Поговорила я с ним, рассказала все, что произошло, а потом еще и письмо ему отдала, которое ты писала перед пожаром. То самое, неоконченное…
— Я думала, оно сгорело.
— Нет, письмо лежало в столе и потому уцелело. Водой, конечно, было попорчено, несколько строчек расплылось, но все остальное можно прочитать.
— И что же он сказал?
— Должна сказать, что парень от услышанного был не просто потрясен, он был раздавлен едва ли не в прямом смысле этого слова. Не поверишь — даже мне его стало жалко. Посидел тут какое-то время, помолчал, а потом сказал что-то вроде того, что с нынешней женой у него все кончено, и друг другу они не нужны, и как жить дальше — не знает. Как заведенный, спрашивал одно и то же: как вас найти? Что я ему могла ответить? Только одно: не знаю, куда они отправились, а иначе вслед бы за ними пошла… Поверил он мне, или нет — не знаю, но взял с меня слово: если я хоть что-то о тебе узнаю, то сразу же сообщу ему.
— Не стоит это делать..
— Почему?
— Просто не стоит.
— Ну, нет — так нет… — легко согласилась мать. — Так вот, позже стало известно, что между Шайхулой и Тарианом произошел страшный скандал. Говорят, такого крика в их доме не бывало никогда, слуги по углам попрятались… Ой, что же мы с тобой во дворе сидим? Пошли в дом, посмотришь, какие у нас изменения…
— Мама, извини, но я сейчас уезжаю… — вздохнула Айлин. — Понимаешь, я отправилась за Кирианом, а сюда заехала для того, чтоб тебя успокоить и сказать, что у нас все в порядке. Вот когда вернемся назад, тогда ты нам и покажешь все изменения доме.
— Но как же так… — растерялась мать. — Ты ведь только что приехала…
— Меня карета ждет… — Айлин поднялась с лавочки. — Передай от меня Борасу самые лучшие пожелания.
— Погоди… А если Тариан…
— Ему можешь сказать все, что хочешь. Только он сюда не приедет.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Думаю, что сейчас его и Шайхулу уже везут в столицу — у стражи появились к ним кое-какие вопросы. Больше меня ни о чем не спрашивай.
— Ты мне сказала далеко не все о том, что с тобой произошло, так? — спросила мать.
— Верно, но давай отложим объяснения на потом, ладно?
— Девочка моя, как ты изменилась! — покачала головой мать. — Я даже боюсь спрашивать, что с тобой произошло после того, как ты покинула наш дом. Но… Конечно, езжай, а я буду ждать возвращения вас обоих, тебя и Кира.
Уже сидя в карете, Айлин вновь и вновь перебирала в памяти слова матери о Тариане. Молодая женщина не ожидала, что воспоминания о бывшем муже так встревожат ее. Без сомнений, для Тариана открывшаяся правда стала великим потрясением, только вот изменить уже ничего нельзя. Как назло, в памяти вставали картины их ушедшего счастья, когда они с мужем были вместе и ничто не предвещало беды…
Ранее Айлин часто приходило на ум одно из воспоминаний детства. Когда ей было десять лет, однажды зимой она поднялась на чердак их дома, и там, подле окна, увидела невероятно красивую бабочку, увы, давно умершую. Таких бабочек Айлин не встречала ранее, и не увидела потом — она была величиной чуть ли не с ладонь и с невероятно красивой расцветкой. Наверное, когда эта бабочка летала, то сама была похожа на дивный цветок, притягивающей все взгляды. Помнится, Айлин было до слез жалко эту прекрасную бабочку, но оживить ее уже никто не мог, хотя девочка долго пыталась согреть своим дыханием это хрупкое создание.
Вот и их с Тарианом любовь сейчас чем-то напоминала Айлин ту бабочку: красивая, необычная, только вот сейчас она уже в прошлом, и вряд ли возродится. Слишком многое легло между ними, и эту пропасть сейчас вряд ли можно преодолеть. Даже если допустить невозможное, и оживить бабочку, то она вряд ли будет прежней…
Дорога до монастыря Святой Тайлии оказалась неблизкой. Айлин то и дело смотрела в окошко, и вспоминала, как шла по этим местам с ребенком на руках. Да, долгий был путь, и нелегкий…
…Все беды и горести враз пропали из головы Айлин в тот момент, когда, оказавшись в монастыре Святой Тайлии она увидела бегущего ей навстречу Кириана. Крепкий и здоровый малыш с радостным криком бросился ей на шею:
— Мама, ты где так долго была? Я тебя ждал, ждал…
С трудом ковыляющая вслед за ним сестра Калия только охала и качала головой — ох, озорник, совсем замучил бабушку!.. За ним все время нужен глаз да глаз! Кажется, за те дни, что монашка провела с ребенком, она привязалась к нему, словно к родному внуку.
Старая монахиня рассказала и о том, что одно время Кириану было настолько плохо, что появились серьезные опасения насчет самого плохого исхода. Но, по счастью, однажды утром малыш проснулся почти здоровым, и с тех пор его дела стремительно пошли на поправку.
Прижимая к себе теплое тельце сына, Айлин и сама не проняла, как у нее закапали слезы.
— Мама, а почему ты плачешь?
— От радости сынок, только от радости.
— Ты больше никуда не уедешь?
— Нет. Если куда и поедем, то только вместе.
Немногим позже Айлин встретилась с настоятельницей, и та долго расспрашивала молодую женщину о том, что произошло после того, как они с Мейлардом покинули монастырь. Ясно, что многое в словах Айлин ей не понравилось — не стоит иметь дело с магией и колдовством! но стоит порадоваться уже тому, что все закончилось удачно. Еще было сказано, что Айлин может оставаться в монастыре столько, сколько потребуется, тем более что такого чудесного малыша, как Кириан, полюбили все обитательницы монастыря.
Однако Айлин заметила, что за все это время малыш ни разу не вспомнил про отца, а ведь раньше он так любил Тариана! Вполне может оказаться так, что после разрушения темного обряда у ребенка из памяти стерся образ отца…
Прошло десять дней, и настоятельница вновь позвала к себе Айлин. Оказывается, от Мейларда пришло письмо, и его содержание было небезынтересно для обеих женщин. В этом письме Мейлард описывал то, что с ним произошло после прибытия в столицу, и, надо сказать, что дела для него складывались совсем неплохо.
Прежде всего это касалось бывшей невесты, то есть очаровательной Глерниты. Эта девица, как и говорила Нази, была почти уверена, что на ее пальце вот-вот появится новое колечко с большим бриллиантом, и наденет его Мейлард — никуда, мол, от этого парню не деться, пусть и не рыпается! Однако все пошло несколько не так, как она рассчитывала — похоже, Нази выполнила свое обещание раскрыть всем подлинное лицо красотки, и постепенно правда об очаровательной обманщице стала выходить наружу, затмевая тот кристально-чистый облик, которым Глернита так долго прикрывалась. Вначале поползли разговоры о том, что эту милую крошку не раз видели с крепкими парнями, смахивающих на наемников, и та вела себя с этими людьми совершенно неподобающим образом, однако эти слухи никто всерьез не воспринял — мол, клевета и ложь. Однако вскоре маркиз Юнгис, хорошенько подвыпив в компании приятелей, громогласно заявил, что очаровательная малышка вовсе не так невинна, как пытается казаться, во всяком случае наедине с парнями она проделывает такие штуки, о которых девушка из хорошей семьи не должна иметь ни малейшего представления. Конечно, на маркизе, как говорится, пробы негде поставить, но, тем не менее, врать насчет своих побед среди женщин он не любил, а значит, подобная характеристика в его устах звучит весьма многозначительно. Несмотря на то, что маркиз, протрезвев, отказался от своих слов, неприятный осадок все же остался.
