И вполне естественно, что в ту пору подобные случаи имели место и в других районах прифронтовой полосы как в 1941‑м, так и в 1942 году. Зато Скворцовского тут же ознакомили с приказом Наркома обороны за № 227 от 28 июля 1942 года «Ни шагу назад». В нем говорилось: «…Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило… Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…»

Далее в приказе описывался опыт германской армии, где уже было создано более 100 штрафных рот из провинившихся нижних чинов, занимавших оборону на самых опасных участках фронта. Теперь такие штрафные батальоны с аналогичными целями должны были формироваться и у нас, куда также должны были направляться и рядовые, и командиры, виновные в нарушении дисциплины или трусости. Создавались и специальные заградительные отрады для придания устойчивости ослабленным или деморализованным войсковым частям. Приказ рекомендовал перенимать опыт противника и предписывал военным советам фронтов приступить к созданию подобных штрафных батальонов, рот и заградительных отрядов в РККА.

* * *

Походный госпиталь 15‑й пехотной дивизии вермахта располагался неподалеку от Пензы в селе Константиновка. Здесь было относительно спокойно, хватало продовольствия и можно было не опасаться неожиданных нападений со стороны противника. Вот только сказывался недостаток немецкого медицинского персонала, тем более что раненные в боях за город поступали сюда непрерывно. Пришлось набирать местных жителей, в основном женщин, которые должны были выполнять всю наиболее грязную работу и ухаживать за ранеными, в то время как немецкие врачи и даже санитары с утра и до глубокой ночи занимались их лечением.

Работать было очень тяжело: жара, мухи, от которых не защищали никакие занавески, отсутствие какой бы там ни было канализации и водопровода – все это вызывало дополнительные трудности. Когда раненые начали поступать в особо больших количествах, дивизионный врач Адольф Швех сразу же заметил, что у большинства из них были осколочные ранения, причем у некоторых раны были еще и обожжены попавшими в них осколками правильной формы. Другие были ранены черт‑те чем, вплоть до кусочков каких‑то металлических стружек, на которых сохранились даже цвета побежалости. К удивлению Швеха, несмотря на тщательную обработку ран, все они, как правило, сильно воспалялись, после чего у раненых в 90 случаев из 100 начиналась гангрена. Разглядывая бронзовевшие пятнышки вокруг ран, хирурги только качали головами и тут же, не слушая никаких возражений своих пациентов, записывали их на ампутацию пораженных рук и ног. Впрочем, справиться с заразой удавалось далеко не всегда. Приходилось иногда резать по два и даже по три раза, и тем не менее больной все равно умирал. Оказалось, что аналогичное положение наблюдается и еще в двух соседних госпиталях, тогда как в госпиталях на других участках фронта статистика гангренозных заболеваний оставалась такой же, как раньше. Швех решил, что тут действует какой‑то посторонний фактор, и начал опрашивать раненых, каким образом они получили свои ранения. Выяснилось, что русские использовали какие‑то новые, неизвестные раньше ракетные снаряды, дававшие при взрыве целый град раскаленных чуть ли не добела осколков, поджигавших все вокруг, но самое главное, у них было много гранат явно не армейского образца. Во всяком случае, по словам раненых, им о таких видах гранат у русских еще ни разу не сообщали. Швех тут же обратился с просьбой к командиру дивизии доставить ему все виды трофейных гранат и прислать группу саперов для того, чтобы хорошенько их исследовать.

Глядя на доставленные ему образцы, Швех только диву давался. Одни гранаты были совершенно явно сделаны из «шишек» для кроватей, как гладких, так и с нанесенной на них осколочной рихтовкой; другие были и вовсе из досок, обложенных гвоздями и взрывчаткой, и Швех вспомнил, что подобные им он видел еще совсем молодым санитаром на полях Фландрии в Первую мировую войну; другие же были явно сделаны из консервных банок. Вот эти‑то гранаты и преподнесли ему сюрприз. Когда одну из них открыли, то все присутствующие сразу же почувствовали резкий омерзительный запах. Мало того, что пространство между двойными стенками гранаты было плотно набито металлической стружкой, так ее еще и залили раствором фекалий, вследствие чего осколки при взрыве покрывала отвратительная слизь. Из опросов солдат тут же выяснилось, что многие ощущали этот запах на месте взрыва русских гранат, но не обращали на это внимания, так как многие взрывчатые вещества после взрыва дают неприятный запах. Оказалось, что подобным же образом были отравлены и еще некоторые гранаты, так что ни о какой случайности и речи идти не могло. Образцы гранат были тут же отправлены в Берлин, где их продемонстрировали журналистам, а Швех, в очередной раз отпиливая ногу заболевшему гангреной солдату, нет‑нет да и думал: «Насколько же нас они ненавидят, что решаются делать такие гранаты и их применять! Какое во всем этом варварство и одновременно желание уничтожить нас любой ценой!»

Между тем раненные осколками этих гранат в госпиталь продолжали поступать, хотя сам город германские войска уже взяли. Зато теперь их применяли партизаны, которые, по рассказам солдат, иногда появлялись в самом его центре, забрасывали штабы и казармы гранатами, бросали их в офицерские и солдатские клубы и казино и так же неожиданно исчезали непонятно куда. Обычно эти рассказы принимали за обыкновенные солдатские байки, но многие всерьез утверждали, что под занятым ими городом и впрямь существует разветвленная сеть подземных ходов еще XVII века, причем один из них ведет далеко за город, и именно по нему прямо в центр и просачиваются партизанские шайки и переодетые в немецкую форму агенты НКВД. Была даже обещана награда тому, кто эти подземные ходы покажет, но ни посулами, ни угрозами тайны пензенских подземелий оккупантам так никто и не открыл.

А тут в госпиталь Швеха стали в большом количестве поступать солдаты с самыми различными заболеваниями невоенного характера. Впрочем, были и раненые, но раненные как‑то странно – обычно в ногу или в руку, причем без повреждения костей и навылет. В ряде случаев это были явные самострелы, и виновные в них были преданы суду военного трибунала, однако случалось и так, что доказать факт самострела было практически невозможно. Швех удивлялся: войска вермахта успешно наступают, еще немного, и падет Сталинград, война будет выиграна, а в госпиталь к нему целыми толпами лезут явные симулянты, на разоблачение которых приходится тратить немало времени и сил.

В итоге Швех был вынужден подготовить даже весьма конфиденциальную бумагу как для командования, так и для своих коллег в других госпиталях, в которой обобщался весь его опыт наблюдений столь специфического для германской армии явления, каким являлась симуляция различных заболеваний:

«Конфиденциально

Только для внутреннего пользования

Дивизионный врач 15‑й дивизии

15.8[19]42[г.]

За последнее время в дивизии учащаются случаи симуляции и самострела… Эти симулянты и шкурники прибегают при этом к такого рода симуляции, которые даже опытными врачами не могут быть отличимы от истинных заболеваний.

Особенно широко ими используются следующие:

Дизентерия и тяжелые случаи поноса, получаемые вследствие употребления натощак большого количества овощей; если имеется под рукой пиво, пьют холодное пиво с огурцами.

Порок сердца получается вследствие длительного жевания свежего табака или русской махорки. Отсюда потеря дыхания, замирания сердца, сердечные колотья, перебои пульса, рвота.

Значительные опухоли конечностей (седема)… как при болезни почек, достигаются через 3–4 дня после введения в желудок крепкого соляного раствора, в то время как по возможности ограничивается потребление других жидкостей и продуктов питания.