— Вы следуете благородному примеру большого русского человека. Весьма похвально. Ну а как вы смотрите на поступок Серафима Павловича? — спросила Гринина молодого офицера-подпоручика.

— О, всему свое время, — ответил за Волконского Серафим Павлович. — Моего подопечного и здесь ждут важные дела.

— В военных делах я полный профан, — улыбнулась Анна Орестовна.

Серафим Павлович ободряюще кивнул Волконскому, и тот, обратившись к балерине, начал:

— Мадам Гринина, я не вполне уверен, что своей просьбой не поставлю вас в неловкое положение. Однако важность дела, о котором упомянул уважаемый Серафим Павлович, вынуждает меня решиться. Могли бы вы выслушать меня, Анна Орестовна?

— Ради бога! Извольте, — последовал ответ.

— Так вот, в Велико-Тырново наезжает один болгарин по имени Христо Балев. Весьма симпатичный человек, не только отлично знает, но и боготворит Россию. Так вот, этот Балев рассказал мне о знакомстве, точнее, о дружбе с вами, которой он очень гордится. У меня возникла проблема... Мне нужна поддержка, помощь... Я надеялся на посредничество вашего кузена и моего давнего доброго знакомого Александра Кузьмича Агапова, но его отправили в Югославию. А дело не терпит отлагательства. К тому же, я в этом уверен, оно имеет прямое отношение к Балеву и его друзьям, среди которых, наверное, есть и наши соотечественники. Не согласились бы вы замолвить перед Балевым словечко за меня? В смысле моей готовности быть ему во всем полезным?

— Не могли бы вы объяснить мне более конкретно, о чем речь? — спросила Анна Орестовна.

— Он поймет, о чем речь, если вы скажете, что я служил под началом Александра Кузьмича Агапова, почитаю его как отца родного.

— За вас ходатайствовал бы мой родственник?

— Думаю, что да.

— Тогда, господин Волконский, можете рассчитывать на мое содействие.

— Премного вам благодарен, Анна Орестовна. Даю слово чести, что оправдаю ваше доверие.

Подпоручик откланялся, на прощание крепко обнял Серафима Павловича и поспешил к пристани.

— Вы знаете, на что я обратила внимание, — задумчиво произнесла Гринина. — Те, кто по-настоящему любит родину, могут заблуждаться, пребывать в плену традиций, бояться нарушить чувство долга и чести. Но в конце концов правда берет верх. Эти люди прозревают, поднимают бунт...

— Я не в курсе его дела. Полагаю, однако, что его работа в штабе корпуса не может не заинтересовать подлинных патриотов новой России и наших болгарских друзей, — сказал Серафим Павлович.

Прозвучали последние гудки. Пароходы были готовы к отплытию. Серафим Павлович, сняв с мольберта картину, протянул ее Грининой:

— Одна у вас уже есть, которую я подарил Александру Кузьмичу той памятной ночью. Примите, Анна Орестовна, и этот скромный дар. Мы с господином Агаповым всегда верили, что день возвращения на родину рано или поздно наступит. Сегодня мой день. Завтра будет для вас с Агаповым.

Серафим Павлович склонился к руке Грининой:

— Счастливо оставаться, Анна Орестовна. И до скорой встречи на родной земле.

Анна Орестовна стояла до тех пор, пока пароход, увозивший Рудского, не отчалил. Она и не заметила, как рядом оказался Балев.

— Христо! — сказала она, не оборачиваясь. — С чего начать концерт?

— С Авроры.

— Вы там будете?

— Мысленно.

— Почему же?

— Пока что секрет.

— А Волконский?

— Вы с ним знакомы?

— Он мне внушает доверие. Быть может, этот человек будет вам полезным.

— Ему очень доверяют в штабе.

— Доверяйте и вы. Он оценит.

— Вы так считаете, Анна Орестовна? Откуда такая уверенность?

— Если одной моей веры мало, то почему бы вам, Христо, самому не поговорить с ним по душам? Он высоко чтит Агапова, верен ему и его делу.

После короткого молчания Балев сказал:

— Может быть, предстоящая операция «Концерт» будет начата гораздо раньше. Точно така. Прошу прощения, но и я должен покинуть вас, Анна Орестовна. Срочные дела.

— Ну бог вам в помощь.

Балев ушел, а Анна Гринина еще долго смотрела на пароходы, державшие курс к берегам России.

* * *

План похищения секретного пакета Христо Балев уточнял при встрече с Иваном Пчелинцевым. В Москве встал вопрос об участии в этой чрезвычайно важной операции молодого офицера Волконского.

Христо Балев горячо доказывал:

— Подумай только, Ванюша, выходец из аристократической семьи, доверенное лицо Кутепова сам предлагает свои услуги. Кладет на стол такие козыри... Думаю, Ванюша, что, ознакомившись обстоятельнее с материалом, ты убедишься, что это не...

— Липа?

— Точно така.

Пчелинцев, явно заинтересованный, принялся внимательно просматривать привезенные Балевым бумаги. Христо не унимался:

— Что нам удалось выяснить о Волконском? Вот что говорит о нем Агапов. С детства мечтает быть таким же, как декабрист Волконский. Это легко понять. Мое поколение тоже мечтает быть похожим на великих бунтарей-революционеров Васила Левского и Христо Ботева. Точно така. Волконский рассказал мне интересную историю одной болгарской семьи, которая давным-давно покинула свою родину, проживала сначала во Франции, потом в России. Потомки главы рода, покинувшего Болгарию, жили по соседству с имением декабриста Волконского. Они были на хорошем счету в обществе, молодежь делала успехи в науках и на государственной службе. Да, была такая довольно известная в России фамилия — Булгари. Один из молодых Булгари подружился с блестящим петербургским офицером, и тот посвятил его в тайны заговора горстки военных, готовившихся выступить против царя. Чем кончилось выступление декабристов, знают все. Мало кому, однако, известно имя болгарина, который тоже был наказан, хотя непосредственного участия в вооруженном выступлении не принимал. Оказавшись с врангелевской армией в Болгарии, наш Волконский принялся разыскивать следы этих Булгари. Пока что безуспешно. Надо сказать, что подпоручик Волконский с большой доброжелательностью относится к местным жителям, простым людям, установил связи с нашей прогрессивной интеллигенцией. И, что тоже немаловажно, он в дружбе с Агаповым, который много делает для возвращения русского воинства на родину. Скажу тебе, Ванюша, что Волконский двадцатого века, как у нас говорят, — настоящий юнак, такой же, как и Волконский девятнадцатого века. Точно така.

— То, что ты рассказал, Христо, очень интересно. Среди врангелевских офицеров немало представителей потомственной русской интеллигенции, верных патриотов своей родины, — сказал Иван Пчелинцев. — В нашей операции, однако, все должно быть предельно ясно и четко. Никаких экспромтов, ничего непредвиденного. Я склонен думать, что Волконский именно такой, каким ты его описываешь. И то, что его потянуло к Агапову, и это можно понять. В кутеповском штабе он пользуется доверием исключительно благодаря своему аристократическому происхождению.

— Вполне с тобой согласен, Ванюша. Точно така.

— Одним словом, необходима самая тщательная проверка.

— Успеем?

— Надо успеть. Однако и то, что Волконский уже сообщил, очень ценно для нас. Особенно план похищения секретных документов из штаба. Не знаю местных условий, не бывал и в Софии, но товарищи, которые знают вашу столицу, особенно ее центр, говорят, что, учитывая все меры предосторожности, принятые врангелевской контрразведкой и самим командованием армии, план извлечения секретных бумаг разработан весьма оригинально, практически осуществим... Но ты, Христо, как ни говори, все же предлагаешь идти на риск, большой риск.

Да, Балев предлагал идти на риск. Зная его, Пчелинцев не сомневался, что план разработан совместно с другими болгарскими товарищами, которые посвящены в тайный замысел врангелевцев. Участие в операции русского штабного офицера могло значительно повысить шансы на ее успех.

Пчелинцев должен был поддержать перед высоким начальством предложение болгарских товарищей. Он склонился к тому, что необходима тщательная проверка, осуществить которую поручалось лично Христо Балеву.