* * *

Все дороги наших героев вели в Москву. В конце 1922 года в новой квартире Пчелинцевых собрались дорогие гости. Иван Пчелинцев опять вернулся в журналистику, работал в редакции родной газеты.

Один из первых советских журналистов-международников, он писал обстоятельные статьи, очерки о внешней политике своей страны, об интернациональных подвигах зарубежных друзей-коммунистов. Давно была задумана книга об этой большой силе в XX веке — интернациональном братстве. Материалов накопилось много, особенно о том, как дружба и братство двух компартий — советской и болгарской — одержали верх в борьбе с врангелевской армией, способствовали победоносному завершению гражданской войны, краху интервенции... В Москву приехали Христо Балев с Иванкой, Ванко и Чочо из Болгарии, друзья-интернационалисты из Польши, Венгрии, Германии, Румынии, Чехословакии, Югославии, Австрии... Прежде чем пригласить всех за праздничный стол, Иван Пчелинцев взял со стола газету «Известия».

— Посмотрим, какие новости, — загадочно произнес он, бережно раскрывая газету. — Да, друг мой Христо, мои дорогие болгарские друзья, подвиг ваш, наша с вами совместная работа отмечены. Вот послушайте, что здесь сказано. Он громко прочел:

«Именно эта поддержка, именно сочувствие к нам трудящихся масс во всем мире было последним, наиболее решительным источником, решающей причиной того, что все совершенные против нас нашествия завершились крахом».

— Точно така! — воскликнул Христо Балев. — Так мог сказать товарищ Ленин.

— Именно! — подтвердил Иван Пчелинцев. — Это слова Владимира Ильича.

Пчелинцев, обняв Балева, проникновенно сказал:

— Я уверен, дорогие товарищи, что при встрече с вами Владимир Ильич поблагодарил бы вас за то, что вы сделали для нашей революции... Помнишь, Христо, как в те дни, когда Октябрьская революция переходила свой Рубикон, товарищ Ленин обратился к вам, болгарским коммунистам, со словами, что сегодня вы помогите нам, а завтра мы поможем вам.

— Точно така! — согласился Балев. — Было такое. Дорогие друзья! Мы готовимся к болгарской революции. И мы знаем, мы уверены, что братья по классу во всем мире помогут нам. Да, друзья мои, Великой Октябрьской социалистической революции, нашей общей революции, уже пять лет.

Все крикнули «ура!». Балев сел за пианино и заиграл «Марсельезу», как в тот незабываемый день — семьдесят третий день Октябрьской революции. И, как тогда, все запели на разных языках.

Павел, который появился с множеством свертков и огромным букетом цветов, бросился всех обнимать. Кульки, пакеты посыпались на пол... Павел, держа в руке букет, кого-то искал глазами.

Дина сказала:

— Скоро придет... придут все.

Павел от растерянности и смущения не знал, куда положить цветы. И в это время пришли Гринины вместе с Агаповым. В комнате началось подлинное столпотворение. Тимка из дальнего угла «прицелился» фотоаппаратом запечатлеть на память собравшихся друзей.

— Готово! Фотографии будут вручены лично! — озорно кричал он. — Исторический факт: друзья-интернационалисты отмечают пятую годовщину нашей революции.

Дина села за пианино. Знакомые звуки вальса звали Тимку повторить «коронный номер», который он некогда исполнил в кабинете комиссара Мариинки. Но юноша не двигался с места. Он стоял, не сводя глаз с Анны Орестовны, которую давно по-мальчишески боготворил...

— Интернационал почти в полном сборе! — не мог удержаться от радостного восклицания Иван Пчелинцев.

— Все повторяется, — взволнованно произнесла Сюзан. — Мне Жорж рассказывал...

— Да, — задумчиво сказал Пчелинцев, — ради этого, дорогие друзья, стоило бороться.

— На грани жизни и смерти! — продолжил его болгарский друг.

ЭПИЛОГ

В дни юбилея Великого Октября в Москву приехало много зарубежных гостей. В Большом Кремлевском дворце активным участникам революции и гражданской войны были вручены советские награды. Сотни убеленных сединой мужчин и женщин, полвека назад помогавших русскому пролетариату, партии большевиков с оружием в руках защищать первое в мире государство рабочих и крестьян, пронесли через всю жизнь верность своим идеалам.

Моложавая женщина в строгом темном костюме называла имена награжденных зарубежных интернационалистов. Подошла очередь и гостя из Болгарии — назвали его имя.

Плечистый, с шапкой густо посеребренных волос и строгим взглядом больших черных глаз, болгарин встал и твердым шагом направился к столу, накрытому красным сукном.

После церемонии награждения многие поспешили к Христо Балеву, который сказал, что вечером все члены журналистской коммуны в красном Питере собираются у Ивана Пчелинцева. Хозяин дома — высокий, такой веселый, как все гости, радушно встречал людей, с которыми дружил вот уже несколько десятков лет. Легко узнавал их, гордый тем, что его страна так высоко отметила незабываемый подвиг интернационалистов...

— Товарищи, панове, геноссе, камарады, другари! — молодо воскликнул Иван Пчелинцев. — Честное слово, вы все такие же... Как в день семьдесят третий.

— Точно така! — отрапортовал Христо Балев.

София — Москва

1972—1980 гг.