Анна Орестовна взяла газету, принялась читать.

— Боже мой, да за такое выступление в печати Александра...

— Да, представляешь, черным по белому. Смело сказано, очень смело. Мол, следуйте примеру генерала Слащова-Крымского, возвратившегося в Россию. За такое Александр вряд ли отделается только понижением в чине.

Пришел Христо Балев с большим свертком, торжественно объявил:

— Армянская форель. С родины Тиграна. Пальчики оближешь.

Анна Гринина всплеснула руками:

— Ой, ну и балуете вы нас, Хрис... Простите, господин...

— Здесь я Христо. Точно така.

— Христо, это же дорого стоит... заморская армянская форель, пища гурманов.

— А я, Анна Орестовна, как коммерсант ничего не делаю в ущерб. Только в ущерб не себе, а всем нам, нашему общему и святому делу.

— Что случилось? — спросила Гринина.

— Если о статье Александра Кузьмича, то нам уже известно, — предупредил Кирилл Васильевич.

— Дядя Александр — герой! — воскликнул Костик. — Он никого не боится.

— В маму твою пошел дядя Александр, — подхватил Кирилл Васильевич.

— Мы все гордимся твоей мамой. Точно така, — сказал Балев.

— Ой! — замахала руками Анна Орестовна. — Еще придется держать ответ за то, что так долго в пенаты не возвращалась.

— А мы... болгары, на то вам справку дадим. Поверят нам братушки, — пообещал Балев. — Особенно за...

Балев не договорил, показал глазами на Костика. Анна Орестовна сказала мальчику:

— Сынок, ты бы шел свежим воздухом подышать, а?

— Подышим вместе, — предложил Кирилл Васильевич, сообразив, что у Христо, видимо, важный разговор.

Когда отец и сын вышли, Балев быстро прикрыл окна, дверь.

— Анна Орестовна! — осторожно начал он. — Я уполномочен товарищами, которым поручено чрезвычайно важное дело, обратиться к вам с величайшей просьбой.

— Я вся внимание, Христо.

— Вы, конечно, понимаете, на какой риск пошел Александр Кузьмич, опубликовав антиврангелевскую статью в патриотической русской газете?

— Это опасный, но честный поступок, достойный Александра.

— Я других слов и не ожидал от вас. Если моя Иванка будет хоть немножечко похожа на вас, Анна Орестовна, то я окажусь счастливейшим среди счастливых.

— Дай бог, только боюсь, милый Христо, что вы переоцениваете сбившуюся с пути...

— Нисколько! Вы уже не раз помогали нам, Анна Орестовна. А теперь у нас новая, самая большая, очень важная просьба.

— Какая же?

Балев вытащил листок бумаги и спичечный коробок:

— Прочтите... про себя. Потом сожжем. Текст знают очень немногие верные люди. И вы узнаете. На карту ставится многое. Ответьте лучше... немедленно. Кивком головы. По-вашему.

Когда Анна Орестовна пробежала глазами короткий текст, то от охватившего ее волнения опустилась на придвинутый Балевым стул. Гость зажег спичку, уничтожил бумажку... Он смотрел на Гринину, хорошо понимая, какое впечатление произвело на нее столь неожиданное известие. С каких пор лелеяла она мечту вернуться на родину! И теперь, когда желание должно было стать реальностью, ей надо было решиться на крайне ответственный шаг, чреватый большими опасностями поступок. Люди, ждавшие ответа, были ее близкими и искренними друзьями. Они не раз доказывали свою преданность, свою готовность помочь ее семье, родственникам и знакомым в Петрограде и Москве.

Анна Орестовна посмотрела на Балева и отрицательно качнула головой. Не успел Христо отреагировать, как она засмеялась:

— Ой, извините, все-таки перепутала. Да, да. Согласна, я согласна, Христо.

* * *

На вокзале в Москве Иван Пчелинцев встречал петроградский поезд. Из вагона вышли Дина и Тимка.

— Ну-с, дипломированные родственнички, перед вами шапку долой! — шутливо приветствовал их Пчелинцев, снимая с головы фуражку.

Они шли по перрону радостные и счастливые.

Пчелинцев продолжал балагурить:

— Эх, жаль, фортепиано у нас нет.

— О, нам уже целый оркестр нужен, правда, Тимка? — с гордостью произнесла Дина.

— Печку не забывайте. Печку, от которой начинали плясать, — напомнил Пчелинцев.

— Вот приедет Анна Орестовна и Тимке такой экзамен устроит, что только держись, — смеялась Дина.

— Поеду встречать Анну Орестовну в Одессу, — сказал Тимка. — Они же туда прибудут, дядя Ваня?

Пчелинцев молчал. Дина спросила:

— Ты почему молчишь, Иван? Есть какие-нибудь вести?

— Пока... пока их выезд откладывается.

Хорошее настроение как рукой сняло. В полном молчании доехали до центра города. Выходя на Лубянке, Пчелинцев сказал Дине:

— Ждем из Варны Кучеренко. От него и узнаем подробности о Грининых. Ну а теперь, новоявленные москвичи, осваивайтесь в столице. Вечером устроим пир на весь мир.

Когда Пчелинцев входил в кабинет, секретарь, протягивая бумагу, сообщил:

— Плохая весть из Болгарии.

* * *

Иванка шла по улице, неся на плече тяжелую корзину. Прохожие засматривались на ее стройную фигуру и плавно покачивающиеся бедра. Двое «черных дьяволов» Покровского, сидя в закрытом автомобиле, не спускали с нее глаз. Они видели, как молодая болгарка, опасливо оглянувшись, вошла в небольшой дом с палисадником на окраине Варны, где издавна жили русские переселенцы. Ее радушно встретила маленькая сухонькая старушка, у которой остановился Семен Кучеренко. Соседям Василиса Матвеевна говорила, что родители ее внука, казаки, выселенные из России много десятков лет назад, умерли. У «руснака» были все нужные бумаги, из которых явствовало, что он сын русских переселенцев, прозванных местным населением липованами, поскольку они носили лапти из лыка. Переселенцы так привыкли к этому названию, что и сами называли себя так же. Старики носили длинные бороды, молодые отличались крепким здоровьем, веселым нравом и трудолюбием. Они были заправскими рыбаками, снабжали всю округу осетрами, карпами, раками... Липоване любили кочевать с места на место. Случалось, болгарские липоване поедут в гости к румынским, да и обоснуются в дельте Дуная. Бывало и наоборот: очарованные дикой красотой рек Камчии и Ропотамо, впадающих в Черное море, румынские липоване навсегда осядут в этих заповедных краях, богатых рыбой, дичью и зверьем.

Появление «внука» в доме одинокой, всеми уважаемой русской старушки ни у кого не вызвало подозрения. Только ей одной было известно, что высокий, плечистый, вежливый в обхождении Семен никакой не липованин. Надежные знакомые люди попросили приютить его, заботиться как о родном, сказали, что он, в свою очередь, тоже не оставит «бабушку» в беде, станет ей помощником и кормильцем.

Василиса Матвеевна, знавшая красивую молодую болгарку, которая захаживала и раньше, ввела Иванку в светлую опрятную горницу. Девушка поставила корзину на табуретку и, как только вошел Кучеренко, стала быстро доставать из нее рыбу.

— Ну и уху сварим, — пообещал Кучеренко.

— Семен, ты мне расскажешь, как вы с французом Бланше и певицей Машей в Севастополе самого Покровского обвели вокруг пальца? — спросила Иванка.

— Сейчас бы обвести его вокруг пальца. Сейчас! — Покончив с рыбой, Кучеренко вынул из корзины металлическую коробочку с запиской и быстро пробежал ее глазами.

— Привезу тебе, Иванка, из Москвы подарок. Семь расписных деревянных матрешек мал мала меньше. Одна в другую вставляются. Семь тайников. В каждой по тайне. Только не такой тайне, как в этой железной коробке. — И с улыбкой продолжил: — Любовные тайны.

Все трое вышли на улицу. Старушка еще раз поблагодарила Иванку:

— Спасибо, дочка, за рыбу. Уж такую уху наварю для своего внука! Приходи, раскрасавица моя, с твоим Христо приходи, я вас попотчую.