– Я понимаю. Ольга Владимировна, если что-то нужно – может, врача, может, еще какие-то лекарства, – я готов помочь.

– Нет, спасибо, вы уже помогли. И если принесете мне еще воды, вообще будет замечательно.

Мне не нужен врач – от смерти меня никто не вылечит. Мне просто очень хочется, чтобы он ушел и дал мне возможность сделать то, что я собираюсь.

– Вот… Ольга Владимировна, я надеюсь, вы скоро поправитесь – потому что без вас у меня началась какая-то катастрофа, никто ничего не может сделать как надо, никто ничего не может найти, все кивают на вас – только вы знаете, где и что, и я начинаю думать о том, что мало ценил ваш труд. Поправляйтесь и возвращайтесь, а если что-то надо – звоните мне, я все решу. Пожалуйста, не стесняйтесь – не надо все пытаться разрулить самостоятельно.

– Да, спасибо.

Мне все равно, что ты сейчас говоришь. Ты уйдешь в свою жизнь, где будут женщины, поездки за границу, лыжи в Альпах, какие-то далекие тропические острова – а я останусь здесь, и боль не пройдет. Бог с тобой, ступай, не надо этих слов, ничего уже не надо. Я сегодня уйду – туда, где мне давно уже место.

– Ольга Владимировна, что с вами происходит?

– Не понимаю.

– Вы не слышите меня, и вид у вас…

– Да, я без макияжа. Идите, Сергей Станиславович, вас ждут дела. А я постараюсь поскорее вернуться в строй, чтобы не подводить вас и фирму.

– Вы просто возвращайтесь, потому что не дело – так болеть.

Можно подумать, что меня хлебом не корми – дай поболеть! Уходи, ты мешаешь мне. У меня есть планы на сегодня. Скоро придет Римма – делать мне маникюр и педикюр, я собираюсь произвести самое лучшее впечатление на патологоанатома.

– Олька, ты что-то должна пить, лекарство какое-то, или вообще что-то делать – ты скоро ходить не сможешь.

Я уже не могу ходить, только на блокаде передвигаюсь – но об этом никому знать не надо.

– Да ничего, пройдет. Римм, ну реально очень дорого лечить все это. Мальчишек одеть-обуть, за обучение заплатить…

– Да, мои хоть по очереди росли, а твои одновременно.

Я очень люблю Римму, мы дружим уже лет десять – а началось все с похода в салон за маникюром. Кто бы что ни говорил о социальных ступеньках, это чушь, и мы с Риммой тому подтверждение. Она красивая, умная, очень позитивная тетка – у нас с ней разница в семь лет, ей уже под полтинник, но кто это скажет? Фигура гибкая и тонкая, густые пепельные волосы и огромные голубые глаза на смугловатом лице. Женщине столько лет, сколько она заслуживает – Римма заслужила свою молодость, одна подняв двоих пацанов. У нас много общего, и ей я могу рассказать почти все. Но не то, что касается Марконова – это я даже сама с собой обсуждать не могу. Мне больно и плохо от мысли, что я для него недостаточно хороша, моя самооценка страдает – но дело не в этом. Дело в том, что я люблю его. И надежды у меня нет, даже тени надежды.

– Римуль, там деньги в шкатулке.

– Все, Олька, закончили дебаты. Лечись.

Мы с ней все время спорим об этом – я считаю, что должна платить ей за работу, а она считает, что, раз я ее подруга, то ничего ей не должна. В общем, здесь мы с ней не сходимся.

– Я заскочу на той недельке, чайку попьем.

– Ага.

Ты не увидишь меня больше – и я тебя тоже, но оттуда, куда меня сегодня забросят, возможно, будет видно многое. А сейчас мне нужно сделать себе блокаду и поехать к нотариусу, уже готовы документы. Мальчишки не пропадут, потом продадут квартиру, и все. За обучение я заплатила наперед, и так денег им хватит – инструкции я им оставила, найдут. В общем, меня здесь никто и ничто больше не держит. Оставлю машину на стоянке перед офисом, ключи отдам охране – и все, граждане, больше я вам ничего не должна.

– Давайте еще раз проговорим условия. Вы завещаете все детям в равных частях?

– Да. Где подписать?

Все просто, завещание оставлю вместе с инструкциями и банковскими карточками, и в путь. Такси везет меня домой – мне нужно все подготовить, чтобы дети разобрались. Вот, все на виду, пойду руки помою и переоденусь. Успела сварить детям суп, придут – поедят, а то ведь знаю я их, снова будет сухомятка. И уколоться бы не мешало – блокада отходит все быстрее, и все больше лекарства надо с каждым разом. Ну, это тоже уже в последний раз.

– Люша, ты где?

– Дома.

– Я заеду, выходи. Буду через десять минут.

Что ж. Это последние десять минут, которые я проведу у себя в квартире. Мы ее купили с Климом – когда поженились. Он так гордился, что обеспечил нас жильем, а я бы жила с ним даже в сарае, мне было все равно, где – но потом родились близнецы, и оказалось, что своя квартира – это очень кстати.

И я была здесь счастлива почти четыре года.

А потом Клима не стало, и свет погас. Счастье закончилось, осталось то, что есть сейчас: работа, боль, балансирование на грани финансовой катастрофы, и никакого просвета впереди. И пусть бы оно и дальше так было, но надо же такому случиться – я повстречала Марконова и с головой нырнула в любовь. Не знаю, как так получилось.

Марконов ездит на темном внедорожнике – не самом новом, он начисто лишен понтов и фанфаронства, то есть как раз того, что я ненавижу в мужиках.

– Куда поедем обедать?

– Да по времени скорее ужинать – шестой час. А куда угодно поедем, неважно. Решай сам.

– Ну, как обычно. – Марконов улыбнулся, морщинки вокруг его глаз стали заметнее. – Люша, ты чего кислая, снова спина болит?

– Ага. Уколола блокаду – вот, функционирую потихоньку.

– Откинь сиденье, сидеть-то тебе плохо. Ты безответственно относишься к себе. Надо же что-то делать!

Я как раз и собираюсь что-то с этим сделать, но тебе не понравится то, что я планирую. А потому я сижу и молча смотрю, как он ведет машину в городском потоке. Его руки на руле, такие ухоженные, уверенные, и он так хорошо пахнет. И я люблю смотреть на него – мне все в нем нравится.

Он заботится обо мне – возит к докторам, добывает лекарства, интересуется моей жизнью. Мы вместе ходим в кино или смотрим его в Интернете. Мы читаем стихи или говорим о политике, живописи, бог знает, о чем еще, и я не знаю, отчего он это делает, но больше никак я его не интересую, совершенно. И я это понимаю, и было бы лучше, если бы я не знала его совсем.

– Десерт?

Он всегда спрашивает, а я всегда отказываюсь, но не сегодня.

– Ага, горячий шоколад с миндалем.

– Диете конец?

– Да ну ее, сколько той жизни, а половой – еще меньше.

Марконов улыбается – он сам никогда не говорит ничего подобного и вообще не позволяет себе на что-то такое даже намекать. Он пьет чай, а я смотрю на него и думаю – нет, он не похож на Клима, но вместе с тем ощущение рядом с ним точно такое же. Надежность, защищенность и тепло. Видимо, я просто слишком долго была одна.

– Люша, что ты задумалась?

– Ничего, Виталик. Спасибо, что вытащил меня сюда, обед замечательный.

– Скорее ужин, но ты права, кухня здесь и впрямь хорошая. Тебе надо больше отдыхать, ты выглядишь замученной.

– На том свете отдохну.

Это наш обычный диалог, но сегодня у него иной смысл. Я собираюсь отдохнуть, очень надолго. Сегодня. Я люблю тебя – и это не вместо Клима, это рядом. Он не будет в обиде – за все годы, что его нет со мной, ни один мужчина не прикоснулся ко мне. Я просто не могла себе этого даже представить… и вот теперь – Марконов.

– Давай на неделе свезу тебя в бассейн, поплаваешь.

– Ага.

Я могу быть с ним долго – я люблю смотреть на него, слушать его, мне нравится, как он читает свои бумаги или говорит по телефону, нравится, когда он выходит из душа после тенниса – обернув бедра полотенцем, идет на кухню, делает себе протеиновый коктейль с авокадо и бананами и пьет его, просматривая биржевые сводки, а я мою чашку блендера и слушаю его недовольное бухтение насчет каких-то неправильных действий непонятно кого. Мы можем целую неделю жить в его квартире, и я не знаю, тяготит ли его мое присутствие, но я, отчаянно скучая по близнецам, тем не менее все время думаю: скоро домой, еще день прошел.