Едкий дым наполнил шатер, и на мгновение мне показалось, что меня повело. Элегантная татуировка на плече Джан встряхнулась, словно просыпаясь, и, трепеща прозрачными крылышками, взлетела к уху моей сестрицы.
— Они хотят, чтобы ты вернулась на барку, — голосок был тоненьким, но пронзительным.
— Черт, Сильвия! — Джан втянула дым, невообразимо надолго задержала дыхание, выпустила из носа пушистые клубы. — Скажи, что я буду через пять минут. Кстати, как поживает наша «Висячая псинка»?
— «Повешенный» в целости и сохранности пребывает на орбите Меркурия L4, изображая из себя кусок кометного мусора.
— Круто. А теперь давай, иди на место, иначе у этого несчастного мальчика глаза выскочат из орбит. Август, теперь день Сильвии прожит не зря.
— Он такой милый, — сообщил режущий голосок — и я покраснел, действительно покраснел! Феечка Сильвия на секунду зависла в воздухе, приняв соблазнительную позу и бросая на меня провокационные взгляды, затем упорхнула к Джан и снова превратилась в татуировку на ее руке.
— О’кей, дело вот в чем. Вы ведь знаете о тринадцатичасовом тридцатиминутном пике местного звездного времени?
— Э… нет, извини. Джан покачала головой:
— Ну и мальчишки нынче пошли! В вероятностных полях существует онтологический источник доступа с квазидиурнальным ритмом во всех параллелях, чей пик регулярен в звездном времени, но не в солнечной хронологии.
— Командир, я понятия не имею, о чем вы… — тут я моргнул, и две абсолютно различных части моего опыта, старая и новая, слились вместе в беззвучной вспышке озарения. — О боже! Ты говоришь о тридцати минутах Тэнзи!
— Кого-кого? И не называй меня командиром, солнышко, я всего-навсего твоя сестрица Джанин.
— Моей тетушки. Она медиум, или, по крайней мере, так утверждает. Телефонный, — я возбужденно приложил к уху правую руку с выставленными большим пальцем и мизинцем. — Она занимается этим только в определенное время суток. Нет, я не это хотел сказать. Время каждый день меняется.
— На четыре минуты, — вставила Лун. Вот это да!
— Я думал, ты не знаешь Тэнзи!
— Не знаю. Но это следует из звездной периодичности.
— Можно считать время разными способами, Август, — пояснила Джан, делая очередную затяжку, которая в любую минуту могла лишить ее вообще всякой способности считать что бы то ни было. Глаза моей сестры остекленели, она явно приближалась к коллапсу. — Солнечный день, отсчитываемый твоими наручными часами, продолжается двадцать четыре часа — период между двумя полуднями, то есть время, которое требуется Солнцу, чтобы снова засиять над твоей головой, так? — я кивнул, и она продолжила, несколько невнятно: — Но как насчет всяких там забавных неподвижных звезд, а? Ответь, Август?
— Ты их не видишь. Когда Солнце стоит прямо над головой.
С губ Джан сорвался бессвязный смешок.
— Неплохо! Эй, да у парня есть мозги! Слушай, не в том дело. Сколько времени занимает у… ну, не знаю… у Большой медведицы, чтобы поднырнуть под Землю, обогнуть ее и снова высунуться из-за горизонта? Даю подсказку: не двадцать четыре часа.
Я пожал плечами.
— Твоя взяла. Я-то думал…
— Двадцать три часа пятьдесят шесть минут и четыре целых девяносто одну сотую секунды! Этому учат в школе космических кадетов. В смысле, звездному времени. Звездному, то есть свойственному звездам. Звездовремени, верно? — тут Джан закашлялась. — Только не думай, будто я ходила в школу космических кадетов.
Вообще-то я думал о числах. Почти на четыре минуты меньше, каждый день. Получается, каждый год — на один звездный день длиннее? Двадцать восемь минут каждую неделю… Святые небеса!
Неудивительно, что внучатая тетушка Тэнзи начинала свои магические консультации, скажем, в пять вечера в понедельник, если в прошлый понедельник она начинала их в пять двадцать восемь, а в позапрошлый — в пять пятьдесят шесть. Моя таинственная пожилая родственница всегда танцевала под ритм иного барабана, но только сейчас я понял, что на самом деле ее часы тикали несколько по-другому.
— Тэнзи утверждала, что в этом каждодневном сдвиге времени заключено нечто особенное, — вслух сказал я. — Что-то психическое.
— Называй как хочешь, — отозвалась Джан, заталкивая косяк в пустую бутылку из-под шампанского. — Что для одной женщины онтологические основы, для другой — волшебство. И не спрашивай об этом Аврил, она забьет твою голову сущей чушью насчет влияния звезд.
— Так ведь ты сама говорила о звездах, — возразил я и поднялся. Воспоминания о Тэнзи снова пробудили чувство вины, ведь я бросил ее одну в доме, населенном демонами-мародерами, скачущими по ванной. Нет, конечно, ни Лун, ни моя сестра Мэйбиллин не походили на скачущих демонов, но вот насчет Купа меня терзали мрачные сомнения. Оставалось еще столько вопросов, которые я хотел задать Лун, например, какого черта они с Мэй складывали трупы машин — если я правильно понял их природу — в моей ванной. Просто на все не хватало времени. «Следующий вопрос!» — зловеще провозгласил Марчмэйн. И тут я вспомнил что-то мерзкое про Парсифаля и сообразил наконец с отвращением, что он был наивным придурком, ни разу в жизни не задавшим правильного вопроса. Джан взирала на нас счастливыми стеклянными глазищами. Вот дерьмо! Я негалантно схватил ее за руку и заставил встать.
— Точно-точно, — пробормотала она. — Звезда Ксон. Пять и еще чуть-чуть парсеков в сторону Стрельца.
— Это по направлению к ядру галактики, — пояснила Лун. — Где находится огромная черная дыра, А-звезда Стрельца. Ведутся многочисленные спекуляции по поводу этой закрытой времяподобной…
— Ксон гораздо ближе ядра, — заявила Джан, сильно хлопая себя по щекам. — До дыры около девяти тысяч парсеков, доктор. И я бы с радостью слетала туда на прогулку на моем старом верном коне «Висельнике», но не думаю, что кто-нибудь захочет ждать тридцать тысяч лет, пока я туда доберусь, даже на ц.
На ц? Ах да, она имела в виду — со скоростью света. Святые небеса. У этой женщины есть релятивистский звездолет, припаркованный на орбите Меркурия. Но, может, это в другой параллельной вселенной? У меня голова пошла кругом. Или наконец подействовали пары травки, потому что мои десны начали терять чувствительность.
— Достаточно, — сказал я Лун. — Мне нужно наконец проверить, как там Тэнзи. Ты со мной?
Ее губы коснулись моих, мягкие, словно лепестки роз.
— Конечно. Джан за нас извинится.
— Да пожалуйста! — ступая с крайней осторожностью, Джан раздвинула шифоновые занавеси и, моргая, вышла на свет божий. — Ребята! — небрежный взмах рукой.
Лун произнесла тихие слова, и перед нами открылся Schwelle. За порогом, в темноте, виднелась стена дома и закрытое окно. Мы висели в воздухе. Луны не было. Свет в ванной, само собой, не горел, однако мерцал крошечный огонек на обогревателе. Выудив из кармана анодную трубку, Лун одной голубой вспышкой испарила стекло. Запахло горелой краской. Кусок реальности стерся волшебным ластиком. Я покачал головой.
— Все это очень красиво, Лун, но в последний раз, вернувшись на сборный нексус, я просто вывалился из зеркала.
Она уже занесла одну ногу на подоконник.
— Из параллели Рут? Той, куда Куп доставляет уничтоженных деформеров?
— Вообще-то из Хаймата, обиталища Мэйбиллин, — я последовал за Лун, приложив палец свободной руки к губам. Мне вовсе не хотелось примчаться на помощь Тэнзи посреди ночи — и убить ее сердечным приступом. А если вокруг ошивалась миссис Эбботт, не стоило сообщать ей о своем визите. — Это что, вроде… кэширований памяти? Операционная система запоминает последний проход, последний доступ?
— Что-то вроде. Фиксирую в доме одного живого человека.
— Внучатая тетушка Тэнзи — настоящая домоседка. Она, наверное, внизу. Может, уже спит. Не знаю, сколько здесь сейчас времени, — в этом мире — в моем мире. Что-то еще насторожило меня. Нет собачьего лая. Дугальд О’Брайен, наш верный пес, обладал почти сверхъестественной наблюдательностью. Волосы на моих руках встали дыбом. Нуда, верно, он пропустил все предыдущие вторжения. Бедный старик, должно быть, теряет нюх. Или эта сучка Эбботт что-то с ним сделала. Например, отравила. От одной мысли мне стало нехорошо.
