– А что будет с Анджеллой? – спросил Фергюссон.

– Ею я займусь сам, – сказал префект. – С этого дня придется чистить описания ее воспоминаний, а то все всплывет.

– А вы имеете доступ к аппаратной Службы Безопасности? – удивился Крозье.

– Я – нет, – коротко ответил префект.

– А кто тогда? – спросил Крозье.

– А это уже, друг мой Виктор, не твоего ума дело, – ответил префект.

– Добрый вечер, господа! – раздался бархатистый голос сверху.

Все рефлекторно подняли головы и увидели стоящего на самом верху лестницы инспектора Службы Собственной Безопасности Александра Шони.

– Что же подвигло вас в столь поздний час собраться здесь, в гостиной, и при тусклом свете камина созерцать эту прекрасную девушку, столь вульгарно разлегшуюся на кушетке? – спросил Шони, спускаясь по лестнице.

Префект открыл рот, чтобы что-то соврать, но Шони жестом остановил его.

– Не надрывайтесь, князь, я уже добрых двадцать минут стою наверху и слушаю ваши разговоры, – сказал он, подойдя к фон Штернгольдту, затем весьма неоднозначно посмотрел на спящую девушку и ее разорванное окровавленное платье. – Я думаю, мне необходимо задержаться у вас и более подробно понаблюдать за вашей префектурой. Особенно в свете всего того, что я здесь только что услышал.

Он развернулся, и пошел было вверх по лестнице, но остановился на полпути.

– Кстати, господин фон Штернгольдт, я прекрасно понимаю, что Вы – человек более чем занятой, а теперь… – он еле заметно кивнул в сторону Анджеллы – …хлопот у Вас только прибавится, но, тем не менее, не сочтите за труд выкроить завтра часик-другой. У нас с Вами состоится очень даже занимательная беседа в приватной обстановке.

Сказав это, инспектор удалился.

– Все, – сказал Фергюссон. – Вот теперь точно – пиздец.

Эмма Ричардс спала, устало уронив голову на руки и облокотившись на стол. Ночь выдалась еще та – массовое убийство, да еще практически в самом центре города. Буквально через час после того как было начато расследование, здание Дома Полиции оцепили журналисты. Они хотели во что бы то ни стало получить хоть какую-то информацию об этом происшествии, чтобы успеть втиснуть ее в свежий выпуск новостей или газеты.

Вспыхнул свет, и комната наполнилась шумом. Эмма нехотя приподнялась со стола, потерла глаза и оглядела происходящее. Полицейский на входе в кабинет пытался хоть как-то сдержать толпу репортеров, а Фредерик Форсберг разговаривал по телефону.

– Вижу, ты уже проснулась? – спросил он, увидев Эмму, и повесил трубку. Та кивнула.

– Отлично, – сказал Форсберг. – Тогда поехали со мной.

– Куда? – простонала Эмма, глянула на часы. – Ты хоть знаешь, который сейчас час?

– Знаю, к сожалению, – Форсберг вынул из сейфа свой служебный пистолет 38-ого калибра, проверил обойму и сунул оружие в кобуру на боку. – У нас опять убийство. В церкви.

– А я тут при чем? – спросила Эмма, сонно позевывая. – Я лучше посплю еще часок-другой.

– Я думаю, тебе будет полезно поговорить со свидетелем, – сказал Форсберг.

– Возможно, он слегка не в своем уме, но все же кое-что из него вытащить можно. Во всяком случае, вашу подругу, завалившую в ресторане добрую половину семейки Сальвадоре, он опознаёт уверенно.

Эмма тяжело поднялась, накинула на плечи жакет, посмотрела на часы. Ночь обещала быть долгой…

Через десять минут «Форд» Форсберга остановился у городской психиатрической клиники. У входа стоял и выжидающе курил Отто ван Риберг.

– А почему в психушку, а не в церковь? – спросила Эмма. Непроспавшийся мозг упорно отказывался соображать.

– Я же говорил, свидетель слегка того… не в себе, в общем. Сама увидишь, – пообещал Форсберг.

Они вылезли из машины.

– Так что случилось в церкви? – спросила Эмма.

– Нам позвонил священник, сказал, что один человек просил в храме убежища – его якобы укусил вампир. Священник впустил его в храм, а потом… потом наш клиент начинает нести какую-то хуйню, так что нам ничего не осталось, как вколоть ему успокоительное и привезти сюда, – проговорил Форсберг, пока они с Эммой шли к входу в клинику. – В церкви мы нашли труп. Эксперты им уже занялись, говорят – умер от какой-то редкой формы гемофилии, истек кровью. Просто в один прекрасный момент кровь отказалась сворачиваться, легкий порез – и все, финита ля комедия. И что примечательно – нашли у него на шее два аккуратных маленьких надреза, каждый буквально по два-три миллиметра. Сделаны они чем-то острым, как будто бритвой – но бритвой так ювелирно не получится…

– А как это соотносится с нашим делом? – спросила Эмма. – Привет, Отто.

– Привет, – стоящий на крыльце Отто ван Риберг щелчком выкинул бычок, и любезно открыл перед своей начальницей дверь.

– А вот ты с этим священником поговори про его вампира… – предложил Форсберг. – Я уверен, тебе будет очень интересно…

Она открыла глаза и с некоторым удивлением оглядела окружающую обстановку. Анджелла лежала на стоящей возле камина кушетке в большой просторной гостиной. Это была явно не ее квартира. Чуть приподнявшись на локтях, девушка заметила лестницу на второй этаж, опоясывающую стену полуовалом. Это был особняк префекта.

Анджелла осторожно села. Тотчас голова налилась тяжестью. Страшно хотелось пить, кровь тяжелым кузнечным молотом била в виски. Ужасно болело распухшее запястье. Девушка встала и держась здоровой рукой за стену, медленно двинулась на кухню. Войдя туда, она схватила стоящий на столе литровый хрустальный графин с водой и залпом осушила его, отдышалась, потом принялась рыться в кухонных шкафах в поисках кофе.

– Привет.

От неожиданности она чуть не подпрыгнула, резко обернулась, и увидела вошедшего Виктора Крозье.

– Тебя не было в гостиной, и я решил, что ты здесь, – сказал он и внимательно оглядел свою начальницу. – Пить хочется?

Виктор кивнул на пустой графин.

– Кофе хочу, – произнесла дрожащим голосом Анджелла.

– Тебе не кофе, тебе пива холодного надо, – заметил Виктор.

– Ты что, доктор? – презрительно спросила Анджелла и продолжила свой поиск.

Наконец она трясущимися руками достала банку растворимого кофе, открыла ее и быстрыми движениями насыпала в кружку пять чайных ложек, с горкой. Крозье присвистнул.

– А не много ли ты пьешь кофе? – поинтересовался он.

– Я не нервная! – воскликнула Анджелла, тотчас села на стул и обхватила руками голову. – Ой, мамочки…

– А сейчас у тебя голова заболит еще больше, – пообещал Крозье. – Дело в том, что вчера о твоей маленькой прогулке стало известно инспектору Шони. И, надо полагать, он будет принимать какие-то меры.

– Меня это не волнует, – сказала Анджелла.

– На то тебе наплевать, это тебя не волнует – есть хоть что-то, что имеет для тебя какое-то значение? – спросил Крозье.

– Масштаб личности определяется кругом проблем, на которые эта самая личность наложила, – сказала Анджелла и пригубила кофе. – А я вообще эгоцентрик, других людей вокруг себя очень редко замечаю.

– А потом посмотришь на человека сквозь призму своего восприятия, проклассифицируешь «дерьмо; собачье, ни на что не годное; по Ницше – дерьмо, и по Шпенглеру – тоже дерьмо». И относиться к нему начинаешь соответственно. Исходя из этой своей классификации, – сказал Крозье.

– Господи, Виктор, чем я тебя так обидела? – спросила Анджелла с притворным испугом в голосе.

– Не меня, – ответил Крозье. – Люка, Веймара. Парень из кожи вон лезет чтобы доказать, что он к тебе попал не случайно. А ты им словно холуйчиком помыкаешь. Принеси то, принеси это…

– А то, что этот холуйчик с элементарной задачей не справился – это не в счет? – спросила Анджелла, сжав кружку. Ее ногти громко скрипнули о фарфор.

– Командир, ты сердишься – значит, ты не прав, – быстро проговорил Крозье.

– Его Бернски попутала.