– Да ладно тебе, – я только отмахнулась, – уж не хочешь ли ты сказать, что я должна черпать бесценный опыт в бессмысленных действиях типа стирки пластика вручную? У нас стиральные машины для этого придуманы и мусорные контейнеры.
– Это не я говорю, это сказал тибетский буддист Тартанг Тулку. И отучись узко мыслить, при чем здесь стирка! Когда выдающегося суфийского учителя Идрис Шаха попросили указать на основное заблуждение человека, он сказал: «Это думать, что он живет, в то время как он просто заснул в преддверии жизни».
– Боже мой, Гюнтер, какие имена ты знаешь! Ты же взрослый человек, пожилой даже, а несешь не знаю что, совсем как Оливер, и прикрываешься неизвестными именами. Нет никакого преддверия жизни, я живу здесь и сейчас, а сны только мешают моему нормальному существованию и выбивают из колеи. Ты понимаешь, здесь и сейчас, не вчера, не завтра, а здесь и сейчас. Я после развода заплатила кучу денег психоаналитику, чтобы усвоить эту истину. Здесь и сейчас. Я не затем так долго валялась в коме, чтобы до конца жизни по ночам видеть всякий бред.
Гюнтер, как обычно, перепил пива, его несло:
– Наша деятельность во сне непосредственно влияет на наш мозг. То есть для нашего мозга нет разницы, во сне или наяву выполняется то или иное действие. Для мозга действия, совершенные во сне, реальны.
– То есть ты что, хочешь сказать, что для мозга я живу двумя разными жизнями? Как некоторые нечистые на руку на две семьи живут?
– Таня, ты опять узко мыслишь, при чем тут две семьи? Сновидениями занимаются целые институты и лаборатории, это гигантский объем знаний. Нужно просто разобраться в том, что с тобой происходит, нужно понять…
– Ага, скажешь тоже, институты и лаборатории! Ты мне еще Фрейда вспомни и начни переводить мои сны в сексуальную область.
Я хотела было рассердиться, но вдруг подумала: а что, если и правда все мои проблемы по Фрейду, вызваны практически полным отсутствием сексуальной жизни? А впрочем, в моих снах даже не было и намека на эротику, как бы ни хотелось этого Эрике. Найти, что ли, себе кого-нибудь? Так, для поправки здоровья. Сердиться на Гюнтера отчего-то расхотелось.
– Слушай, Гюнтер, а откуда ты взял про сны и про этого Тулку?
– Я читаю, Таня. Я много читаю.
Не думала я, что Гюнтер читает про сны. По этой части, как и по части астрологии и бульварных романов, у нас главным экспертом числилась Эрика. Или его заинтересованность этой проблемой своего рода сострадание?
– С Фрейдом я и сам во многом не согласен, но восточные философы…
– Нет, только не надо восточных философов, – с досадой взмолилась я, – мне и одного хватило, Мин Ли зовут. После его микстур все и началось.
– Ты прости, Вейла хотела как лучше, – принялся растерянно и виновато оправдываться Гюнтер. – Мы не знали, чем и как тебе помочь, а про китайца, Вейла узнавала, говорят, что он творит чудеса.
Ох ты! Я меньше всего хотела обвинить их с Вейлой. Они действительно хотели как лучше и сделали для меня все, что только могли.
– Ну что ты, – я ласково и виновато погладила Гюнтера по руке, по сухой, пергаментной коже с рельефными дорожками склеротических вен, – а может быть, это и в самом деле мне помог китаец? Ты не переживай за меня, я как-нибудь приспособлюсь жить со всем этим. Ведь приспособились же мы к зимним морозам?
– Тебе нужна помощь специалиста, Таня. Специалиста по снам.
– Это какого-нибудь астролога? Хм!
Я только и могла, что скептически хмыкнуть, не верю я во всякую чушь с гороскопами и предсказаниями. Но, чем черт не шутит, придется попросить Эрику присоветовать мне что-нибудь почитать на сон грядущий.
Дома вечером я включила компьютер и набрала в поисковике «Сны и сновидения».
«…во время сна наше сознание путешествует по астральным мирам. Выход в астрал во время сновидения – это самый легкий и приятный способ астральной проекции. Мы уже знаем, что у человека существует семь тел. Они живут своей жизнью и общаются с двойниками других людей, когда наше физическое тело спит. Жизнь на эфирном и астральном планах похожа на земную, она протекает у двойника как бы автоматически. Потустороннюю жизнь можно и нужно развивать так же, как физическую…»
Начитавшись до одури подобного бреда – астральный, потусторонний, эфирный, – я почувствовала, как меня начало клонить в сон. Морально подготовившись с помощью глотка виски к встрече с «двойниками и другими телами», я легла в кровать и моментально отрубилась.
Мне не снилось ничего, «двойники и другие тела» решили в эту ночь со мной не общаться. Обиделись, что ли, на мое нежелание с ними видеться?
На следующий день на работе, наплевав на производственную дисциплину, я продолжила сетевые изыскания на заинтересовавшую меня тему. С утра, на свежую голову, мне повезло значительно больше, я практически сразу наткнулась на вполне вразумительную статью Роберта Мосса, члена американской Ассоциации по изучению сновидений. Трудно себе представить, но в прошлом году в Китае все эти сноспециалисты даже собирались на международный конгресс. Оказывается, Гюнтер не шутил, когда утверждал, что этой проблемой интересуюсь не только я, но и научные сообщества. Или псевдонаучные?
«Хотите правильно понять смысл своего сна – вспомните его мельчайшие детали. Сон – это подлинные переживания, и если он запомнился целиком, то сам становится своим толкованием».
Я выяснила, что в толковании сновидений важны все детали: не только действующие лица, но и освещение, расположение предметов и, конечно же, эмоции. А если человек на протяжении нескольких недель, месяцев и даже лет видит один и тот же сюжет, сон-сериал с обязательным присутствием одного и того же объекта, персонажа, места действия, то рассматривать их необходимо вместе.
«Так вы научитесь получать информацию от бессознательного. В сущности, вспоминая сон, вы спрашиваете бессознательное: „Какой смысл ты вкладываешь в порожденный тобой символ?“ Дальше задача состоит в том, чтобы отыскать собственные уникальные значения каждого символа. Находить их можно с помощью сонников, а еще лучше – с помощью психологов. Но таких специалистов мало».
Почти все обнаруженные мной ссылки относились к проблеме – как правильно себя вести, чтобы в подробностях запомнить свой сон. Счастливые люди – им не приходится, как мне, гнать от себя ночные воспоминания. А особого смысла в увиденном ночами я не видела, как не пыталась. Оставалась еще надежда на «помощь специалиста», но трудно себе представить, чтобы в нашем городке проживал хотя бы один, принимая за аксиому, что их в принципе мало.
Словно разбуженные моим интересом, «двойники и другие тела» не замедлили активизироваться и наседали на меня всю последующую неделю, ночь за ночью.
Я, как могла, пыталась проанализировать смысл своих слов, найти в них тайный месседж, но безуспешно. Я смогла только проникнуться их настроением.
Хоть и цветные, они производили впечатление черно-белых, напоминали собой современное концептуальное кино, стилизованное под прежнее. А еще они атмосферой и настроением напоминали мне старые итальянские фильмы с Джульеттой Мазиной, Анной Маньяни, Альберто Сорди, лирические, но в то же время безысходно трагичные, где камера запечатлевает мельчайшие детали и с их помощью проводит по всему сюжету, где главную роль играют выражения человеческих глаз. Я-то не большая любительница подобного кино, но моя мама была от него без ума, откладывала все дела, когда показывали «Ночи Кабирии». А мне даже комедии, старые итальянские комедии вроде «Развода по-итальянски», кажутся мало смешными историями о трудной жизни замученных бытом и средой людей.
В одном из таких снов я брела и брела в густых сумерках, продуваемая ледяным, колючим ветром, брела по каким-то трущобам, типа тех, что показывают в фэнтези. Шла по пустым и мрачным закоулкам, мимо грязных серых куч, мимо гор сваленного мусора, и дорогу мне перебегали растревоженные моими шагами жирные, наглые крысы и шелудивые, тощие кошки. Мне было очень холодно, даже во сне я хотела спать, и еще, мне было очень тяжело идти. Отчего-то я несла с собой лыжи. Тяжелые лыжи, длинные и узкие, ничуть не похожие на мои нынешние. Выросшая недалеко от Гармиша, я просто не имею права плохо кататься с гор, и снаряжение у меня замечательное, перекочевавшее сюда вместе со мной из Мюнхена. Мы с Оли каждый год выбираемся покататься на лыжах. Оливеру я тоже купила самое лучшее снаряжение, пусть и подержанное – дети в этом возрасте очень быстро растут. Так вот, я влюблена в свои лыжи: легчайшие, яркие, истинно достижение прогресса, – а те были ужасного блеклого серо-зеленого цвета, удивительно тяжелые, с маразматическими креплениями, торчащими в разные стороны железками, с такими же возмутительными погнутыми палками из тусклого металла, и все это сооружение без чехла поминутно разваливалось в моих руках. Лыжи были перевязаны сверху и снизу пестрыми тесемками, похожими на пояса от летних платьев, причем от разных. Может быть, у «других тел» так принято, но я скорее бы умерла, чем связала свой «Соломон» кушаком от платья, – для этого существуют специальные приспособления. Я перехватывала на пути свою ношу, но сделать это было нелегко, руки мои занимали еще и мрачные, темные пакеты. И все это хозяйство я почему-то притащила к непонятному сооружению, напоминавшему одновременно дворец и портовый кирпичный пакгауз, а отовсюду, словно муравьи на кусок сладкой булки, сползались такие же, как я, безумные лыжники. Сползались к пакгаузу и вместе с лыжами скрывались за высокими, тяжелыми дверьми.
