Мгла все сгущалась и сгущалась.

Девки одна за другой выходили смотреть. Стало смеркаться… Старик не возвращался. Пока ждали, – подошла и ночь.

Девки сложили костер. Они были уверены, что никто за ними не гонится и что в такой мгле ни огня, ни дыма не видно.

Затянули хорошенько на охотнике веревки и улеглись спать у костра, положив охотника в средину. Рот ему завязали. Отец велел, чтобы так было.

Когда Рузя проснулась, мглы уже не было; ясная ночь. Черные горы над озером, а озеро, как черная пасть. Месяц светил с неба; только половина его виднелась.

Тихо.

Рузя подняла голову с земли, смотрит: охотник лежит, как прежде, повернувшись боком к огню; с другой стороны лежит Улька, у ног его Викта. Рузя лежала у его головы. Показалось ей, что Улька только притворяется, что спит, а Викта отодвинула голову, когда она подвинула свою. Показалось ей, что сестры лежат страшно близко к охотнику, ближе, чем когда ложились спать. Придвинулась и она к нему.

Стала она медленно подвигаться к нему, но, должно быть, тоже делала и Улька, потому что Рузя столкнулась коленами с ее головой.

Вздремнулось Рузе.

Просыпается она через минуту; видит, что ее колени отодвинуты и опираются о плечи Ульки; она почти вся влезла между ней и охотником. Подняла она голову: Викта прижалась к ногам охотника. Тот спит или притворяется.

Взорвало Рузю.

– Чего ты толкаешься?! – говорит она Ульке. – Подвинься! – И толкает ее в плечо.

– Сама подвинься! – отвечает Улька.

Замолчали. Какой то хрип поднялся в груди у Рузи; и Улька дышит так, что у нее ноздри свистят. Ничего не говорят друг другу, а только давят одна другую: Рузя Ульку в плечи, а Улька Рузю в колени: оттолкнуть хотят друг друга.

А у Викты в груди огонь. Подвигается она, подвигается, как змея, к ногам охотника все ближе и ближе. И слышит, как Рузя говорит: «Не толкайся! Отодвинься туда, где лежала?»

– Ты отодвинься! Где я лежала, там и лежу!

– Неправда! Мне холодно!

– Подбрось дров!

– Сама подбрось!

Замолчали.

– Эх! Как толкну я тебя! – говорит через минуту Рузя.

– А я тебя! – отвечает Улька.

Снова замолчали. Сопели, сопели; наконец, Викте показалось, что они заснули. Вздремнула и она. Вдруг, что то толкнуло ее в лицо. Открывает, глаза, – смотрит: Улька наклонилась над охотником, почти лежит на нем, руки на нем держит.

Какое‑то бешенство охватило Викту. Она вскочила на колени:

– Что ты делаешь, Улька?!

В ту же минуту проснулась Рузя и тоже вскочила с земли. Улька не успела отнять рук от охотника, – смотрят друг на друга.

– Улька! – грозно окликнула Рузя.

– Ну!? – отвечает Улька, а голос ее дрожит от волнения.

– Ты?!

– Ну?!

– Оставишь?!

– А ты что?!

– Чего ты хочешь?!

– А ты?!

– Я его схватила!?

– А я его вязала!

– Может быть, ты его развязать хотела?!

– А ты чего бы хотела?! А если бы я его и развязала, так что?!

– Мой он!

– Такой же, как и мой!

– Твой?!

– Попробуй взять его у меня!

– Если захочу!

– Или если я захочу!

– Ты?!

– А, может быть, ты?!

Пододвинули лица друг к другу. Викте казалось, что они зубами друг другу грозят, так близко они были одна от другой.

– Уйди! – крикнула Рузя и схватила охотника за плечи.

– Ты уйди! – крикнула на нее Улька, обнимая его за поясницу.

При свете огня Викта увидела какой‑то дьявольский, бешеный гнев на лице Рузи. Она вскочила на ноги, толкнула Ульку ногой так, что та пошатнулась, схватила охотника под мышки и подняла над землей, словно хотела его оттащить. Викте казалось, что Улька бросится на Рузю, но должно быть, она ее испугалась; только оттолкнула Викту изо всей силы. Викта присела от удара и вскочила в бешенстве на ноги. Улька схватила охотника за ноги у колен, чтобы не дать Рузе тянуть его, а Викта, сама почти не зная, что делает, в каком‑то слепом порыве обняла его под ляжками. И начали они тянуть его, рвать каждая в себе. Из завязанного рта охотника слышалось хрипенье, сначала он хотел кричать, потом застонал. Улька, самая сильная, тащила его к себе за ноги; Викта невольно ей помогала. Они уже оттянули к себе Рузю на шаг, другой, третий.

– Кому же он достанется? – простонала Улька.

Рузя хотела опереться ногой о камень, но не успела. Сестры еще потянули ее к себе на два шага. Тогда она крикнула:

– Ну, так берите его себе! – рванула тело к себе изо всех сил и со всего размаха ударила охотника головой о камень. Страшный стон вырвался из‑под тряпки на губах. Из головы брызнула кровь и мозг.

Упав из рук Рузи, охотник вывалился и из рук Викты и Ульки. Они опустили его в ужасе.

– Ты убила его! – крикнула Викта.

– Убила! – повторила Улька.

– Убила! – ответила Рузя. – Теперь он ваш!

Она оперлась о скалу спиной, готовясь к борьбе.

Викта стала на колени перед неподвижным охотником, сняла у него повязку со рта. Он застонал, но слабо, едва слышно; должно быть, это был последний вздох. Улька бросилась за ножом, разрезала веревки, которыми он был связан. Он еще раз пошевельнулся. И, должно быть, помер.

– Убила она его! – шепнула Улька.

– Убила! – повторила Викта.

Они стояли перед ним на коленях, одна с повязкой в руке, другая – с ножом, обе в крови.

Рузя отвернулась, минуту постояла неподвижно, а потом начала какой‑то палкой разбрасывать костер. Остались только тлевшие, перегоревшие дрова и угли. Стало темно.

В эту минуту неподалеку раздался голос Кубы Водяного:

– Гей! гей!..

– Тятька идет! – вздрогнула Улька.

– Здесь вы? Чего вы костер разбрасываете! – кричал Куба. Приближаясь, он говорил:

– Мгла меня закружила; думал, что пропаду! Совсем одурел! Шел, как слепой! И завело меня, черт дери, в такие трущобы, что казалось, так там и придется остаться. А тут еще ничего не видно: мгла и мгла. Чуть меня ангелы с этих гор не сняли… Так и проблуждал я, кружило меня во все стороны… А это что?! Во имя Отца и Сына! Да что же это, черт вас дери!?

Он подошел и увидел при лунном свете охотника, который неподвижно лежал на земле с развязанными руками и и ногами.

– Что случилось?! онемели вы, что ли?

Он схватил сухую ветку, приготовленную для костра, зажег ее, раздул и стал глядеть.

– Голова у него разбита! Во имя Отца и Сына! Кто же это сделал? Что он – развязался и бежать хотел?

Он осматривал его все тщательнее, говоря про себя:

– Одежда на нем изорвана, головой о камень ударился… Веревки ножом перерезаны… не разорваны… нет!..

Обернулся к дочкам:

– Это вы его, как орлы, разорвали?..

Девки молчали.

– Да что же он сделал? Ведь сам он о камень не ударился, не сорвался со скалы… Что же он сделал?

Девки молчали.

Куба Водяной привык, чтобы все его слушались в семье; он топнул ногою от злости и гневно крикнул:

– Да скажете, вы, чертовы бабы, или нет?!

Девки стояли около охотника и молчали. Рузя смотрела на отца быстрыми, широко открытыми глазами, Улька отвернула лицо в сторону, Викта воткнула в рот конец передника и опустила голову.

Куба Водяной потерял, наконец, терпение, схватил первую попавшуюся под руку палку и подбежал к Викте.

– Скажешь, или нет? Чучело гороховое!

Викта испугалась, попятилась, заслонилась рукой и крикнула со страхом:

– Мы его убили!..

Куба Водяной остановился, словно его кто‑то схватил из‑под земли за пятки. Минуту простоял он в онемении, потом вскрикнул:

– Убили?!

– Убили!.. – повторила Викта и добавила быстро с тревогой: – Рузя его убила!

Куба Водяной не мог придти в себя от изумленья.

– Я даже испугался… – сказал он. – Убили? Да зачем? Отчего? Что он – перерезал веревки, когда вы спали, и бежать хотел? Или до вас добирался? Да ведь он был связан… Что за чудо?! Или вы сами перерезали на нем веревки?

– Сами, да только уж на трупе, – сказала Викта.

Куба Водяной открыл рот от изумления.