— Уже пришёл? Быстро обернулся! — похвалил мальчика Огнен.
Когда Трайче, покраснев от удовольствия, передал им сигареты, Горян вытащил из своей кожаной сумки какую-то книгу в пёстрой обложке и передал её Трайче:
— Книга эта очень хорошая. Читай на здоровье, когда будет время.
— Спасибо, — поблагодарил Трайче и крепко зажал книгу под мышкой.
— Не за что… Значит, опять поедешь в Стругу? — как бы невзначай спросил его Горян.
— Конечно, поеду. Дома у меня припасено немного дров. Вот их-то я и отвезу в город.
— Ну коли так, вези их прямо к дяде Тале. И передай ему от нас привет, — засмеялся Огнен.
Трайче согласно кивнул головой, взял лошадь под уздцы и зашагал домой…
Солнце почти зашло.
Небо на западе отливало тяжёлой кроваво-красной медью. Вершина Караормана ярко пламенела в вышине, будто вся охваченная пожаром.
Над лесом с криками кружила стая галок. На высоких ветках буков рассаживались на ночь лесные голуби. В траве заливисто стрекотали кузнечики: «зыр-цыр… зыр-цыр… зыр-цыр…»
Когда Трайче подошёл к Мацково, в деревне уже зажигались огни.
Откуда-то издалека, видимо из овечьих отар, доносился едва слышный лай пастушьих собак. В воздухе, словно рой искр, танцевали, вертелись, кружились бесчисленные светлячки…
У родного очага
В маленьком домике Трайче посреди комнаты был устроен очаг. Над очагом намертво была вделана чёрная железная цепь. Вот на этой-то цепи и висел над огнём медный котелок с кипевшей водой. Мать Трайче беспокойно расхаживала по комнате с зажжённой в руке лучиной, что-то перекладывала с места на место и всё удивлялась:
— Куда это запропастился мой Трайче? Ума не приложу, почему он так опаздывает!
В этот момент дверь со стуком отворилась и в комнату вошёл Трайче.
— Ну где ты бродишь по ночам, сынок! — упрекнула его мать. — Разве так можно? Неужели нельзя возвращаться вовремя?
— За меня ты не бойся, мама, — спокойно и рассудительно, как большой, сказал ей Трайче. — Я ведь не овца, чтоб меня волки съели.
— Так-то оно так… Знаю, сынок, но боюсь я за тебя… Ну ладно, иди-ка лучше сюда, возьми лучину и посвети мне. Приготовим на ужин немного мамалыги. Вода уже давно закипела.
Трайче посветил матери, а та взяла с гвоздя сито, сняла крышку с деревянной квашни и стала просеивать муку.
— Ты не забыла посолить воду? — спросил Трайче.
— Ах, а ведь и впрямь забыла! — спохватилась мать. — Хорошо, хоть ты напомнил.
Просеяв муку, она посолила воду и достала скалку. Тогда Трайче начал сыпать кукурузную муку в кипящую воду, а мать медленно размешивала всю эту мучнистую массу скалкой…
Вскоре мамалыга была готова.
Мать выложила её прямо на софру[4]. Над софрой поднялся тёплый пар. Приятный запах разнёсся по дому.
— Жалко, нет у нас хоть кусочка сала… — с сожалением вздохнул Трайче. — Поджарить бы его до шкварок, а потом сдобрить им мамалыгу. Вот тогда-то она сама бы шла в рот… и глотать не надо.
— Да, хорошо бы… — отозвалась мать. — Но чего нет, того нет…
Рядом с мамалыгой появились на софре соль и перец. Поглядывая на мамалыгу, Трайче вспомнил один смешной стишок и принялся его декламировать:
Мамалыга, мамалыга,
Наша главная еда.
Станем есть её сегодня,
Как вчера и как всегда.
— Вкусная штука эта мамалыга. Правда? — спросил у матери Трайче.
— Конечно, вкусная, — улыбнулась мать. — Только давай есть, а то холодная мамалыга не так уж вкусна.
И они принялись за ужин.
Горький стручок перца обжёг рот Трайче. На глазах у него навернулись слёзы, и он со смехом прокричал:
— Ну и перец! Весь язык горит!
— На то он и перец, — усмехнулась мать.
Лучина вскоре догорела.
— Сынок, принеси-ка ещё лучинку, а то в темноте даже софру не видать.
Трайче разжёг другую лучину. Вокруг сразу посветлело. Мать принялась наводить порядок в комнате. Её чёрная тень металась по стене.
— Вот был бы у нас керосин, не мучались бы так в потёмках, — вполголоса проговорила она. — Но где его достанешь? Ведь война…
— Ну и что? Когда поеду на базар, положи мне в корзинку несколько штук яиц, и я обменяю их у итальянцев на бутылку нефти.
— А если тебя обманут?
— Не обманут. Не дурак же я. Пока мне не дадут нефть, я не отдам яиц. Правда, нефть маленько чадит, но всё равно это лучше, чем лучина.
Догорела и третья лучина. Мать расстелила циновки, поверх их — одеяла, и они улеглись спать.
Трайче так устал за день, что заснул мгновенно.
Неожиданное знакомство
Спустя два дня рано утром мать и сын нагрузили Дорчо вязанками дров и Трайче уже собирался трогаться в путь, как вдруг вспомнил о нефти.
— А бутылка-то для нефти и яйца, — напомнил он матери.
— Совсем я о них забыла, пустая моя голова! — спохватилась она и побежала в дом.
Не прошло и минуты, как она принесла Трайче несколько штук яиц и пустую бутылку.
Трайче осторожно положил яйца на дно корзинки с соломой, сунул бутылку в котомку, повесил её на седло и направился в город.
Пока он не свернул за сельскую церквушку, мать молча стояла на месте, провожая его задумчивым взглядом. На краю деревни его догнал крестьянин Ангеле.
— Привет, Трайче! Счастливого тебе пути и удачной купли-продажи! — поздоровался он с Трайче.
— Спасибо, дядя Ангеле, и тебе счастливо, — ответил ему мальчик.
Теперь они поехали вместе…
Светало. На востоке уже высоко стояла Утренняя звезда. За деревней Ново взахлёб лаяли собаки. Внизу, в кукурузном поле, одиноко горел фонарь. Видимо, кто-то из крестьян поливал свою кукурузу. Где-то у города Охрида взмыла вдруг в небо красная ракета. Взмыла, постояла на месте мгновение и, устремившись вниз, потухла. Вслед за ней взлетели в небо ещё две синие ракеты, а потом зелёная.
— Что это такое? — заинтересованно спросил Трайче.
— Это, дружок, проводят учения фашистские солдаты, — буркнул Ангеле.
— И обязательно с ракетами?
— Вырастешь — узнаешь… И тебе придётся в своё время солдатской каши отведать, — угрюмо и задумчиво ответил Ангеле.
Они спустились на шоссе. Долину рассекала речка Сатеска. Близ шоссе стоял загон для овец.
К путникам бросились две здоровенные пастушьи собаки.
— Эй, останови своих дьяволов! А то они враз нас разорвут! — закричал Ангеле и, выхватив из-под седла палку, стал ею размахивать.
На его крики прибежал пастух, закутанный в серую шерстяную безрукавку, и цыкнул на собак:
— Назад, непоседы!
Собаки, рыча, отошли от шоссе, вернулись к загону и улеглись там под кустами орешника. Пастух подошёл к Ангеле, поздоровался с ним, обнял его за плечи и что-то зашептал. Ангеле улыбнулся и, обернувшись к Трайче, сказал:
— Ты, Трайче, веди коней вперёд, а я тебя нагоню. Только поболтаю со своим давнишним приятелем.
Ангеле остался с пастухом, а Трайче пошёл дальше.
У самого шоссе били несколько родничков с прозрачной и холодной водой. Трайче остановил лошадей и напоил их. Как раз к этому времени подошёл и Ангеле. И опять они пошли вместе.
— Запомни, Трайче, — начал объяснять ему на ходу Ангеле, — родники эти называются Царскими.
— А почему?
— Да потому, что были здесь когда-то римляне. Сюда, к этому самому месту, приезжал их царь, чтобы испить водички из этих родников. Потом римляне ушли, а название «Царские родники» так и осталось.
Вскоре они подошли к Струге. У города их остановил караул сторожевого поста. Сначала обыскали Ангеле, потом пришла очередь Трайче. Но когда к нему двинулся солдат с бородкой, Трайче проворно отдал ему корзину с яйцами, пустую бутылку и сказал:
