‑ Да знаю, знаю,... профессор, пошутил. Только слабо представляю, что смогу там изменить.
‑ С вами же прорабатывали теорию...
‑ Теорию да... Только на практике все случается по‑иному... Скажите, "коллега", погибшие были подготовлены хуже меня?
‑ М‑м‑м, ‑ замялся Козлобородый.
‑ То‑то и оно! ‑ закрыл я тему. ‑ Да все я помню. И представьте себе ‑ даже знаю не понаслышке, что такое темпоральный шок и опровергать ненавидимый вами закон Гофмана‑Мебиуса иду не по доброй воле. Альтернативный дистрикс, понимаете ли. Так что не надо патетики на счет судьбы открытия. И, кроме того, ваша карьера, честно говоря, мне до одного места...
На этой мажорной ноте наше общение завершилось. Отвязался на него я, сами понимаете, из‑за Жаклин... Почему‑то казалось, что она предала.
Паутина Хроникона обвивала меня, словно муху. Но в отличие от глупого насекомого, я освободиться и не пытался. Смиренно дозволил приклеиться присоскам, внедриться в плоть катетерам и датчикам, сдавить наголо бритую голову холодящему металлу обруча.
Знаю, сейчас боли не будет, кружит, дурманит поступающее в вену производное морфина. Зато потом... потом! Только потом никто не пожалеет... Да и будет ли это потом?..
Ну почему все так паскудно в нашем мире?.. Почему?
Часть I
"ДУРНЫК"
‑ Диду! А диду! Глянь‑ка, мертвяк‑то наш ожил! А ты: отдал Богу душу...
‑ Царица небесная... Пресвятая Богородица! И впрямь, здается мне, пошевелился! А то ведь вовсе не дышал! И сердце в груди не билось. Святые угодники! Чудны дела твои, Господи...
Голоса звучали, как бы издали. Сон, несший кошмары, был удушлив и тяжел. Голова гудела и раскалывалась, будто с жуткого перепоя. Тело сотрясали, одна за другой, волны тошноты. Мозг еще отказывался воспринимать окружающую реальность. Но самосознание, вырвавшись из диких объятий небытия, уже услужливо шептало: прыжок удался. Темпоральный шок проходит. Скоро будешь в порядке. Расслабься. Абсолютная регенерация займет не больше минуты. Худшее позади.
Ой, ли?! Так уж и позади? ‑ Сомневался здравый смысл. ‑ Сколько нас, темпонавтов, не вернулось? Козлобородый так и не сказал. Да и Жаклин тоже! А ведь наверняка знала... Вот тварь! Все одним мазаны! Общаться между собой нам не давали, так сказать для чистоты эксперимента. А может, по другим причинам?
В каждой реальности путешественник стабильно получал дар от Хроникона ‑ быструю регенерацию, относительную пластичность форм и зачатки телепатии. Все остальное ‑ как повезет!
Вдохнул поглубже. С губ (оказывается, у меня уже есть губы) сорвался тяжелый стон. Сделав сверхусилие, открыл глаза...
Небо! Необычайно высокое и зеленовато‑голубое! У нас такого не бывает! То ли озона побольше, то ли атмосфера почище. Малюсенькие белые тучки неспешно плывут по бескрайнему океану лазури. Слепяще‑оранжевый диск, миновав зенит, уже клонится к горизонту. Что‑то еще не так! Ну, конечно же! Воздух! Совсем другой! Сладкий, пьянящий. Полон аромата трав и цветов, влаги близкой воды и еще чем‑то неведомого, но невероятно прекрасного. Тягучий, словно старое доброе вино.
Желая сполна насладиться неожиданным счастьем, вновь закрыл глаза. И дышал, дышал...
Как должны быть счастливы люди, живущие в этом мире! Неужели они не понимают и не ценят таких простых вещей?
‑ Диду! Глянь! Похоже, вновь преставился...
‑ Нет, Омельку. Смотри, как ровно дышит. Будет жить. Чудно. Ни кровинки, ни царапинки... И откуда только взялся? На бусурмана, кажись, не похож... На козака ‑ тоже. Поляк, что ли? Так голова брита... Поляки бреют? Или нет?
‑ Ой, не знаю, диду! Делать‑то что станем?
? Да Бог его знает! Сам не пойму! Нужно ехать за хлопцами в село... Самим не справиться... А там... там пусть отаман думает... Наверно, ты таки давай, иди. Только смотри осторожненько, довбанка течет, смотри не утопни! Да и одежонку какую прихвати... Срам‑то прикрыть... Прости Господи!
Я вновь, на этот раз незаметно, приоткрыл глаза. Посмотрел на "туземца". Хотя какой там туземец! Козлобородый говорил: во мне двадцать пять процентов украинской крови. Значит ‑ предок. А может, врал мерзавец?
Сказать честно ‑ особо предок не впечатлил: худое, по‑стариковски морщинистое лицо. В одном глазу бельмо, другой ‑ непонятно серого цвета, испытующе глядит сквозь прищуренное веко с недоверием и недовольством. Из‑под соломенной с широкими полями шляпы клочками торчат посеревшие от грязи волосы. Седая борода и длинные, рыжие от табака усы возле синеватых губ. В беззубом рту ‑ глиняная трубка, зажатая в трехпалой кисти. Другой рукой (на которой все положенные пять пальцев) теребит медный крестик на шее. Рубаха и штаны из грубого домотканого полотна, тоже далеко не первой свежести.
Так что он там говорил на счет срама?
Пришлось задействовать телепатию. Ах да! Я до сих пор нагой. Прикрыть срам ‑ значит одеться. Ну что ж, это не лишнее...
Внушая предку свою беспомощность и беззащитность, взывал к чувству жалости и сострадания.
Вообще‑то, я не особо сентиментален и переборчив в средствах, для пользы дела способен и не на такое. Вот хотя бы прикинуться дурачком... Стоп! А ведь идейка‑то совсем не плоха... Пусть над ними смеются и дразнят. Зато не придется ничего объяснять. Глядишь ‑ кто‑то еще и пожалеет. Быстро привыкнут и перестанут замечать. А ведь мне только того и нужно: немного освоиться, пообвыкнуть...
Широко открыв глаза, глупо заулыбался, больше того, пустил слюни.
‑ Ты кто? ‑ все еще недоверчиво хмурясь, спросил дед.
В ответ ‑ та же улыбка и еще чуть слюней.
‑ Да ты дурнык! ‑ казалось, это открытие его не только успокоило, но и обрадовало.
‑ Зовут‑то как? Неужто немой? Господи, нам только убогих... ‑ тут он замолчал и вновь испытующе впился в меня своим водянистым глазом.
Я ощутил тревогу. Где‑то недорабатываю. Даря ему свою, становящуюся фирменной, глуповато‑счастливую улыбку и новую порцию слюней, с максимальной активностью повел телепатическую атаку: "Да, да, дед! Редкий "дурнык!" Притом абсолютно смирный и безопасный, зато крепкий и весьма‑весьма полезный в хозяйстве, ну что твой вол (кажись, так звали их тягловых животных)".
Морщины на лбу деда чуть разгладились. Потер пальцами виски.
‑ Пить хочешь?
Я радостно закивал. От чрезмерного усилия чуть не разбил затылок. Затем, показывая всем видом, насколько мне тяжело, приподнял голову, и, опершись на локоть, сел. Мне и притворяться особо не пришлось ‑ земля и небо ходили перед глазами ходуном. Вот тебе и одна минутка! До полной регенерации, пожалуй, еще не близко. Пока я бестолково озирался по сторонам, желая внушить сам себе, что все в порядке, вернуть на законные места землю и облака, отошедший в сторону дед вернулся, неся глиняный кувшин с широким горлышком и без ручки.
‑ На, пей! Кысляк...
Взяв кувшин в трясущиеся руки, я сделал несколько больших глотков. Остановился, прислушиваясь к ощущениям. Комочки кислого молока, перемешанные с сывороткой, ласково пощипывали язык и великолепно утоляли жажду. В голове немного прояснилось.
И тут мне в первый раз по‑настоящему стало страшно. Выплюнув попавшую в рот вместе с "кысляком" муху, подумал: "Я никогда раньше не пил "кысляк" и не знаю его вкус. Неужели мозг сам придумал всю гамму? Проделки Хроникона? Генная память? Или я действительно в настоящем, реальном мире, а вся теория проклятущего Ранини ‑ полнейшая чушь!"
Отогнав прочь дурные мысли, вновь приложился к кувшину и оставил его в покое лишь когда увидел дно.
‑ Хорош кысляк? Понравился?
Я благодарно закивал головой.
‑ Понимаешь... хоть так... Слава Богу... А то я уже подумав, что совсем... зовут меня Овсием...
Забрав кувшин, Овсий присел в нескольких метрах в сторонке и, достав из широкого кармана штанов огниво (видать, Жаклин не зря растрепала Козлобородому, что я усвоил курс), высек искру. Задымил трубкой. Едкий запах некачественного табака ударил в нос.
