Стемнело, когда Арышев с офицерами своего батальона возвращался в расположение своей роты. В траве смолк стрекот кузнечиков, только где‑то тоскливо кричала выпь. Офицеры возбужденно переговаривались, все еще не веря тому, что утром должны вступить в бой. Арышев уже не чувствовал в себе того волнения, которое испытывал утром, когда шел из столовой. Свыкся с мыслью о предстоящей войне. Теперь нужно было подготовить к этому солдат.

Бронебойщики поужинали и лежали, подложив под голову вещевые мешки. Арышева встретил Быков.

– Ну что, Анатолий Николаевич, война?

– Сейчас узнаете. Будите людей.

Но солдаты не спали. Услыхав голос командира роты, они поднялись и сели кружком. Арышев опустился на траву, чтобы лучше видеть лица солдат.

– Товарищи, подошел долгожданный час расплаты с японскими самураями. – Он говорил тихо, без нажима на слова, но его отлично слышали. Передав все, что сказал командир полка, он с воодушевлением закончил. – Будем бить самураев так, как били наши братья фашистов! – Не пожалеем сил, а если потребуется, и своей жизни, чтобы выполнить долг перед Родиной!..

– Вытряхнем из японцев самурайский дух! – погрозил кулаком Шумилов.

– Рассчитаемся за все провокации! – подхватил Старков.

– Освободим Китай от японского ига! – поддержал Веселов. Арышев знал, что солдат не придется агитировать. К этому они подготовлены многолетней службой. И был за них спокоен.

…Шел второй час ночи 9 августа. Граница зловеще молчала. Бронебойщики не спали. Каждый был объят своими думами, ожидая грозного часа.

«Что делают сейчас японцы? – размышлял Анатолий. – Может, знают о готовящейся войне и ждут, чтобы встретить нас массированным огнем? А может, и не ждут, уверенные в том, что мы не осмелимся потревожить их. Ведь первыми всегда выступали они. Так было раньше, а теперь мы, руководствуясь союзническим долгом и желанием освободить китайский народ, выступаем первыми».

В полчетвертого Сидоров с Дороховым подошли к первой стрелковой роте, которая должна выступать в авангарде батальона.

– Пора, Дмитрий Алексеевич, – сказал комбат старшему лейтенанту Карамышеву, и обнял его.

– Ни пуха, ни пера, – пожал ему руку Дорохов.

Взводы бесшумно спустились вниз по отлогому склону. В низине воздух был теплее и трава росла гуще. Карамышеву встретились саперы, которые уже закопали противотанковый ров на ширину дороги и проделали проходы в проволочном заграждении.

В эту минуту предутреннюю тишину разорвал пушечный выстрел с нашей стороны. По небу со свистом пронесся дальнобойный снаряд и упал по ту сторону границы на укрепления японцев. Снаряды неслись один за другим. Разрывы их эхом перекатывались по падям и медленно глохли.

К проходу на границе спешили все батальоны. Их замыкали повозки, машины, кухни. Авангардная рота перешла границу и развернутым строем приближалась к укреплениям японцев.

Артиллеристы перенесли огонь за город, в район красных казарм. Только тут японцы открыли ответный огонь. Но он был разрозненный, одиночный. Хорошо поработали наши пограничники, обезвредив ночью все форпосты самураев!

После коротких рукопашных схваток в траншеях и дотах авангард вышел на окраину города, где разразилась сильная стрельба.

Тем временем все подразделения первого батальона подошли к пограничной линии укреплений. Траншеи и доты местами были разрушены артогнем. То тут, то там лежали убитые, валялись винтовки, патроны. В одном месте стояла группа взятых в плен японцев. На них были желто‑зеленые мундиры, на головах – нечто похожее на кепку с маленьким козырьком, на ногах – обмотки. Опустив головы от стыда или гнева, они не смотрели на проходивших мимо наших воинов.

«Фанатики, – подумал Арышев. – Попади к таким – не пощадят».

Мелкими группами батальон растекался по улицам города.

Наступал рассвет. Видно было, как из домов выскакивали японские офицеры, жившие в домах русских и китайцев. Отстреливаясь, они бежали в сторону красных казарм.

Бронебойщики прочесывали глухую улицу с деревянными и саманными домами. Из ворот одного двора галопом вылетел на коне офицер с обнаженной саблей. Увидев густую цепь наших воинов, он повернул в противоположную сторону. Но его сразил Старков.

На улицу выскочила грузовая машина. Сидевшие в кузове открыли огонь. На машину обрушился ливень пуль, и она остановилась. Из кузова начали выпрыгивать офицеры с маузерами в руках. Их тут же косили автоматы.

Около белой с синим куполом церкви никого не было, на двери висел большой замок. Но поодаль, за железной оградой кирпичного особняка, японцы яростно обстреливали наступающих. Быков послал двух бойцов. Они подобрались к особняку с обратной стороны и забросали врагов гранатами.

Все собрались около особняка. У парадного входа висел на древке белый флаг с багровым диском.

– Военная миссия, – прочитал на вывеске Веселов.

– Теперь миссия ее окончилась. – Старков сорвал флаг, и все вошли в помещение.

Арышев осмотрел несколько комнат. В одной увидел двух офицеров, лежавших вниз животами в луже крови. Это были капитан Ногучи и поручик Норимицу, совершившие харакири. С раскрытого портрета на них надменно посматривал император, как бы в чем‑то упрекая их.

Из подвала Старков вывел двух изможденных китайцев. Они низко кланялись и лепетали:

– Сыпасиба, лусска салдата… Шибка сыпасиба. Вы нам слабода давала.

…Солнце выкатилось из‑за сопок, когда все подразделения первого батальона вышли за город и широкой цепью двигались по пустырю к казармам. В гарнизоне догорали деревянные постройки. У казарм суетились солдаты, метались выпущенные из конюшен лошади. Несколько пулеметов и пушек, выдвинутых за ограду гарнизона, вели огонь по нашим цепям. Снаряды рвались позади и никого не задевали. Только пулеметам удалось прижать к земле некоторые роты. Однако остановить наступление они не смогли. С флангов второй и третий батальоны сжимали гарнизон в клещи. Сопротивление японцев ослабевало. Многие отступали в овраг за гарнизоном, убегая на лошадях в сторону Чжалайнора.

К восьми часам гарнизон сдался. Пленных оказалось немного. Ими были те, которые не успели сделать харакири.

В гарнизон приехал на рессорке подполковник Миронов. Он поздравил солдат и офицеров с успешным выполнением операции и отдал приказ о дальнейшем наступлении.

Глава четырнадцатая

Утро 9 августа в Харбине было обычное, ничем не отличалось от других. Люди шли по улицам, ехали в пролетках, на машинах и рикшах. Торговали магазины, киоски, кафе. В кафедральном соборе шло богослужение. Никто не знал о начавшейся войне.

Только в японской военной миссии было неспокойно. Генерал Акикуса, одутловатый, в тесном мундире с регалиями, собрал всех своих сотрудников и известил о том, что советские войска нарушили границы Маньчжу‑Ди‑Го. Генерал призывал сохранять бодрость духа и заверил, что Россия в ближайшее, время будет повержена.

Начальник культурно‑просветительного отдела БРЭМ Родзаевский спешно готовил выступление по радио. К двенадцати часам текст был одобрен, и Родзаевскому разрешили выступить.

– Дорогие соотечественники! – вещал он голосом, исполненным гнева и угроз. – Наши заклятые враги, советские коммунисты, показали свое гнусное лицо. Вопреки договору о нейтралитете, сегодня напали на священные рубежи маньчжурской империи. Настал решительный час скрестить мечи. Сплотимся же тесными рядами с храбрыми воинами Ямато и проучим заклятых врагов. Ниппонская армия твердо стоит на своих неприступных рубежах, местами переходит в контрнаступление. Согласно сводке, полученной из штаба Квантунской армии, сегодня сбито 22 советских самолета, подбито 35 танков, уничтожено 15 тысяч солдат и командиров. Все на борьбу с красными врагами!

Загомонил, загудел Харбин, как потревоженное осиное гнездо.

Одни открыто выражали свою ненависть к России, другие воздерживались от суждений (мол, посмотрим, чья чаша весов перетянет), третьи возлагали надежды на поражение японцев и возвращение на родную землю.