— Да понял я, что это не Имя. Стал бы твой наставник орать настоящее имя. Да еще у Дороги.

Имена, настоящие Имена, тут берегут как ключ от сейфа, где деньги легат. Даже прозвище свое говорят не всем. В основном, уважаемыми и многоуважаемыми обходятся. Прозвище только близкие друзья знают. Или хозяин, если такой имеется. А вот прозвище девчонки только слепо-глухой не знает. Никунэ… Это за что же ей такое? Ждущая и всегда готовая. Да ей до этой готовности лет пять еще расти!

— Так называют всех, кто учится быть Зрящим.

Сообщает девчонка и опять улыбается. Будто в мысли мои заглянула, и смешно ей от того, чего в них увидела.

— Мой Наставник тоже был Никунэ. И Наставник моего Наставника. Даже Величайшую Одри когда-то называли Никунэ.

Вот теперь малявка не улыбается. А почтительно склоняет голову, прижав пальцы к глазам. Потом убирает руки от лица и заговорчески шепчет:

— Хочешь, покажу настоящий никунэ?

— Ну…

Оглядываюсь на Крвнта. Как он реагирует на это «хочешь»?

Никак не реагирует. Стоит рядом и, кажется, спит с открытыми глазами.

— Ну, ладно, покажи, — киваю малявке.

Она улыбается. Довольна, как слон после ведерной клизмы. Еще бы! Большой и страшный Многомудрый испугался маленькой никунэ, которая только учится быть зрящей.

— Ну, давай, показывай, — не выдерживаю я.

— А мне вода нужна.

— Много?

— Глоток.

— Может, вином обойдешься?

Облом мне топать к поалу, сгружать буримс, набирать воду, опять нагружать…

— А вино не вкусное.

Ну, в девять лет и мне вино не казалось особо вкусным. Но идти за водой все равно в облом. Блин, а Малек на что?

— Малек!..

Пацан появляется, вроде бы из воздуха.

— Никунэ нужен глоток воды. Можешь найти?

— Найду, хозяин.

Исчезает, что называется, на счет «раз».

Приятно быть лентяем! Жизнь хороша, если жить ее не спеша. Не зря же какой-то умник придумал поговорку: «Зачем делать сегодня то, что может сделать за тебя другой?»

— А без воды это никунэ никак нельзя увидеть?

— Смотри.

Девчонка тычет пальцем на ближайшую груду камней. Рядом, в тени, имеется нечто настолько странное, что не сразу и поймешь, чтобы это значило. Больше всего оно похоже на скелет тараньки, закопанный в землю кверху хвостом.

— А это… оно живое?

Мне достались энергичный кивок, радостная улыбка, и поклон благодарности. Рука благодарящего при этом прижимается к груди, а голова три раза (не больше, но и не меньше!) склоняется в сторону дающего. Ну, а свободная рука в это время принимает даваемое.

В руке у девчонки оказалась чаша. Почти пустая и незнакомая. В моем хозяйстве такой точно не было. До сегодняшнего дня.

— А теперь смотри…

Щеки у девчонки раздуваются от воды, пустая чаша ставится на ковер, а сама девчонка крадется к камням.

Всю «рыбью косточку» облить не удалось. Ветер отнес брызги в сторону, и они стали быстро высыхать на макушке меньшего валуна. Но часть воды попала по назначению. Несколько «ребер» возле скелетного хвоста стали серо-зелеными. Такой же цвет у гибрида голубой елки и обычной. Да и сами «ребра» вроде немного потолстели.

— Н-да… забавно…

— Смотри. Смотри еще! шепнула малявка, и попятилась.

И все-таки я упустил момент.

Кажется, только на секунду отвлекся, и вот уже на каждом зеленом ребре по крохотному желтому цветку появилось. Точно этот самый никунэ глаза приоткрыл и смотрит, чего вокруг творится. Дальше ему можно спать или кормят и поят здесь уже по полной программе?..

— М-да, милая зверушка. Вот только гладить его мне что-то не хочется.

— И не надо! дергается девчонка.

— Понятное дело, что не надо. Сломаю еще…

— Никунэ трудно сломать. Он очень крепкий. И… колючий.

— Да уж. На белого и пушистого он совсем не похож.

— Никунэ пьет не только воду, — сообщает Малек, забирая чашу.

— Вино тоже?

— И кровь, — шепчет мне в ухо девчонка, и опасливо оглядывается.

Цветущий кошмарик притворяется совершенно безобидным.

— Никунэ кормится всем, что течет.

Голос у Кранта глухой и какой-то скрипучий. Словно нортор три дня молчал и вдруг сподобился. А может, и молчал. Я с ним не разговаривал в эти дни. А на болтуна он не очень похож.

— Откуда такие познания, Крант? Или это любимый цветочек норторов?

— У норторов нет таких цветов. И мы не садим ничего на землях ипши.

Оберегатель опять замолчал. Наверно, на очередные три дня. А девчонка придвинулась ко мне и зашептала в ухо:

— Говорят, никуне вырастает там, где умер ипша. Никунэ называют еще «дыхание ипши».

— Дух ипши, — поправил ее Малек.

А я думал, пацан уже ушел. Думал, что он понес чашу туда, где взял. Умеет Малек быть незаметным.

— Откуда ты знаешь про «дух»?

Все-таки Кранту надо срочно промочить горло. Если уж мои уши «царапает» его голос, то…

— Знаю. И всё.

Похоже, Мальку он тоже чего-то где-то поцарапал.

— Нутер!..

— На. Пей.

Протягиваю Кранту свою чашу.

— А ты иди сюда.

Смотрю на Малька, и хлопаю подстилку рядом с собой.

— Садись и поговори с любимым господином. Ему тоже интересно, когда это ты гулял в этих местах, и зачем посадил такой дивный цветочек.

— Я не был здесь. Никогда, — шипит Малек, глядя почему-то на нортора. И никунэ первый раз вижу.

— Откуда тогда знаешь?

Горло Крант промочил, но скрип остался.

— А ты откуда про никунэ знаешь? отвечает Малек.

— Знаю.

— А я знаю, что кровь норторы любят больше, чем тифуру.

— Любят, — согласился Крант. Он присел слева от меня, каким-то неповторимо-бескостным движением. Поставил возле моей руки пустую чашу, облизнулся. Нагло, напоказ. Я тоже люблю. Но и тифура сойдет, пока нет крови.

Не знаю, чего Малек собирался ответить ему. Не успел он ответить. Я впечатал кулак в подстилку.

— Хватит собачиться, мужики. Надоел мне этот базар.

И сразу стало тихо. Я и не глядя знал, что спорщики в последний раз боднут друг друга взглядом, а потом вспомнят про дела. Важные и неотложные. Которые, прям, счаз надо выполнить. А на всё остальное положить и забыть.

«Забыть» — это правильно. Ни один из них не начинал войну Мостов и Башен. И не заканчивал ее. Устроить ипшам Варфоломеевскую ночь тоже никто из них не приказывал. В этой жизни точно не приказывал. Да и в прошлой… еще как сказать.