– Кто знает, – Рори постарался успокоить его, – возможно, есть боги древнее Аллаха.

– Пожалуй. – Баба не был уверен. – И, конечно же, суданцы – древний народ с очень древними богами. Это самый древний, самый сильный и самый красивый народ во всей Африке, и я говорю это с гордостью, потому что сам наполовину суданец.

– Поскольку ты представитель суданского народа, я тебе верю.

Баба кивнул головой, принимая комплимент.

– Так вот моя мать даже сейчас, будучи истинной последовательницей Пророка, иногда обращается к богам Судана и беседует с духами своих предков. Прямо перед моим отъездом она устроила этот обряд, чтобы убедить меня, что путешествие будет безопасным, и сообщила мне, что ее боги сказали ей, что я повстречаю не знакомого принца, носящего мое имя, но с золотыми волосами, и что я должен стать его братом. Предсказание богов моей матери сбылось, Рори. Но довольно! Коротышка Соуса и твой капитан ждут нас к завтраку в замке Ринктум. Я пойду, но есть его пищу я не буду. Мои повара приготовят мне завтрак и отнесут его туда. Я также не намерен завтракать за одним столом с Соусой и твоим капитаном. Можешь выбирать, где сядешь, со мной или с ними; какую пищу будешь есть, мою или их; какую одежду наденешь, мою или их. Ты волен выбирать сам.

– Ты будешь доволен, если я сяду с тобой? – спросил Рори.

Никогда в жизни Рори не встречал человека, который бы так много сделал для него, как Баба, и ему не терпелось отплатить добром. Это не составило бы труда, потому что Рори нравился этот высокий африканский парень.

– Тогда я буду есть с тобой, о брат мой! Я сяду с тобой и буду есть твою пищу и пить твои напитки и носить твою одежду. Тех людей нельзя назвать моими друзьями. Рубцы, которые ты видел на моей спине, дело рук капитана, так же как и рана на ноге у моего слуги. Что касается португальца, то он напоминает нечто ползучее, прячущееся под камни, и я не доверяю ему. Но тебе я доверяю, Баба. У меня в жизни не было ни брата, ни близкого друга. Теперь, когда наши пути встретились, я умоляю тебя о дружбе со мной, и жизнь моя тому порукой.

– Ах, мне нужно гораздо больше, чем это.

Баба порылся в одном из сундуков и достал две робы, языческие по своему буйству золота и примитивному покрою. Они не походили на арабские робы, которые он и Рори носили в предыдущий день. Одну из них Баба кинул Рори.

– Вчера своей одеждой я отдал должное своему отцу. Сегодня я отдаю должное своей матери и наряжусь суданцем, и ты следуй моему примеру, хотя мир еще никогда не видел суданца с желтыми волосами. Но, как я и говорил, Рори, мне нужны не только твоя дружба и жизнь. Если мы хотим стать настоящими братьями, мне нужна твоя душа.

– Как же я могу отдать ее тебе?

– Очень просто, повторяй за мной вот эти слова.

– Начинай!

– Нет на свете Бога, кроме Аллаха… – В словах Бабы звучала такая серьезность, которой раньше не было.

– На свете нет Бога, кроме Аллаха, – повторил Рори.

– А Магомет его Пророк.

– А Магомет его Пророк.

– Вот и все. – Баба взял у Рори робу и надел на него, оставив одно плечо открытым. На голову Рори он надел маленькую шапочку из белого бархата, шитого золотом. Затем оделся сам, и они вышли из шатра, где их ждали зонтоносы.

Баба усмехнулся:

– Знаешь, кто ты, Рори?

– Я что‑то среднее между шотландским бароном, суданским принцем и арабским шанго.

Вновь лицо Бабы стало серьезным.

– Не только. Ты мусульманин, истинный верующий. Об этом говорят слова, которые ты только что произнес. Такова воля Аллаха, ты больше не будешь нзрани. Подумай, человек, и возрадуйся. Нам даже не надо звать брадобрея, чтобы отрезать тебе крайнюю плоть. Ты был рожден для Ислама.

– И‑н‑ш‑а‑л‑л‑а‑х, – ответил Рори. И это было самым подходящим ответом.

Глава XII

После напоенной солнцем, пахнущей сандаловым деревом свежести шатра Бабы атмосфера дома Соусы казалась пропахшей плесенью и кишела паразитами. Пахло так, как будто кровля крыши и сами стены были набиты разложившимися ящерицами, насекомыми и прочей мертвечиной, которая когда‑то ползала. Стол для завтрака, однако, был убран с некоторой элегантностью, в которой, правда, тоже были следы упадка и разложения: великолепная кружевная скатерть была изорвана, запачкана и изобиловала масляными пятнами; на ней стояли потускневшее серебро и треснувшая фарфоровая посуда. Спаркс и Соуса уже сидели за столом, когда вошли Рори и Баба. Оба они уважительно встали. Соуса, склонясь в почтительном поклоне перед Бабой, указал на два свободных места за столом, но Баба, удивив Рори тем, что неожиданно произнес по‑английски «спасибо», хлопнул в ладоши. Вошла его свита с Тимом позади всех. Они положили на пол подушки, предварительно подметя его небольшими метелками, а затем поставили перед ними низкие столики. Слуги моментально покинули комнату и тут же вернулись с блюдами, покрытыми высокими коническими крышками из бамбука. Баба уселся сам, показывая Рори место рядом с собой, в то время как Тим стал позади Рори рядом с «мажордомом» Бабы, престарелым арабом с бородой с проседью и в зеленом тюрбане хаджи.

Спаркс уставился, раскрыв рот и выпучив глаза, а потом повернулся к Рори:

– Эх, ну вы и даете, разоделись в тряпки, прямо как негритос. Настоящий жопоподтирщик его королевского хреномудрия, не так ли? И сидите рядом с засранцем, чтобы можно было за руки держаться?

Рори знал, что Баба не мог разобрать слов Спаркса, но он также знал, что Баба почувствовал сарказм в голосе капитана.

– Вы ведь именно этого и хотели? – Слова Рори были произнесены на грани злости. – Разве не такими были ваши инструкции? Итак, если его высочество шанго, – Рори поклонился Бабе, – пригласил меня сесть рядом с ним, почему же мне не принять его приглашения, тем более я предпочитаю сидеть с ним, а не с вами? Попридержите‑ка язык, черт вас возьми.

– Отлично, отлично, – сказал Спаркс, потирая руки и глядя на Рори сияющими глазами. – Прежде чем мы закончим завтрак, спроси‑ка своего черномазого властителя, какого черта он отправляет всех своих самых лучших рабов Эриксону, а нам оставляет мусор да отбросы своего каравана. Соуса говорит, что в этот раз он привез только пятнадцать, и, хотя они лучше того, что мы имели до сих пор, они и в подметки не годятся тем рабам, которых он оставил у Эриксона. – Рори, соглашаясь, кивнул. – А пока, раз ты со своим черномазым дружком отправляешься в медовый месяц, можешь не шпионить за Соусой. Я пробуду здесь достаточно долго, чтобы «обломать» Соусу, и, если ты сможешь уговорить своего хвастливого султанчика поставлять в будущем нам, а не Эриксону, Соуса не сможет продать ни одного раба налево, он ведь поймет, что ты будешь знать, сколько черномазых будет поставлено сюда. У него руки будут связаны. Слава Богу, ни один из этих хвастунов не умеет говорить по‑английски.

Рори опять кивнул, но не задал никакого вопроса Бабе. Он чувствовал, что сначала надо обменяться любезностями, а потом уж говорить о делах, и принялся за еду. Тим, стоящий сзади него, прислуживал: своими неуклюжими руками чистил апельсины, хотя и не так споро, как старый Салим Бабы, наливал крепкий черный кофе в чашку, отламывал ломоть хрустящего белого хлеба и намазывал на него мед, передавая все съестное Рори, но перед этим все пробовал сам, потому что заметил, что так делал Салим. Он даже вытирал Рори руки о салфетку, которую держал под мышкой, как и Салим. Спаркс, следя за всем этим, едва сдерживался, чтобы не расхохотаться вслух над лакейскими потугами бедного Тима, но боялся обидеть шанго.

Разговор был бессвязным. Говорили об отсутствии дождя, и Рори перевел это Бабе, который ответил, что засуха скоро сменится сезоном дождей. Обсуждались и другие малозначительные вопросы, но недолго. Наконец Спаркс искусно перевел разговор на рабов, и Рори заметил, как Баба весь напрягся. Малая толика формальной любезности, которую оказывал Баба Спарксу и Соусе, и та пропала.

– Сегодня я не намерен обсуждать дела. – В словах его была решимость, не терпящая возражений. – За исключением разве что одного маленького дельца.