На улице произошло легкое замешательство между зонтоносами: кому над чьей головой держать свои зонтики. Во главе с шанго они пересекли плац, вышли за ворота, обогнули один из углов частокола и вышли на тропу, ведущую вверх по течению реки. Долго идти им не пришлось. В ста ярдах от частокола, но скрытые от глаз пальмовой рощицей, стояли шатры шанго, образуя маленький поселок. Шатры были сделаны из черной козлиной шерсти, а один большой шатер с пологом, открытым бризу с реки, возвышался над остальными. Над ним развевалось длинное черное знамя с белыми арабскими буквами.
– Войди с миром в дом мой, брат мой. – Шанго первым подошел к большому шатру и шагнул внутрь. – Я знаю, что ты пока еще не верующий, и я не должен, по законам Ислама, делить с тобой свой шатер. Но у меня есть право так поступать, потому что, с другой стороны, Пророк посылает нам свое гостеприимство. Так что я подчиняюсь закону гостеприимства и приглашаю тебя. Теперь, мой лорд Саксский, твой дом – шатры Саакса, несмотря на всю их убогость.
Рори вошел внутрь через откинутый полог.
– Считай, что за много миль отсюда, за океаном, в горах Шотландии, мой замок Сакс стал твоим домом, мой господин шанго.
Рори понимал, что замок без крыши вряд ли устроил бы принца, но он знал, что никогда и не будет принимать в нем шанго. Однако, если бы руины замка Сакс были бы такими же величественными, как Уайтхолл Георга, он бы все равно сделал это приглашение.
– Теперь, когда ты здесь, мой лорд Саксский, – стал снимать тюрбан шанго, разматывая собственноручно ярды зеленого муслина и передавая их юноше, который последовал за ним в шатер, – и так как мы договорились, что мы оба братья, поскольку носим одно имя, так давай отбросим титулы и формальности. Мой отец, и некоторые из братьев, и даже моя мать обычно зовут меня Баба, хотя это запрещено моим женам.
– Меня зовут Рори, – он протянул руку. – У меня на родине, если два человека братья, они жмут друг другу руки.
Баба не обратил внимания на руку Рори.
– Довольно глупая традиция, Рори. Всего лишь прикосновение пальцев. У меня на родине никто не оказывает таких жалких знаков внимания. Вместо этого мы обнимемся, – он крепко обнял Рори и похлопал его по спине. – Теперь, когда мы лучше узнали друг друга, позволь сказать, что ни один человек не в состоянии существовать здесь в таких ужасных одеяниях, как у тебя. Они красивы, спору нет, – пальцы его пощупали бархат кафтана Рори, – но в них жарче, чем в полуденном зное пустыни. Не соблаговолишь ли, брат мой, надеть мои одежды?
– Почему бы нет? – Рори посмотрел прямо на Бабу, не отводя глаз.
Баба был в нерешительности.
– Потому что… да, скажу. У меня черная кожа, а у тебя белая. Белые не считают негров равными себе. Мой отец султан, и все равно белые иногда очень непочтительно ко мне относятся, но когда они действительно оказывают мне уважение, у меня такое чувство, что они это делают потому, что им что‑то от меня надо. Для белого человека я черный дикарь, бегающий по джунглям с палочкой в носу, ненамного лучше животного.
Рори улыбнулся и дотронулся до руки Бабы.
– По правде, Баба, ты первый темнокожий, с которым я разговариваю. Да, возможно, твоя кожа темнее моей, – Рори не выпускал руки Бабы из своей, – и все же это – прекрасная рука. Сильная и способная на добро. Ни с кем еще я не разговаривал так, как с тобой, и хочу сказать, что ты красивый парень и, мне кажется, прекрасный человек. Если ты не возражаешь, чтобы твоя одежда коснулась белой кожи, я буду носить ее. Давай больше никогда не говорить о цвете кожи. Цвет кожи значит не больше, чем цвет наших глаз или волос.
Рука Бабы сжала руку Рори.
– Мы никогда больше не будем говорить о цвете нашей кожи.
Медленно он выпустил руку Рори. Рори огляделся в шатре и нашел его гораздо лучше затхлой атмосферы замка Ринктум. Его воздушный простор был прохладным и манящим. Толстые ковры из цветной шерсти мягко стелились под ногами, делаясь еще мягче от песка под ними. Стены тускло мерцали драпировкой, украшенной серебром и золотом. Мебели не было, за исключением больших диванов у стен, покрытых разными покрывалами. Пуфы и подушки делали диваны еще более привлекательными. Несколько низких столиков сверкали инкрустированным перламутром, и на одном из них стоял латунный факел, струящий клубы голубого дыма, распространявшего сильный запах сандалового дерева. Запах этот, похоже, отгонял насекомых, так как здесь не было ни одной назойливой мухи или комара, которыми кишел дом Соусы.
– Все здесь твое, Рори, – Баба обвел рукой шатер. Он хлопнул в ладоши, и из сумерек шатра возник юноша. – Это Абдулла, он будет выполнять твои приказания. – А слуге он сказал – Смотри! Слушайся своего нового господина так, как слушаешься меня…
А теперь, бой, открой сундуки. Пусть мой брат выберет себе одеяние. Единственное, что он не может носить, это мои зеленые тюрбаны, потому что он не хаджи, он никогда не совершал паломничества в Мекку. Подержи халаты, Абдулла, пусть он выберет.
Бой открыл сундуки и стал по очереди показывать шелковые кафтаны. Во второй раз в тот день Рори сталкивался с трудностью выбора одежд, которые ему не принадлежали; но одеяния Бабы оказались настолько шикарнее одежд Спаркса, что Рори был очарован их великолепием. В замешательстве Рори указал на халат из лазурно‑голубого шелка, перед которого был сплошь усеян жемчугом и вышит серебром. Затем в стремительной последовательности Абдулла с одобрения Бабы предложил Рори роскошный халат с капюшоном из белой шерсти, пару шлепанцев, как у Бабы, и меру шитого серебром муслина на тюрбан.
Баба жестом приказал бою положить одежды на диван и сказал:
– Пришли мне рыжеволосого слугу моего господина Сакса, а сам не возвращайся. И не разрешай никому другому заходить в шатер.
Он повернулся к Рори, на лбу его появилась тревожная тройная складка.
– Прежде чем переодеться, мы искупаемся в реке. Мы, мусульмане, верим в чистоту. Мы ведь не нзрани, чтобы никогда не мыться. Даже в пустыне те, кто не может купаться в воде, чистят свои тела мелким песком. Кроме того, прохлада воды освежит нас. Мои рабы будут бить по воде, так что тебе нечего бояться крокодилов.
Ты, брат мой, наденешь хлопчатобумажные кальсоны во время купания, а прислуживать тебе будет только рыжеволосый раб. Тебе не подобает самому обслуживать себя, но, с другой стороны, не подобает, чтобы мой раб видел тебя без одежды. Рабы сплетничают между собой, как тебе известно, и им не следует знать, что ты был рожден нзрани. Я предпочитаю, чтобы они оставались в неведении.
Рори понял слова Бабы, но они мало что для него значили. Почему Баба предпринимал такие предосторожности, чтобы никто не увидел его тело, хотя, по всей видимости, Баба совершенно не опасался, что рабы увидят его собственное? Озадаченный вид Рори выдал его непонимание.
– Обнаженный мужчина сразу же заявляет о своей вере, – спрятал в улыбке свое замешательство Баба.
Рори замотал головой, ничего не понимая. Баба опустил голову, чтобы не смотреть на Рори. Он довольно долго молчал, и можно было легко заметить, какая борьба шла в его сознании. Когда он заговорил, то произносил слова очень медленно, стараясь подобрать нужные выражения, чтобы не смутить Рори.
– Хочу сказать, друг и брат мой, что существует верный способ отличить последователя Пророка от нзрани. Не так просто отличить истинного верующего от еврея, потому что мы, мусульмане, следуем определенной традиции иудеев. Мы считаем, что мужчина должен расстаться с дюймом своей бесполезной кожи. Это становится признаком его мужественности и знаком его приверженности Исламу. Можно считать это жертвоприношением, но та незначительная боль, которую человек испытывает при этой операции, ничто в сравнении с возрастающим удовольствием, которое он получит. Наши женщины предпочитают это. Вот это как раз и беспокоит меня в тебе.
Теперь Рори понял. Он засмеялся, и смех его был настолько заразительным, что Баба поднял голову и улыбнулся ему.
