– А твое имя, милашка, случайно, не Мэри? – улыбнулся он ей.
– А ты что, сам дьявол, чтобы знать, что меня именно так зовут? Да, Мэри Дэвис, но ты‑то откуда знаешь, ума не приложу.
– Ты права, Мэри Дэвис, я сам Махаунд – Рори Махаунд к вашим услугам и направляется к вам, перестав валять дурака.
Она указала на распахнутую дверь, выходящую на улицу, и исчезла из окна, плотно прикрыв ставень. Дверь вела в темную переднюю, пахнущую вареной требухой и мышами, но почти сразу же открылась другая дверь, и он вошел в теплую комнату и попал в объятия девушки. Она была ему по грудь, но он приподнял ее с пола, пока их губы не встретились, потом снова опустил, повернул спиной к себе и обеими руками стал исследовать то, что частично видел. Сопротивления он не встретил, а на робе, в которую она была одета, не было ни пуговиц, ни шнурков. Не торопясь он получил удовлетворение, почувствовав, как нарастает горячее желание, и поняв, что юбка его спереди поднялась. Она повернулась к нему лицом, держа его бедный поношенный берет в руках.
– Это будет стоить два шиллинга, – сказала она.
– Два шиллинга за что? – Он взглянул на берет, оторвавшись от упругих сосков. – За мой старенький берет? Но, милочка, если бы у меня было два шиллинга, я бы купил себе новый, а этого старичка выкинул бы. А потом ты никакого права не имеешь красть у меня берет, а потом требовать за него два шиллинга.
– Да не за берет, – швырнула она ему, – этот жалкий и дырявый. А за то, что ты сейчас собираешься со мной сделать.
– А кто сказал, что я собираюсь с тобой что‑то делать, что будет мне стоить два шиллинга?
Она показала на его потертую юбку:
– Ты‑то не говоришь, а вот старик Гарри говорит это за тебя.
Он глянул вниз и осклабился, но тут голос его стал серьезным:
– Никогда еще за это я не платил, и никогда не буду. Да все удовольствие пропадет, как подумаешь, что я потратил два шиллинга на то, что можно найти под каждым кустом.
Он надежно нахлобучил берет на голову и направился к двери.
Но она была резвее его и оказалась у двери раньше. Когда он попытался поднять щеколду, ее рука задержала его, и он всем телом прижался к ней. Он почувствовал, как ее рука отпустила его руку и полезла под юбку.
– Старик Гарри прав. – Она шумно вздохнула с причмокиванием. – Он и есть Махаунд. – Она стиснула его изо всех сил на мгновение, потом отняла руку и с шумом закрыла дверь на засов, при этом роба ее упала на пол.
– Никаких двух шиллингов я с тебя не возьму, парень. – Она торопливо возилась с пуговицами его жакета. – Пусть у тебя рваная юбка и кафтан в заплатах, берет дырявый и мошна пуста, но у тебя есть то, чего даже такая портовая шлюха, как Мэри Дэвис, в жизни никогда не видела, и вряд ли увидит, я так думаю. Такое красивое майское дерево, что и самой Мэри Дэвис не грех заплатить за него два шиллинга, чтобы было о чем рассказать на старости лет. Думай что хочешь, но Мэри Дэвис заплатит тебе два шиллинга сама. Да такое зрелище похлеще медведя, на которого ты так таращился.
Ни до, ни после Рори не зарабатывал два шиллинга с таким удовольствием. Ее профессиональные ласки возбуждали его гораздо сильнее, чем неумелые нежности, которыми он наслаждался с многочисленными Мэри дома, и вскоре он обнаружил, что она отдавала ему больше, чем причиталось на указанную сумму, потому что ее ласки и нежные нашептывания показывали, что это была не просто двухшиллинговая сделка. К сожалению, все кончилось слишком быстро, но и после этого она не хотела его отпускать.
– Мне надо идти, Мэри, дорогая. – Он попытался сесть, но она опять повалила его. – Мне надо успеть на дилижанс в Англию рано утром, а на постоялом дворе всего один стог соломы. И мне бы хотелось, чтобы он приютил меня сегодня ночью. Шатание по улицам Глазго до рассвета мне не улыбается вовсе.
– Стог соломы на постоялом дворе! – тянула она его назад. – Да что же это за стог, если он может заменить Мэри Дэвис?
– Да не может заменить!
– Тогда ты остаешься здесь, Рори Махаунд, или как там тебя зовут, хотя имечко вполне подходящее. Мы плотно прикроем ставни, дверь открывать не будем. Мэри Дэвис может себе такое позволить раз в жизни, потому что такое вряд ли еще случится. В кладовке есть холодная баранья ножка и краюха хлеба. Я поставлю чайник, и мы выпьем по чашечке горячего чая с капелькой виски на загладку. А когда животы набьем, мы все втроем немного повеселимся.
– Все втроем? Ты еще кого‑нибудь ждешь?
Она кивнула, и черные завитки упали ей на лицо.
– Ты, я и старик Гарри, – показала она пальцем. – Разве же он не сам по себе? Бедняжка, он сейчас отдыхает, но после чашечки сладкого чая он снова будет стоять сильный и могучий. Вот погоди и увидишь.
– Эх, да ты меня вконец испортишь, Мэри Дэвис, за это тебя и люблю.
Рори снова растянулся на кровати, руки за голову, и стал наблюдать, как она суетилась по комнатушке. Из шкафчика над маленьким камином она достала тарелку с холодным мясом и буханку хлеба. Она порезала мясо толстыми кусками, потом хлеб. Когда вода закипела, она засыпала заварку и заварила чай. Подойдя опять к шкафчику, она достала глиняную бутылку. Маленький сосновый столик она пододвинула к кровати, накрыв его куском грубого белого холста. Рори, сидя на кровати, и Мэри, сидя на своем единственном стуле, устроили уютную трапезу, и Рори это показалось гораздо лучше, чем холодное гостеприимство стога соломы. Мэри Дэвис была хорошенькой девушкой. Очевидно было, что она недолго занималась своей профессией, и Рори видел, что она по‑настоящему увлеклась им. Как и все прочие Мэри.
Поев, она отодвинула стол и присоединилась к нему в постели. Точно как она предсказывала, старик Гарри сделал им одолжение не один раз, а целых два, прежде чем свернуться на отдых. Пока он отдыхал, Рори и Мэри Дэвис болтали, не как любовники, а как старые друзья. Сквозь грубый налет вульгарности Рори уловил черты очень приличного человека, и, несмотря на то, что она, как она сама первая созналась, была проституткой, двухшиллинговой шлюхой для голодных до женщин моряков, только что сошедших с корабля, Рори нашел ее остроумной и обаятельной, а также (хотя это его нисколько не удивило) он обнаружил, что она по уши в него влюбилась.
– Зачем тебе надо ехать в Англию? – умоляюще вопрошала она, накручивая на пальцы длинные желтые пряди его волос. – Я слышала, это убогое место. Почему бы тебе не остаться здесь с Мэри Дэвис?
– А что мы будем есть, когда кончится холодная баранина?
– Я еще заработаю.
– А я, значит, буду лежать на спине и смотреть, как ты меня содержишь?
– Ничего подобного! Послушай, Рори Махаунд, я не могу делать два дела одновременно. Я не могу оставаться здесь и зарабатывать деньги с одним клиентом и в то же время бегать по порту и подыскивать следующего. Иногда у меня бывает пять мужчин в день, а это – десять шиллингов; иногда я бываю удачлива и у меня бывает десять клиентов, а это – целый фунт. А теперь, когда у меня будет парень, который будет сводничать для меня, я смогу принять и двадцать, а это – два фунта. Я бы делилась с тобой. Фунт тебе, фунт мне. Ты подумай, сможешь ли ты получить такое царское жалованье в Ливерпуле? Целый фунт в день? А что? Да это больше, чем зарабатывает сам лорд мэр, и всю работу буду делать я.
Фунт в день! Это было соблазнительное предложение. Мало кто из мужчин мог столько заработать. Но Рори покачал головой.
– Ты искушаешь меня, Мэри Дэвис, но ни твои слова, ни твои дивные белые титьки, ни перспектива провести все свои ночи с тобой меня не соблазнят, завтра я еду в Ливерпуль. Там меня ждет дядя, и я поплыву на корабле в Африку. Может, я и не буду зарабатывать фунт в день, Мэри Дэвис, но я увижу мир.
– В Африке таких беленьких и кругленьких вообще не увидишь. – Она подперла руками груди снизу. – Там только черные и найдешь. Я, вообще, только одного черномазого и видела‑то в своей жизни, но я слыхала, что в Африке все мужчины и женщины черные. Когда увидишь этих черных сучек, сразу пожалеешь, что рядом нет Мэри Дэвис.
