Фолькер Лупинус также выглядел серьезным. Но за этим скрывались глубокая скорбь и печаль. Слева от него сидела молоденькая девушка. Черный костюм и черные как смоль волосы подчеркивали белизну ее лица. Она держала в руке платок и постоянно прикладывала его к губам.

Главный комиссар Майзель не знал девушку. Впрочем, он не знал никого из присутствующих на траурной церемонии, кроме Лупинуса. Не знал также и даму под вуалью в заднем ряду.

Никогда прежде Майзель ее не видел. Однако чувствовал, что она не была ему так же незнакома, как другие здесь, в капелле. В ней было что-то такое, что относилось и к нему, что-то…

Фисгармония заиграла «Все люди должны умереть непременно, и всякая плоть истлевает во прах, как и сено», двери растворились, и вместе с четырьмя похоронными носильщиками в капеллу проникли солнце и ветер. Гости поднялись и, когда служители вынесли покойную, образовали траурную процессию. За гробом торжественно шествовал рослый пастор, справа от него степенно и размеренно вышагивал доктор Лупинус, по другую сторону — его сын. Молоденькая девушка шла за ними, в другом ряду.

Майзель ждал. Ждал незнакомку под вуалью и надеялся, что сможет пристроиться неподалеку от нее. Но ждал напрасно. Дама под вуалью не присоединилась к траурной процессии, не осталась она и в храме Божьем. Майзель больше не видел ее. Медленно и задумчиво последовал он за остальными.

У раскрытой могилы пастор еще раз прочел молитву. Отброшенная на сторону коричневая земля выглядела неэстетично среди пышных венков и букетов цветов. Гроб осторожно опустили на веревках в могилу. Раздались тихие рыдания, всхлипывания, покашливание. Лицо врача выразило новую степень серьезности. Губы его были плотно сжаты, взгляд устремлен вдаль. Неколебимо, как крепостная башня под натиском бури, стоял Лупинус у земляного холмика.

Началась церемония последнего прощания. Брали землю с лопаты, которую держал могильщик, и бросали горсть на гроб. Затем подходили к вдовцу и его сыну — рукопожатие, пара тихих слов.

Майзель был одним из последних. Он исподволь наблюдал, как присутствующие выражали соболезнование, и слышал ответы Лупинуса.

— Спасибо, спасибо. На то была воля Божья, — монотонно бубнил он одно и то же.

Когда подошла очередь Майзеля, врач, узнав его, слегка оторопел.

— Благодарю, господин главный комиссар, благодарю. На то была… Благодарю, большое спасибо. — Лупинус не стал говорить Майзелю о воле Божьей.

Рукопожатие Фолькера было вялым. Майзель представился.

— Главный комиссар Майзель. Примите мои искренние соболезнования, господин Лупинус. Я веду расследование этого преступления.

Молодой человек поднял большие вопрошающие глаза. Его пальцы вцепились в руку Майзеля. На какое-то мгновение главный комиссар задержался: ему показалось, будто губы Фолькера разомкнулись. Но с них не слетело ни слова, ни звука. Молодой Лупинус разжал пальцы, и его рука снова вяло повисла, пока ее не схватил следующий участник церемонии.

Майзель не спеша побрел к выходу. Он рассматривал надгробья по обе стороны от дорожки, читал имена и фамилии, даты рождения и смерти, читал повсюду одно и то же скучное и бесцветное: «Спи спокойно!» — с восклицательным знаком, придававшим фразе звучание приказа: ты будешь спать спокойно!

Стоял дивный солнечный день. Старые развесистые буки отбрасывали на дорожку узорчатые тени, серебристым блеском отливали листья берез. То здесь, то там с лопатками и лейками у могил сидели на корточках люди.

У ворот Майзель остановился. Он натянул перчатки и надел шляпу. Группами и поодиночке люди покидали кладбище. Многие спешили к автостоянке, где плотными рядами стояли машины. Майзель поискал глазами таинственную незнакомку, но и тут ее не было видно.

Появилось семейство Лупинусов. Рядом с Фолькером шла молоденькая девушка с лицом бледным как мел. Доктор Лупинус заметил стоящего в стороне Майзеля. Взаимные кивки, сдержанно и официально. Майзель, кроме того, приподнял шляпу. Доктор Лупинус по-отечески ласково положил руку на плечо своему сыну, что, видимо, должно было означать: «Ну, теперь мы одни, мой мальчик», и сделал это так, чтобы как можно больше людей увидели сей возвышенный жест.

Но Иоганнес Майзель заметил также, что Фолькер Лупинус не поддержал эту лицемерную игру, рассчитанную на дешевый эффект. Он порывисто отступил на шаг назад и, взяв девушку под руку, оставил отца в одиночестве.

Пройдя несколько шагов, Фолькер неожиданно остановился и после непродолжительной оживленной беседы со своей спутницей направился к Майзелю.

— Когда я могу поговорить с вами, господин главный комиссар? — решительно спросил он.

— В любое время! — отозвался Майзель и дал молодому человеку свой гамбургский адрес.

Пол сотрясался под тяжестью передвигавшейся по нему четверти тонны двух великанов. На дешевой безвкусной люстре жалобно бренчали подвески, им вторили бокалы и тарелки в горке. Когда братья Конданссо одновременно ступали по рабочему кабинету доктора Кайльбэра, все движимое имущество в комнате скрипело и дрожало.

Французы разбудили адвоката в пять часов утра, но Кайльбэр на это не рассердился. Если речь шла о возможности заработать деньги, он был готов отправиться пешком хоть на Килиманджаро. А визит Конданссо сулил немалые деньги.

— Я видел медальон, — пробормотал он и рассказал о встрече с женщиной, прятавшейся за занавесом, в баре у Миллернтор. С мрачными лицами братья продолжали мерить комнату увесистыми шагами.

Кайльбэр подумал, что причиной угрюмого настроения французов была высокая цена сделки, однако вскоре понял — их занимала совсем другая проблема.

— Это была наша Аннет, — сквозь зубы процедил Бенуа и, затянувшись сигарой, выпустил сизое облако дыма.

— Аннет не говорит бегло по-немецки, — возразил Жан.

— Но женщина, скрывавшаяся за занавесом, говорила без малейшего акцента, — уже в который раз повторил Йозеф Кайльбэр. Его удивляло упорство, с которым оба француза пытались найти у «женщины-невидимки» черты какой-то Аннет.

Он не знал никакой Аннет, и никакая Аннет его не интересовала. Его интересовала сделка и ее цена, которую он, естественно, завысил на несколько тысяч по отношению к той, которую запросила женщина. Адвокат призвал французов — уже в третий раз — прийти наконец к какому-то решению. Он сам якобы ни секунды не сомневался в том, что речь шла об интересующем их медальоне. И не все ли равно, кто его предлагает — Аннет, Аманда или Анжела. К тому же «невидимка», как можно предположить, была всего лишь посредницей — настоящие хозяева остались в тени.

— Или у вас это иначе? Разве вы действуете не по чьему-то поручению? Кто в наше время делает бизнес в одиночку? Все пользуются услугами посредников, чтобы избавить себя от лишних хлопот. И это правильно, В конце концов посредники кормятся от такого разделения труда.

Судя по невнятному бурчанию визитеров, его доводы их не убедили. Бенуа Конданссо пожал плечами. Возможно, он не все понял или не желал говорить о коммерции, а его брат сердито вытаращился на Кайльбэра и с тихой угрозой в голосе протянул:

— Пускай вас не печалит наша работа, иначе вы разбудите во мне зверя!

Крупного зверя он в себе не разбудил, а вот змея, шипящая и изворотливая, в нем проснулась, когда все трое перешли к обсуждению денежного вопроса. Однако вначале братья Конданссо, переглянувшись, завели между собой разговор на каком-то тарабарском языке — смеси итальянского и французского, настоянной к тому же на жутком корсиканском диалекте. Как ни старался Кайльбэр, но из их темпераментного диалога, кроме имени Аннет и своего собственного, не разобрал ни слова, хотя довольно прилично знал французский.

Свой разговор на тарабарском языке они начали с полемики о девушке по имени Аннет.

— Послушай, Жан, тот ночной вызов Лекюра, этого старого стервятника, был явной промашкой, которая может привести к крупным неприятностям, — сказал курящий Конданссо. — Он усыпляет совершенно постороннюю девицу, будит тебя среди ночи, да еще надеется после этого на вознаграждение.