Майор схватил ее за руку и осторожно усадил обратно в кресло.

— Пожалуйста, сидите и не вставайте, Каролина. Виски? — Он подошел к бару. Через плечо спросил: — С содовой? — И поставил на столик два стакана. — Я позабочусь, чтобы дали наконец разрешение на погребение и наследники могли вступить в права пользования имуществом покойной. Мы выяснили, что медальон находится в сейфе, как вы и предполагали. Итак, его получит доктор Лупинус. Вам ясна задача, двадцать девятый?

— Французская группа пойдет на сближение с Лупинусом и попытается сделать то, чего ей не удалось сделать у Эрики Гроллер.

— Наверное, они будут искать контакт, если уже не установили его, и тем самым неумышленно приведут пас, точнее вас, к исходному пункту.

— О’кей. Хотя… собственно говоря, нам вовсе не нужен этот окольный путь. Вы узнали какие-нибудь подробности относительно Аннет Блумэ, сэр?

Майор Риффорд промолчал. Вопрос был продуман очень тщательно, и это его беспокоило. Если Диксон была союзницей, то можно было бы рискнуть на решение неразрешимо» задачи, а если — противником, то это внушало неуверенность. А Диксон стала противником. Противником, который все еще находился в их рядах, человек в высоких чинах, но уже противник. Она решила действовать без ведома начальства и сообщила об этом резиденту только тогда, когда ее самовольные действия потерпели крах и ей потребовалась срочная помощь. Это было даже хуже, чем открытое предательство.

И все же вопрос ее был справедливым, и Риффорд ответил на него самому себе. Ответил четко и лаконично, как требовал этого от других: нет, его коллеги из парижского отделения ЦРУ еще ничего не сообщили о Блумэ. Риффорд по-прежнему пребывал в неведении. Два-три тощих факта: Аннет Блумэ приехала в Берлин с заданием французов, пока еще неизвестных, чтобы сблизиться с Эрикой Гроллер и заполучить ее медальон. Миссия Блумэ оказалась безуспешной, поскольку медальон врача оказался в банковском сейфе. Но в ближайшие дни он сменит своего владельца: доктор Лупинус вступит в права наследника покойной и место действия перенесется из Берлина в Гамбург. А так как Блумэ не сможет больше участвовать в этом деле, то в игру вступят новые лица. Поэтому Каролина Диксон — она еще годилась для этого — должна выехать в Гамбург, чтобы выследить этих новых лиц. Итак, ситуация ясна, направление, в котором нужно было действовать, тоже, значит, все о’кей.

— Поезжайте, не дожидаясь, чем здесь все кончится. Присмотритесь к людям, окружающим доктора Лупинуса. Некоторую информацию о нем я пришлю вам еще сегодня: его привычки, знакомства и так далее. Кстати, если это вас интересует, могу сообщить, что он содержит на правах любовницы молоденькую студентку, а та в свою очередь поддерживает необычный контакт с одним французом, неким господином Лёкелем. Может быть, вы начнете с него?

— Мне дадут в помощь людей?

— Несомненно. Пару-другую опытных парней. Будут и женщины. Но никого из них не посвящайте в тайну дела. Все остальное написано в вашем докладе. Выпьем за ваш успех, Каролина!

— За успех! — откликнулась миссис Диксон. Она допила бокал и попрощалась.

Подходя к двери, она не смогла сдержать улыбки. «Кошка-то без когтей», — снова подумала она о Риффорде. Но так думает мышка, пока когти не выпущены. Холодный пот выступил у нее на лбу, когда она вдруг услышала голос Риффорда, крикнувшего ей вслед:

— Достопочтенный сын со вчерашнего дня также в Гамбурге. Авось вам не придется принимать против него крутые меры! Я имею в виду Фолькера Лупинуса.

Стрелка спидометра «фиата» подрагивала напротив цифры сто десять. Жан Конданссо держал рулевое колесо левой рукой. Правой поглаживал себе колено. Широкая лента асфальта стрелой убегала на юг. Его нога в напряжении застыла на педали газа. Колени затекли от неподвижности и ныли.

Восточный край неба слабо окрасился в серый цвет. Конданссо пытался наверстать упущенное время и прибыть на место еще до рассвета. Нужно было использовать сумерки. Человек, лежащий в багажнике, оглушенный и связанный, придет в себя часов около шести. Оставалось сто двадцать минут, а до леса под Амбруа было еще далеко.

Жан Конданссо считал эту дальнюю поездку излишней. Не было бы ничего страшного, если бы Ричарда Дэвиса нашли где-нибудь в парижском предместье с синяками на лице, в разорванной одежде, без бумажника, часов и кольца, которые у него забрали. Все должно было походить на обычное нападение с целью грабежа.

Корсиканец сомневался в успехе, но приказ есть приказ. Возможно, французская полиция и клюнет на эту наживку, но ЦРУ — никогда. Старик жутко рассвирепел, когда к нему доставили в бессознательном состоянии ночного преследователя.

— Не хватало еще, чтобы вы натравили на нас американцев! — рявкнул он.

«И поделом нам досталось», — вынужден был признаться в душе Жан Конданссо. Но кто бы мог подумать, что за этой ищейкой скрывается агент секретной службы США! Теперь, как говорится, спасай то, что еще можно спасти!

Конданссо проехал несколько деревушек. За путепроводом под полотном железной дороги он свернул с главной магистрали. Неровная булыжная дорога с выбоинами заставила его снизить скорость. Он взглянул на часы, затем на розово-желтые блики на горизонте и снова проклял парижское дорожное управление. Ему пришлось дважды объезжать закрытые участки дороги, и на этом он потерял целый час.

Впереди показался Амбруа. Он не решился ехать прямо в городок: слишком уж оживленным стало движение на его улицах. По тряскому песчаному проселку он объехал местечко и остановил машину на лесной просеке. Лес встретил его птичьим концертом. Щебетанье птиц заглушало все остальные звуки и действовало ему на нервы. Жан Конданссо выждал десять минут, прислушиваясь, затем открыл багажник. Там лежал Ричард Дэвис с кислородной маской на лице, запакованный в одеяло, как тюк.

Конданссо развязал веревки и снял с Дэвиса маску. Потом оттащил тело в кусты. На листьях деревьев серебрилась утренняя роса. Когда Конданссо развернул свой «фиат», над лесом уже играли первые бледные лучи солнца.

Париж пробуждался, как пробуждаются все другие города. Какие-то серые люди с бледными, заспанными лицами бочком выползали на улицы из таких же серых домов. Фабричные гудки подгоняли их. Жан Конданссо ехал вдоль шпалер ожидающих на остановках автобусов или толпящихся у входа в метро людей. Перед одним из домов на улице Дальбер он остановил машину. Несмотря на свою тучность, поднялся на четвертый этаж быстрыми шагами и, слегка задыхаясь, рывком открыл входную дверь квартиры.

Помещение, в котором он очутился, походило на старомодное бюро. Полки, канцелярские шкафы с дверцами в виде жалюзи, два письменных стола. Над ними висели неоновые лампы. Их резкий, пронзительно белый свет отражался от потолка и голых стен, покрытых известью. У окна стоял Бенуа Конданссо.

— Все в порядке? — спросил он брата.

— В порядке. — Жан выключил верхний свет и плюхнулся на стул, пружины которого заскрипели под его тяжестью. Бенуа уселся напротив него. Потянулся к пепельнице, где тлела большая черная сигара.

— Ты говорил со стариком? — спросил Жан.

— У него жалкий вид, чертовски жалкий, просто кошмар. Сверху поступила команда к отступлению. Операция «Медальон» была, как считают, его единственной неудачей. А теперь еще эта история с гангстером из ЦРУ. Не хотел бы я быть в шкуре старика.

— Это его проблемы. Есть новые распоряжения?

— Нет. Ждать — это сейчас главное. Ждать, что предпримет противник.

— Противник? Думаю, что никто из нас не знает его.

— Наверху встревожены появлением ЦРУ. Пойми это, Жан. Они не верят в случайность. Видимо, это как-то связано с убийством той берлинской врачихи. Л с Аннет…

— Нашлась девчонка?

— Никаких следов. По словам старика, возможны три варианта: либо она обвела нас вокруг пальца и проворачивает дельце в одиночку, — но я не верю в это. К тому же она слаба головкой для таких вещей. Помнишь…