Безобразные сцены в капитанской каюте, где он грозил, умолял, плакал и проклинал, заканчивались вымещением злобы на экипаже. Горе тому, кто осмеливался бросить на леди хотя бы ничтожный взгляд, исполненный нежности. Капитан беспощадно расправлялся с соперником, не внимая никаким объяснениям. Ревность шептала Гоббсу заключить леди на неприступном острове, но он никому не верил и боялся предательства команды. Дошло до того, что капитан лишился сна, подозревая леди в желании изменить ему. Как-то в одном порту старинный приятель Гоббса похвастался своим корабельным доктором, который, по его словам, мог вылечить любую болезнь. Капитан встретился с эскулапом, и тот сумел усыпить его одним голосом. На следующий день Гоббс вызвал доктора и предложил перейти на его судно. «Сэр! — ответил доктор. — О вас ходит недобрая слава бешеного. Стоит ли мне подвергать жизнь опасности со стороны своих больных, если они и так зависят от прихоти моря?» — «Я буду платить вам столько, сколько получает адмирал», — заявил Гоббс. Доктор рассмеялся: «Капитан! Если я захочу, то смогу содержать три таких корабля, как ваш, со всем экипажем».
Гоббс остался ни с чем. Однако не прошло и трех дней, как он напал на корабль своего приятеля, потопил его и забрал доктора на свое судно. Пиратские нравы той эпохи не были в диковинку, и доктор покорился участи пленника. Встреча его с леди была примечательна, они пристально вглядывались друг в друга, а Гоббс скрежетал зубами, не в силах запретить или прерывать их знакомство. Разум капитана заколебался. Теперь уже двое делили свою власть над ним. Доктор согласился помочь ему, при условии полного подчинения. И вот впервые в капитанской каюте за столом стала собираться роковая троица, ведя долгие разговоры, часто кончавшиеся лишь под утро. Доктор и леди, оба одновременно пленники и властелины Гоббса, легко находили общий язык, а капитан внимал им в молчании, убаюкиваемый близостью возлюбленной и голосом целителя. Это не могло продолжаться бесконечно, и команда с жадным нетерпением ожидала развязки, делая ставки то на доктора, то на леди.
И действительно, конец наступил. Смертельная игра, в которую вступил доктор, покоренный чарами леди, заставила его совершить неверный шаг. Он внушил сонному капитану выйти из каюты. Гоббс, как лунатик, спускался на палубу, когда неожиданная волна качнула корабль и он упал. Удар привел его в чувство. Хриплым срывающимся голосом он призвал доктора и, когда тот вышел, обнажил шпагу. «Защищайся, негодяй!» — крикнул он. Доктор, скрестив на груди руки, пристально смотрел на капитана: «Я не умею убивать!» Гоббс хотел его тут час же и прикончить, но из каюты показалась леди: «Вы называете себя джентльменом, Гоббс? Тогда объясните, чем вы лучше мясника?» Ее слова привели капитана в слепую ярость. Он сунул в руки доктора свою шпагу, а сам, выхватив кортик, встал в позицию: «Теперь мы равны!» Доктор повернулся к нему спиной и направился на корму, опираясь на шпагу, как на трость. Гоббс онемел, а затем кинулся за ним. Противник его, услыхав за собою шаги, сломал шпагу и, обернувшись, швырнул ее в лицо капитану. Случайность ли, но Гоббс, увертываясь, потерял равновесие и полетел за борт. Доктор склонился над морем, но в темноте не раздалось ни единого возгласа, ни единого всплеска. Корабль покачивался на невидимых волнах, и только ржаво скрипел сигнальный фонарь, освещая пустую палубу.
Как ни был жесток Гоббс, но наутро команда едва не вздернула доктора на мачту, обнаружив исчезновение капитана. Только вмешательство леди спасло его. И то — если бы она высказала свое расположение к доктору, ее бы не послушали. Но она затаила презрение к нему: «Вы храбро отдаете свою жизнь в руки пирата, но если бы вам пришлось защитить честь дамы, и тогда бы оружие оказалось для вас лишним?» Доктор ничего не ответил ей.
Меж тем старший помощник взял на себя командование кораблем. Будучи убежден в своей власти и безнаказанности, на третью ночь он постучался в каюту леди. Утром его тело нашли пригвожденным к мачте собственной шпагой. Опять корабельный доктор чуть не оказался на рее. Леди не могла ничего сообщить о смерти помощника, и только вахтенный заикаясь рассказал, что видел покойного Гоббса. Матросы пришли в замешательство, однако бочонок рома придал им храбрости. Снова выбрали капитана и направили судно к ближайшему порту.
Дисциплина упала. Пьянство сделалось обычным явлением. Леди молчала, но красота ее действовала как яд. Новый капитан, забыв участь предыдущего, нашел смерть у каюты леди. Экипаж еще терялся в догадках, что предпринять, когда налетел шторм.
Судну грозила гибель — и вот леди, взойдя на мостик, стала отдавать команды. Общение с Гоббсом не прошло для нее даром, она оказалась достойным капитаном. Слушались ее также благодаря страшной поддержке призрачного капитана-призрака. Один доктор имел право входить в ее каюту, не рискуя заплатить за это жизнью. О чем они говорили, никто не слышал, но глаза леди чаще следили за полетом чаек, чем обращались к компасу, и невольная улыбка делала ее красоту еще неотразимей.
Но пути судьбы изменчивы. Судно бросило якорь у берегов, откуда был родом корабельный доктор, и тут последовало открытие: доктор оказался потомком знатного рода и владельцем прекрасного замка. Все, казалось, пришло к сказочному концу, но… это только казалось. Вслед за первым открытием последовало второе. Доктор владел кистью, как лучшие фехтовальщики шпагой. В его покоях висели портреты красавиц, которые тронули его глаза. Глаза, но не сердце. Они входили в замок с тайной надеждой остаться в нем, а уходили с разочарованием. Доктор служил искусству, грезил о мечте и не искал утоления в жизни.
Нет ничего опаснее оскорбленного самолюбия женщины. Леди получила несколько анонимных писем, задевавших ее гордость. Меж тем доктор, упоенный ожидающим его счастьем, отдал распоряжение готовить замок к свадебному торжеству. В карете, увитой гирляндами роз, приехал он за своей невестой. Она ждала его на корабле. «Скажите, сэр, зачем вы приехали сюда? Зачем вы, богатый и знатный человек, бросили свое родовое гнездо и взялись за ремесло врача? Если вы мечтатель и чудак, зачем вы хотите ввести меня в свой замок, где тесно от присутствия тех, кто уже побывал в нем?» Доктор отступил, не в силах отвечать. Леди окинула его холодным взглядом: «Возвращайтесь назад!»— «Но я люблю вас!» — «Вы мне не нужны, — сказала леди. — Я разочаровалась в людях. Среди них нет ни одного сердца, что могло бы стать моим другом». — «Я готов быть для вас слугой! — воскликнул доктор. — Если дело в замке, то я отказываюсь от него». — «Нет слуги вернее собаки, — заявила красавица. — Если хотите сделать мне подарок— пришлите собаку. Впрочем, мы сегодня уходим в море». — «Вы позволите мне остаться на вашем корабле?»— «Нет!»— ответила женщина.
Лодка доктора вернулась к берегу, а корабль поднял якорь.
Эта выходка чуть не стоила леди жизни. Ночью страшная буря разразилась на море, налетевший ураган затушил маяки. Судно летело на рифы, когда яркое пламя вспыхнуло на берегу, мгновенно превратившись в пожар. Огонь бушевал с такой силой, словно соперничал с яростью водной стихии. Благодаря ему леди смогла вернуть свой корабль в покинутую бухту. Наутро матросы сообщили ей, что спасший их пожар случился в замке, от которого остались одни угли.
Леди сошла на берег. Карета с увядшими цветами еще стояла у пристани. Кучер, не получив никаких распоряжений от хозяина, не смел покинуть ее. Леди, снедаемая тревогой, кинулась на пожарище. Там было пусто. Лишь громадная черная собака лежала на куче пепла, рядом с небольшой шкатулкой. Никто не рисковал подойти к ней. Увидев леди, пес перестал, скалить зубы и вильнул хвостом. Он, видно, сильно обгорел и не мог двигаться. Ни доктора, ни его костей не могли отыскать на пепелище, и леди приказала матросам перенести собаку на корабль.
Вот вся история, — закончил Мистигрис.
Лэсси сидела не шевелясь, глядя на него расширенными глазами.
Прошла неделя после этого разговора. Рассказ архивариуса не давал Лэсси покоя. Ей казалось, что он говорил про ее собственную шкатулку. Этот искусно сделанный сундучок достался ей по наследству и всегда был при ней. Еще в детстве она играла с ним, представляя, что его запертые дверцы хранят какую-то тайну. Повзрослев, она так и не решилась вскрыть его, верная прелести незаконченной сказки. И вот теперь девушка вложила лезвие ножа в затейливый замок. Он не поддавался. В раздумье она машинально стала постукивать по нему пальцами. Внезапно раздался печальный звон — и дверцы распахнулись… Пусто, лишь в разводах серебряного зеркала, закрепленного внутри шкатулки, словно на воде расходились круги. Лэсси подняла голову и растерянно огляделась. Была ночь. Яркая луна кусочком льда истаивала в темной влаге небес, пронизанной застывшими звездными искрами. Ее лучи своей пронзительностью резали глаза и, казалось, впитывали в себя остатки жизни из замирающих волн. Лэсси чувствовала всем телом их холодное прикосновение. Они ощупывали ее, сдавливая сердце непонятным ужасом, и она каменела, не в силах вырваться из-под их тоскливого очарования. Плеск воды у борта напоминал чей-то захлебывающийся голос. Ветер тянул однообразную песню, прерываемую скрипом мачты. Бледность парусов стала почти прозрачной, так что они перестали отражаться в воде.
