Остальных уже на закате начали свозить в те самые бараки у пристани, где когда‑то размещались прибывшие в город пиратские отряды. Так же по просьбе Грая Совет города обратился к жителям с просьбой помочь в уходе за воинами, пострадавшими в этой битве.
Всех павших сложили двумя раздельными группами. Пираты положили своих у холма, бывшего во время боя их главной позицией. Дермонцы же сложили своих погибших возле той самой балки, что находилась у них в тылу. Больше ничего в тот день сделать уже не успевали. И потому похороны были назначены на следующий день.
Офицеры‑дермонцы, вернувшиеся к тому, кого ещё утром они называли "господин барон", подтвердили, что вердикт о низложении барона действительно является подлинным. И попросили "господина барона" самого прибыть в лагерь Командора для добровольной сдачи.
На вопрос барона, не арестуют ли они его сами, офицеры ответили, что от этой, столь неприятной для них обязанности, Командор офицеров освободил. И вся надежда только на честь и дворянское достоинство господина барона. Ведь его лишили только права управления баронатом. А вот дворянского звания и происхождения лишить его никто не в силах.
На это барон ответил, что согласен добровольно сдаться Командору. Но только после того, как будут похоронены солдаты, бившиеся за него в этой последней битве. На том и порешили. После этого разговора все офицеры разошлись по своим отрядам, а сам господин барон ушёл в шатёр, уже расставленный для него гвардейцами.
Оба лагеря готовились к ночлегу. Опять ставили палатки. Кашевары готовили ужин. И Командор, и офицеры‑дермонцы разрешили выдать своим войскам по чарке вина.
И в том, и в другом лагере все происходящие события как бы отображали друг друга. Да и в каждой армии, вероятно, после трудного боевого дня происходят одни и те же события. Солдаты приводят себя в порядок. Умываются, чинят одежду и снаряжение, чистят и подправляют оружие, едят и пьют, готовятся ко сну…
И независимо от того, победили они или проиграли в этом бою, после боевого азарта и возбуждения наступает чувство переутомления и апатии. Не хочется ни разговаривать, ни кричать, ни делать лишних движений. А хочется просто отдохнуть. Потому‑то, наверное, и поют после боя песни длинные и протяжные. Как будто думают вслух.
Утром следующего дня из города и в один, и в другой лагерь для отпевания усопших прибыли священники. Когда они подошли туда, где лежали павшие во вчерашней битве, всё уже было готово для проведения ритуала.
В лагере пиратов оставались только караульные. Все остальные собрались у подножия холма, где в четыре ряда длинной лентой были уложены тела их товарищей. Отдельно лежала пара десятков тел, над которыми, стоя на коленях, уже что‑то бормотал старый одноглазый пират. Лица их были прикрыты лоскутами белой материи. Рядом с пиратом горел небольшой костерок, куда он время от времени бросал какие‑то травы и сыпал порошки. Позади него полукругом, так же стоя на коленях, расположились несколько десятков пиратов, тоже что‑то шепчущих и кланяющихся мёртвым.
Командор двинулся было в ту сторону, но его остановил Сапун.
– Не ходи, Командор, – хмуро сказал он, – у них своя вера. По их законам нельзя, чтобы при прощании с покойными рядом находились чужие люди. Потом, когда закопают, можешь подойти.
Командор кивнул и остался на месте.
Подошедший священнослужитель недовольно покосился на группу пиратов стоящих на коленях и молящихся своему богу, но ничего не сказал. Подготовившись к проведению церемонии, он обернулся к пиратскому войску, стоявшему вдоль уложенных на земле тел, и сказал:
– Братья по вере! Сегодня мы провожаем к господу нашему славных воинов, павших в жестокой сече. Обратим же, в сей скорбный час все наши помыслы к тому, чтобы путь их в царство горнее был лёгок и гладок. Чтобы принял их господь к себе с любовью и дал им вечное отдохновение и покой. Помолимся о душах усопших, братия…
Дальше вся церемония пошла своим чередом. Священник, отпев положенные случаю места из священной книги, прошёл вдоль длинных рядов павших, осеняя каждого святым знаком. Следом за ним шёл прислужник с деревянной чашей в руках. Священник брал из этой чаши небольшой высушенный листок со священного дерева маолун и вкладывал его каждому усопшему между губами. Потом переходил к следующему и церемония повторялась.
Стоявший тут же хор из нескольких мальчиков под руководством его помощника, не останавливаясь, пел священные тексты один за другим. И так жалостливо и проникновенно это звучало детскими, будто ангельскими голосами, что многие пираты не выдерживали. К горлу их подступал удушливый комок, и глаза застилала пелена от выступивших слёз. Стесняясь их, суровые мужчины, привыкшие постоянно ходить рядом со смертью, прикрывали лица снятыми шляпами либо незаметно смахивали их пальцами, делая вид, будто в глаз попала соринка. Некоторые из них опустились на колени и тихо вторили детским голосам.
Приблизительно так же проходила процедура отпевания и в лагере дермонцев. Ведь вера у большинства этих людей была одна. Одни и те же священники пели одни и те же песни и совершали один и тот же ритуал погребения.
Только, в отличии от пиратов, войско низложенного барона стояло в строю, при оружии и с приспущенными знамёнами. Офицеры, обнажив головы и держа шляпы на полусогнутой левой руке, выстроились на правом фланге. Ещё правее, немного в стороне, обнажив голову, стоял и сам барон.
После того, как священнослужители закончили все необходимые действия, солдаты, специально назначенные к погребению, подошли к телам павших и, подняв их на плечи, под размеренный барабанный бой и протяжные звуки горна понесли к вырытому с утра длинному рву. Этот ров представлял собой общую могилу, где и надлежало похоронить только что отпетых погибших воинов. Со стороны пиратского лагеря раздался такой же протяжный звук горна. Там тоже приступили к погребению усопших…
После того, как была закончена процедура отпевания и пираты прошли вдоль длинной свеженасыпанной могилы, Командор, не надевая шляпу, подошёл к могиле, находившейся в стороне от основного погребения. За ним потянулись те, кто не мог присутствовать при отпевании этой группы погибших. Постепенно и вокруг этой могилы собралось всё пиратское войско.
Постояли молча перед ней среди тех, кто отпевал лежащих здесь. Потом, почувствовав, что стоящие рядом люди чего‑то ждут, поглядывая на него, Командор сказал:
– Среди нас есть люди многих народов. И у каждого из нас своя вера. Но вчера мы, не думая об этом, бились в одном строю, помогая друг другу. И несмотря на то, что наши павшие лежат сейчас в разных могилах, пред лицом нашим, пред лицом предков и перед самим Господом они навеки останутся братьями. Храбрыми воинами, павшими рядом в одном бою. И за это великая благодарность и вечная память им от всех нас!
Едва Командор вернулся от места погребения в свой шатёр, как на дороге появилась группа всадников, направлявшихся от лагеря дермонцев к холму. Остановленная на короткое время разъездом конных пикинёров на подступах к лагерю пиратов, дальше эта группа следовала уже в их сопровождении. Обогнув холм, всадники подъехали к тому месту, где был разбит шатёр Командора и спешились. Среди прибывших находился сам барон и несколько его старших офицеров.
Вызванный караульным конным стрелком, из шатра вышел Командор. Глянув на группу прибывших, он что‑то шепнул одному из гонцов и тот, вскочив на лошадь, вскачь умчался в центр лагеря. Проводив его взглядом, Командор повернулся и не спеша направился к группе прибывших.
Барон, одетый в свой лучший парадный мундир, стоя в окружении своих офицеров, ждал его приближения. Вся его поза: левая рука лежит на рукояти меча, правая нога слегка отставлена назад, прямая спина и гордо поднятая голова говорили о том, что он не сломлен и только обстоятельства вынуждают его подчиниться неизбежному. Его офицеры, так же одетые в парадные мундиры, при оружии, молча стояли позади него, образуя полукруг.
