— Э... Это я, — заикаясь произнес он, чувствуя себя полным идиотом, но ничуть не расстраиваясь по этому поводу. — То есть да. Да, мой лорд. Это большая честь видеть тебя, я не ожидал...

Наконец Магнус поднял руку, и он умолк.

— Ариман рассказывал тебе, как я основал братство Просперо?

Лемюэль все-таки сумел справиться со своим голосом:

— Да, он начал рассказ. И я был бы весьма польщен, если бы ты продолжил повествование.

Его просьба прозвучала довольно дерзко, но неожиданно для себя Лемюэль осмелел. У него вдруг возникло твердое убеждение, что приход Магнуса не случаен и эта встреча так же подготовлена, как все якобы импровизированные выходы на сцену Коралины Асенека.

— Я продолжу рассказ, потому что ты не обычный человек, Лемюэль. Ты способен смотреть на то, от чего в страхе убежало бы подавляющее большинство смертных. На тебя возлагаются большие надежды, и я намерен проследить, чтобы они не оказались тщетными.

— Благодарю, мой лорд, — ответил Лемюэль, хотя в дальнем уголке его сознания возникла тревога, поскольку он и представления не имел, о чем идет речь.

Магнус, проходя мимо, коснулся его плеча, и радость от этого контакта мгновенно смыла все его сомнения. А примарх, обойдя стол, взял в руки колоду позолоченных карт.

— Колода Висконти—Сфорца, — сказал он. — И если не ошибаюсь, это колода Висконти ди Модроне.[64]

— У тебя острый глаз, мой лорд, — сказал Ариман, а Лемюэль с трудом удержался, чтобы не хихикнуть, решив, что это одна из шуток, как их себе представляют в Легионе Тысячи Сынов.

Но слова Аримана прозвучали вполне искренне, и Магнус перетасовал колоду с еще большей ловкостью, чем это немного раньше сделал его главный библиарий.

— Это самая старинная колода из всех существующих, — сказал Магнус, раскидывая карты по столу.

— Как это можно определить? — удивился Лемюэль.

Магнус перебросил несколько карт и выбрал «Шестерку монет». Каждое очко было представлено в виде золотого диска, на котором изображался либо флорентийский ирис, либо человеческая фигура с длинным посохом в руке.

— Масть монет, которая впоследствии превратилась в бубны, обозначена аверсом и реверсом золотого флорина, который магистр Висконти чеканил примерно в середине второго тысячелетия, хотя монеты такого вида были в обращении всего около десяти лет.

Магнус бросил карту обратно на стол и перешел к книжному шкафу Аримана. Несколько мгновений он молча изучал его содержимое, а затем снова повернулся к Лемюэлю. Примарх улыбнулся, как будто собрался пошутить, а не поделиться бесценными воспоминаниями.

— О моем появлении на Просперо рассказывали как о падении кометы, потому что город вздрогнул от сильного удара, — с довольной улыбкой начал свой рассказ Магнус. — Община тизканцев, как называли себя те, кому удалось спастись от психнойенов, была опутана древними традициями, но они имели кое-какой опыт в использовании сил эфира. Они, конечно, не знали этого названия, и их способности, хотя и достаточные, чтобы отгонять пси-хищников, не многим отличались от заклинаний полоумных детей.

— Но ты научил их, как лучше использовать эти силы?

— Не сразу, — сказал Магнус и взял с полки книжного шкафа золотой диск с выгравированными на нем клинообразными символами.

Он быстро осмотрел диск и положил на место, едва заметно покачав головой. Затем повернулся к столу, и тогда Лемюэль увидел, что это был зодиакальный хронометр.

— Я... был тогда очень молод и почти ничего не знал о своих возможностях, хотя обучал меня величайший во Вселенной наставник.

— Император?

Магнус усмехнулся:

— А кто же еще? В общине тизканцев я тоже прошел обучение и быстро усвоил все, что они могли мне дать. По правде говоря, я обогнал самых прославленных ученых Просперо уже через год после появления на планете. Их убеждения были для меня слишком прямолинейными и догматичными. Мой интеллект во всех отношениях превосходил умы тех, кто пытался меня обучать. Даже начальное обучение дало мне гораздо больше, чем могли дать они.

В голосе Магнуса Лемюэль отчетливо слышал нотки высокомерия. Потенциал примарха был неизмеримо выше способностей простого смертного, и в отличие от речей Аримана, в которых порой проскальзывало смирение, в словах Магнуса не было ничего подобного. Если Ариман все же сознавал границы своих возможностей, то Магнус явно был убежден в их отсутствии.

— Так как же получилось, что ты сам стал их учить? — спросил Лемюэль.

— Я предпринял поход в пустоши Просперо. Истинная сила дается только тем, кто подвергает себя самым суровым испытаниям. В пределах общины я не знал никаких страхов, ни голода, ни особых трудностей и потому не имел повода испытывать пределы своих возможностей. Необходимо было проверить свои силы, чтобы понять, имеются ли вообще эти пределы. Я знал, что вне города я либо найду способ разблокировать свои силы, либо погибну.

— Это чересчур радикальное решение проблемы, мой лорд.

— Ты так думаешь, Лемюэль? Но разве не лучше потерпеть неудачу, дотягиваясь до звезд, чем никогда не пытаться это сделать?

— Звезды представляют собой гигантские шары раскаленных газов, — с улыбкой заметил Лемюэль. — И они сжигают всех, кто оказывается слишком близко.

Ариман засмеялся:

— Этот летописец неплохо изучил своего Псевдо-Аполлодора.[65]

— Верно, — с довольной усмешкой согласился Магнус. — Но я отвлекся. Через год после прибытия на Просперо я вышел из ворот Тизки и почти сорок дней странствовал в пустошах Просперо. Эти области и сейчас известны под таким названием, хотя оно и ошибочное. Эта цветущая местность наверняка понравится тебе, Лемюэль.

У Лемюэля защемило сердце: он вспомнил о видении Аримана, в котором он был на поверхности Просперо.

— Я уверен, что так и будет, мой лорд, — сказал он.

Магнус налил себе бокал вина и начал рассказ:

— Я прошел сотни миль по дорогам через разрушенные города, где еще остались металлические каркасы высоких башен, пустынные площади и огромные амфитеатры. Не так давно здесь существовала великая цивилизация, которая рухнула в течение одного дня, но в период безумства Древней Ночи такое случалось не так уж редко. Наконец я пришел в город у подножия горы, и он показался мне знакомым, хотя до сих пор я не выходил за пределы Тизки. Целый день и всю ночь я бродил по его опустевшим улицам среди темных зданий, где еще сохранились последние вздохи живших там людей. Их вид сильно растрогал меня, хотя я даже не ожидал, что способен на такие чувства. Эти люди были уверены в том, что им нечего бояться, что они сами распоряжаются своими судьбами. С приходом Древней Ночи все изменилось. Они поняли, насколько уязвимы. В тот момент я поклялся овладеть своими силами настолько, чтобы никогда не стать жертвой превратностей постоянно меняющейся Вселенной. Я должен выстоять против подобных угроз.

И снова Лемюэль ощутил полную силы уверенность примарха, она словно обволакивала кожу и придавала крепости телу.

— Я стал взбираться в гору по узкой тропе и дошел до поворота, где давно умерший скульптор установил огромную статую птицы, высеченную из многоцветного камня. Это была величественная фигура с поднятыми крыльями и грациозной лебединой шеей. Статуя примостилась на самом краю обрыва и простояла так тысячи лет, покачиваясь и все же сохраняя равновесие. Но едва я взглянул на это великолепие, как статуя сорвалась с постамента и разлетелась вдребезги далеко внизу, у подножия скалы. Падение вызвало в моей душе сильнейшее ощущение потери, которое я так и не мог объяснить. Я отказался от восхождения и спустился вниз, где, как и ожидал, обнаружил разбитую статую.

Там, где она упала, вся земля была покрыта ковром осколков. Большие и малые, они разлетелись во все стороны на расстояние, которое человек может пройти за час. Целый день я провел, разглядывая осколки, измеряя их, прикидывая вес и удивляясь, почему статуя выбрала для падения именно этот момент.