— Как необычно! Вспоминать год за годом…
— Это довольно трудно. Я думала, будет легче. — Уитни пролистала лежащую рядом книгу и закрыла ее. — И помню я почему-то немного.
Я снова взглянула на горшки, освещенные ярким солнечным светом. За окном, на противоположной стороне улицы, виднелась ярко-зеленая площадка для гольфа.
— Ты сломала руку.
— Что?
— Когда тебе было одиннадцать, ты упала с велосипеда и сломала руку, помнишь?
Уитни задумалась.
— Точно, — наконец сказала она. — Было дело. Сразу после твоего дня рождения, да?
— Нет, в тот же самый день. Тебе наложили гипс, и ты вернулась как раз к торту.
— И как я могла забыть?! — Уитни покачала головой. Снова взяла ручку и начала писать.
Я чуть было не рассказала о фильме Кирстен и о том, что это он мне напомнил о том случае, но не стала. Уитни уже написала три строчки, я не хотела ей мешать и тихо вышла из комнаты. Когда проходила мимо через час, она все еще писала, но на этот раз даже не подняла головы.
Я отвернулась от раковины и взглянула на маму. Интересно, если спросить ее, что случилось, когда мне исполнилось девять, за пару месяцев до смерти ее матери? Что она вспомнит? Ярко-зеленую траву, как Кирстен? Или мой день рождения, как я? Или вообще ничего, как Уитни, во всяком случае, поначалу? Одно событие каждый вспоминает по-разному. И нельзя сказать, что кто-то прав, а кто-то нет. Воспоминания, как кусочки мозаики, складываются вместе и помогают понять, что произошло на самом деле.
— Давай залезай!
Я удивленно взглянула на Оуэна. После очередной репетиции я шла по парковке у «Копфса» к своей машине и вдруг услышала скрип тормозов. Испуганно обернулась, ожидая увидеть белый фургон похитителей, но это была машина Оуэна. Он распахнул пассажирскую дверь.
— Это похищение? — спросила я.
Оуэн покачал головой и нетерпеливо махнул рукой, одновременно другой включая магнитолу.
— Ты обязательно должна это услышать! — сказал он, когда я медленно залезла в машину, и продолжил нажимать на кнопки.
— А как ты узнал, что я тут?
— Никак. Ехал домой, остановился на светофоре и увидел тебя. Слушай!
Он прибавил громкость. Послышался свист, затем — инструмент, похожий на скрипку, но только играл он гораздо быстрее, и звук был электрический. Получился жуткий шум, неприятный и на обычной громкости. Но от того, как он грохотал теперь, у меня волосы на голове встали дыбом.
— Правда, здорово? — Оуэн широко улыбнулся. Он кивал головой в такт громыхающим звукам. Я сразу представила кардиомонитор: в сердце закололо, а на экране побежали иголочки.
— Что это? — прокричала я, поморщившись.
— Музыкальный проект! Называется «Мелизма»! — прокричал в ответ Оуэн. От грохота басов у меня затряслось сиденье. Рядом женщина пыталась запихнуть в автомобиль сопротивляющегося ребенка. Она удивленно взглянула на нас. — Музыканты отлично играют на струнных, к тому же синтезируют их и смешивают с разными мировыми ритмами под влиянием… — Его слова заглушили быстрые раскатистые барабанные удары. Некоторое время губы Оуэна двигались бесшумно, наконец стало потише, и я расслышала, что он говорит: — И новая инициатива в музыке стала доступна за счет объединения. Правда, здорово?
Ответить я не успела. Помешал грохот тарелок и последовавшее за ним шипение. То ли рефлекторно, то ли из-за инстинкта самосохранения я не сдержалась и закрыла руками уши.
Оуэн взглянул на меня изумленно. Тут я поняла, что натворила. Опустила руки, но песня уже кончилась, поэтому они на удивление громко хлопнули по сиденью. Особенно по сравнению с неловкой паузой.
— То есть ты сейчас заткнула уши? — тихо спросил Оуэн.
— Я случайно! Просто…
— Так, это уже серьезно. — Он покачал головой и выключил магнитолу. — Одно дело послушать и уважительно сказать, что не понравилось. И совсем другое — полностью отгородиться.
— Я послушала! — возразила я.
— Так разве слушают? Пять секунд всего! — возмутился Оуэн.
— Мне хватило!
— И как тебе?
— Я заткнула уши! — ответила я. — Как думаешь, понравилась мне песня или нет?
Он хотел что-то сказать, но не стал и просто покачал головой. Женщина на мини-вэне, выезжая с парковки, скользнула взглядом по окну «лэнд крузера».
— Эта песня новаторская и комбинированная.
— Если «комбинированная» значит, что ее слушать невозможно, тогда согласна, — тихо ответила я.
— Это «ОП». — Оуэн указал на меня пальцем. Я пожала плечами. — Как ты можешь! Такое чудесное сочетание инструмента и технологий! Никто никогда ничего подобного раньше не играл! Звук невероятный!
— Если только на автомойке, — пробормотала я.
Оуэн сделал глубокий вдох, видимо, собираясь продолжить спор, но, услышав, что я сказала, выдохнул:
— Что-что?
Про автомойку я сказала так же неосознанно, как и закрыла уши. Иногда я очень тщательно следила за собой в присутствии Оуэна, но не сейчас. Не знаю, плохо ли это или хорошо… Судя по испуганному и обиженному выражению лица Оуэна, скорее все-таки плохо.
— Ну, может, — я откашлялась, — звук и вправду невероятен на автомойке.
Оуэн уставился на меня, и я принялась ковырять край сиденья.
— То есть? — наконец сказал он.
— Ты понял.
— Если честно, то нет. Просвети меня.
Естественно, он заставил меня объясниться!
— Ну… — медленно проговорила я, — все звучит лучше, когда едешь по автомойке. Всегда.
Оуэн все так же молча смотрел на меня.
— Просто, — пояснила я, — песня мне совсем не понравилась, прости. Конечно, уши нельзя было закрывать, это невежливо, но я…
— По какой автомойке?
— Что?
— Где эта волшебная радиостанция, на которой решается, достойна музыка внимания или нет?
Я удивленно на него взглянула:
— Оуэн…
— Серьезно. Давай говори.
— Речь идет не об определенной автомойке. А вообще о любой. На всех мойках музыка кажется лучше, неужели не знал?
— Нет, — ответил Оуэн, включая задний ход. — Но теперь знаю. Поехали.
Через пять минут мы подъехали к автомойке «123САДС», расположенной через улицу от моего района. Мы с семьей очень часто там бывали, потому что мама автомойку просто обожала! Папа считал, что по-настоящему отмыть машину можно только вручную, чем он и занимался в солнечные дни. А «123САДС», по его мнению, просто бессмысленная трата времени и денег. Но маме было все равно.
— Какая разница, каков результат?! Главное же процесс! — повторяла она.
Посещение автомойки мы никогда не планировали заранее. Просто, проезжая мимо, мама неожиданно на нее заворачивала и заставляла нас с сестрами искать по всей машине мелочь для автомата. Мы обычно выбирали простое мытье, без горячей воды, иногда с добавлением очистителя для шин. Закрывали окна, откидывались на спинки сидений и въезжали вовнутрь.
Это было что-то незабываемое! В темном отсеке, как во время сильной, неожиданно разразившейся грозы, начинала литься вода. Она била по капоту и багажнику, стекала по окнам, смывая с машины пыль и грязь. А закрыв глаза, я представляла, что отправляюсь вслед за ними. Очень необычное, фантастическое чувство! И говорили мы всегда шепотом, даже не знаю почему. Но больше всего мне запомнилась музыка.
Мама любила классическую музыку. И не разрешала включать в своей машине ничего другого. Мы с сестрами злились и просили дать послушать обычное радио, передающее песни нашего века, но мама твердо стояла на своем.
— Вот будут у вас свои машины, тогда слушайте, что хотите! — говорила она и прибавляла звук, чтоб заглушить Брамсом или Бетховеном наши недовольные вздохи.
Но на автомойке мамина любимая музыка звучала совсем по-другому. Красиво! Я даже закрывала глаза и с удовольствием ее слушала, понимая наконец, что мама находит в классике.
Получив права, я смогла слушать в своей машине все, что захочу, чему несказанно обрадовалась. Но когда впервые одна заехала на «123САДС», то стала искать на радио что-нибудь классическое — захотелось вспомнить старые добрые времена. Но когда машина оказалась внутри автомойки, неожиданно включилась волна, соседняя с той, что я слушала, и заиграла громкая бренчащая песня в стиле кантри. Что-то про вождение старого «форда» в полнолуние. В общем, я б ее в жизни слушать не стала. Но вот ведь странно. Под звук стекающей по окнам воды и работающих щеток песня показалась мне прекрасной. Как будто не важно было, что играет, а важно — насколько внимательно я слушаю, сидя там в темноте.