— Это она тебе подарила? — спросил Кадфаэль, почувствовав, что юноша ожидает вопроса.

— Да, — просто ответил Ив, а затем добавил, помедлив: — Я не хотел его брать.

— Вчера вечером ты его не надевал.

— Не надевал. Вчера она не могла меня увидеть, а сегодня… У меня не хватило духу отказаться от этой награды. Ну да ладно, на полпути к Глостеру она и думать обо мне забудет, и тогда я смогу пожертвовать кольцо какой-нибудь церкви или просто отдать нищему на дороге.

— А почему так? — спросил Кадфаэль, намеренно бередя открытую рану. — Ведь оно, наверное, пожаловано тебе в благодарность за оказанную услугу.

Лицо юноши передернулось, словно от боли. Он двинулся к выходу, но на полпути обернулся и, задыхаясь, выпалил:

— Не оказывал я этой услуги! — А потом, уже более спокойно, повторил: — Не оказывал…

Наконец все разъехались — блестящие придворные, отважные воители, жаждущие заполучить престол соперники и вершащие судьбу трона вельможи, а также оба приезжих епископа. Найджел Илийский отбыл в свою епархию, а Генри де Блуа отправился с братом в Оксфорд, с тем чтобы уже оттуда проследовать к себе в Винчестер. Разъехались, ни о чем не договорившись, ничего не уладив. Мир остался таким же недостижимым, как и до этой встречи, а в приоратской часовне осталось мертвое тело. В конце концов братья, конечно, положат его в гроб и предадут земле, если только родные — а Бог весть, есть ли у него родные, — не пожелают заняться похоронами сами. Нынче на большом монастырском дворе было даже спокойнее, чем обычно, поскольку привычное движение между городом и приоратом, прервавшееся во время пребывания в обители двух монарших дворов разделенной страны, еще не возобновилось.

— Сделай милость, задержись на денек-другой, — упрашивал Кадфаэль Берингара. — Ведь ежели я вернусь с тобой, то не нарушу договоренности. Господу ведомо, что я намерен следовать наказу отца Радульфуса, покуда это возможно. А ведь даже одного дня может оказаться достаточно, дабы узнать все, что мне нужно.

— Это после того, как и король, и императрица, и все придворные в один голос заявили, что знать ничего не знают про Оливье? — недоверчиво спросил Хью.

— Даже после этого. Здесь наверняка был хоть один человек, знавший правду, — уверенно заявил Кадфаэль. — И кроме того, Хью, подумай об Иве. Сейчас он под защитой императрицы, но будет ли этого достаточно? Да ему и самому не видать покоя, пока не выяснится, кто совершил то, чего он, безусловно, не совершал. Прошу тебя, дай мне несколько дней, а я в это время малость пораскину мозгами. Кстати, я ведь просил здешних братьев известить меня, ежели они услышат что-нибудь новенькое насчет сдачи Фарингдона. Вдруг да найдется человек, знающий ответ на все наши вопросы?

— Ну что ж, — неуверенно промолвил Хью, — на пару дней я, пожалуй, могу остаться. Ей-Богу, мне было бы не по себе возвращаться без тебя. Да и насчет Ива ты прав — парнишка будет терзаться, покуда не изобличат истинного убийцу. Стоит попытаться найти виновного, если, конечно, — Берингар усмехнулся, — можно считать виновным человека, избавившего мир от де Сулиса. О нет, нет, Кадфаэль, не говори ничего. Я прекрасно знаю, что убийство есть убийство. Это смертный грех, и совершивший его виновен и перед людьми, и перед Богом. Такое злодеяние не должно остаться безнаказанным, кем бы ни был убитый… Кстати, хочешь еще раз взглянуть на рану? Это был точно нацеленный удар кинжалом, причем нанесенный спереди, а не сзади, из засады. Там, в галерее, было темно — хоть глаз выколи. Но де Сулис был человеком бывалым и мечом владел нехудо. Он не из тех, кого легко застать врасплох.

Кадфаэль призадумался, а потом кивнул.

— Да, давай-ка еще разок осмотрим тело. И его вещички. Они небось все еще на попечении приора. Разрешат нам на них взглянуть, как ты считаешь?

— Я думаю, что епископ противиться не станет. Он разгневан не меньше нас, ведь убийство произошло на его земле.

Бриан де Сулис, покрытый полотняным покрывалом, но еще не облаченный в саван, покоился на каменных плитах в часовне. Городские плотники уже мастерили для него фоб. Похоже, кто-то — не иначе как Филипп — не пожалел денег, чтобы обеспечить ему достойное погребение.

Кадфаэль откинул покрывало как раз настолько, чтобы можно было увидеть рану — тонкий, темный, с посиневшими краями разрез длиной не больше ногтя. В остальном тело де Сулиса, мускулистое и крепкое, не пострадало. Бледное, как алебастр, лицо сохраняло надменное выражение.

— Его сразил не меч, это уж точно, — уверенно заявил Кадфаэль. — Поначалу, пока кровь не смыли, об этом

трудно было судить, но нынче-то видно — удар нанесен кинжалом. Не слишком длинным — в самый раз, чтобы достать до сердца, но и не коротким, иначе на коже осталась бы отметина от крестовины. Клинок был тонким, очень тонким, и убийца вырвал его из раны мгновенно, как только нанес удар. Искать забрызганную одежду нечего и пробовать — из такой раны кровь фонтаном не забьет. Прежде чем открылось кровотечение, убийцы уже и след простыл.

— Неужто он далее не удостоверился, что сразил наповал? — с сомнением спросил Хью.

— О, он был уверен, что удар достиг цели. Убийца — человек весьма хладнокровный, решительный и умелый.

Кадфаэль вновь прикрыл покрывалом окаменевшее лицо покойного.

— Ну, здесь нам больше искать нечего. Может, пойдем осмотрим место, где все случилось?

Хью и Кадфаэль покинули храм через южную дверь и прошли по северной галерее до третьей ниши. Именно здесь и было обнаружено тело. Просочившись сквозь одежду, кровь окрасила каменные плиты, и, хотя кто-то уже успел протереть пол, на нем еще оставалось расплывчатое розоватое пятно размером примерно с ладонь.

— Да, — протянул Хью, — если они здесь и схватились, то на камне следов борьбы все равно не увидишь, но мне сдается, никакой борьбы и не было. Его застали врасплох.

Они присели и задумались, пытаясь восстановить картину случившегося.

— Удар был нанесен спереди, — размышлял вслух Кадфаэль, — а когда убийца вытаскивал кинжал, он потянул за собой тело, и оно рухнуло вперед, в проход. Несомненно, что здесь, внутри, он кого-то поджидал. У него была назначена встреча — ведь раз он не снял ни меча, ни кинжала, значит, к повечерию не собирался. И ждал он человека, которому доверял, а иначе нипочем не подпустил бы его так близко. И уж кого он не подпустил бы в первую очередь, так это Ива. При виде этого молодца де Сулис сразу выхватил бы меч. Но ему следовало опасаться не только юного Хьюгонина. Здесь, в приорате, было не менее полусотни людей, люто ненавидевших его за содеянное в Фарингдоне. Воины, вовремя успевшие унести оттуда ноги, наверняка хотели с ним посчитаться, да и в свите императрицы хватало людей, хоть в замке и не бывших, но на де Сулиса обозленных до крайности. Он должен был остерегаться чуть ли не всех, кроме проверенных друзей и соратников.

— Но на сей раз он просчитался, — заметил Хью.

— Одно предательство влечет за собой другое. Он обманул доверие императрицы, а теперь кто-то, кому доверял он, обошелся так же с ним самим. Вот ведь оно как бывает.

— Я так понимаю, — промолвил Хью, серьезно глядя в глаза Кадфаэлю, — что мы с тобой оба ничуть не сомневаемся в правдивости слов Ива. Я-то его хорошо знаю и потому ему верю. Но как вся эта история должна представляться тем, кто вовсе с ним не знаком? Не стоит ли поразмыслить об этом?

— Пожалуй, стоит, — согласился Кадфаэль, — хотя для нас его невиновность несомненна. Итак, никто не подтвердил, что видел его в церкви, однако это не удивительно. Ив говорит, что пришел поздно, когда служба уже начиналась, а потому ни с кем не разговаривал. Он стоял в темном углу за дверью, потому и наружу вышел одним из первых. Мы слышали, как он, споткнувшись, охнул от неожиданности, а потом позвал на помощь. Так вот, если предположить, будто он вовсе не ходил к повечерию и мог обделать свое дело, пока почти все находились в храме, зачем ему вообще было кричать? Филипп уверяет, что это была хитрость. Однако же Ив хоть и умен, хитрости в нем ни на грош. Он бы попросту удрал, предоставив другим поднимать шум и звать на помощь. Оружия при нем не было. Как он и сказал, меч его оставался в комнате, в ножнах, и был совершенно чист — ни капельки крови. Со слов Филиппа выходит, будто Ив успел убить де Сулиса, а потом отереть клинок и спрятать в комнате — ведь в его распоряжении было все повечерие. Клинок я осматривал — крови на нем не было и в помине. Нет, коли Ив и впрямь имел бы в запасе столько времени, он не кричать бы стал, а наоборот, постарался убраться как можно дальше, чтобы никто не увидел его рядом с мертвым телом.