Потом земля кончилась — начались заросли тростника. И вот, когда до моря оставалось совсем немного, в зарослях тростника открылся остров с красивым дворцом посредине, малыми сооружениями по бокам и вертолетной площадкой на задах пышной усадьбы. Все это было обнесено глухим забором.

Приземлились. Двое военных в камуфляжной форме помогли батюшке спуститься, поздоровались, но имен не назвали. Взяли у него требный чемоданчик и, осторожно поддерживая под локоточки, повели во дворец. Первый пилот пошел следом, а второй остался заниматься чем-то техническим. Дальше все двинулось своим чередом: батюшка облачился, на четырех сторонах разместил наклейки с крестами и взялся было читать молитвы, но вдруг замер:

— А что это у вас, — спрашивает, — вместо икон — свиные рыла?

Действительно, стены гостиной, где и расположился отец Василий, были украшены клыкастыми кабаньими головами — охотничьими трофеями то есть.

— Не обязательно, — возразил один из военных — старший по возрасту и, похоже, по званию. — Имеются еще и сайгачьи, а также чучела разных уток и других птиц.

— А на втором этаже есть заяц, — добавил младший.

Батюшка достал из чемоданчика складенек, раскрыл его на столе и продолжил молебен. Потом, как полагается, окропил хоромы крещенской водой и помазал наклеечки освященным елеем. После дворца освятил баню, склад, дом охранников, кухню, три катера и, наконец, вертолет.

— Всё? — устало спросил отец Василий.

— Так точно, — подтвердил старший, — теперь можно перекусить.

Обедали у охранников на кухне. Вчетвером. Позвали и второго пилота, однако он пока не мог оставить техническое занятие и только бранился в ответ. За обедом батюшку разморило, стало клонить ко сну, и ему очень захотелось домой, ведь до этого путешествия он успел сегодня отслужить литургию, окрестить пару детишек и теперь, конечно же, приустал. Остальная компания, напротив, с каждой минутой становилась только бодрее и общительнее. Говорили о рыбалке, о ценах на строительные материалы, о ремонте автомашин, и отец Василий не прислушивался. А потом вдруг первый пилот сказал:

— Помогите разрешить духовный вопрос.

— Что такое? — встряхнулся батюшка.

— Теща у меня вроде бы несглазливая: когда приезжала на день, на два — ничего не случалось. А тут с тестем повздорила, и живет у нас уже целый месяц. За это время дочь ногу сломала, — он стал загибать пальцы, — сарай сгорел, в машине стекло разбили, — и поднял руку с тремя загнутыми и двумя оттопыренными пальцами.

— Да-а, — сочувственно вздохнул старший охранник.

— И что делать мне в такой ситуации? — обратился первый пилот к отцу Василию.

Тот задумался.

— Я возвернул ее обратно, — ответил сам себе вертолетчик, — и они с тестем помирились. Что вы, батюшка, на это скажете?

— Скажу: «Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божиими нарекутся».

— А у нас тоже есть духовный вопрос, — присоединился старший охранник. — У нас зеркала по ночам падают.

— Как падают? — не понял отец Василий.

— Прямо так и падают, — отвечал младший. — Я тут ночевал в здании, вдруг просыпаюсь среди ночи — а передо мной на стене зеркало в человеческий рост; смотрю на него: оно вываливается из рамы и — вдребезги…

— И так стало почти каждый раз после отъезда гостей, — добавил старший. — Нам самим приходится покупать новые зеркала, это, сами понимаете, разорение, а рассказать начальству не можем: решат, что мы тут пьянствуем да хулиганим.

— Я уж за лето четыре зеркала им привозил, — Вздохнул первый пилот.

— Да, — подтвердил старший, — четыре заезда гостей — и четыре зеркала.

— Может, модель какая-то неудачная? — спросил батюшка.

— Меняли, — махнул рукой вертолетчик, — но все равно: гости улетят, и в одну из ближайших ночей зеркала лопаются: иногда в гостиной, иногда в ванной комнате, — которое в ванной, хоть подешевле. Вот мы и пригласили вас…

— Ну, зеркала, пожалуй, падать больше не будут, — успокоил отец Василий и, помолчав, добавил: — Надо же, до чего погибельные люди: отражением своим разрушают материю. Каково это нашей стране под ними корячиться?

Тут ввалился второй пилот: руки в машинном масле, из нагрудного кармана грязная отвертка торчит. Стал объяснять, почему что-то там не отвинчивалось, но первый прервал:

— Погоди ты, — и к батюшке: — А у меня еще духовный вопрос. Знаете, рядом с аэропортом есть кладбище?

— Конечно знаю.

— Которое на холме.

— Знаю, знаю, нашему брату частенько приходится на погостах бывать.

— Захоронения там подбираются уже к самой вершине. Все быстрей и быстрей. А я хотел бы на этой макушке прилечь: оттуда весь аэродром — как на ладони…

— Наверное, можно выкупить, — пожал плечами отец Василий.

— Да там нет ни директора, ни сторожей.

— Ну, тогда огороди участочек, поставь крест или какой хочешь памятник и напиши: «майор Петров».

— Почему «майор Петров»?

— Можешь еще что-нибудь, но обычно в таких случаях пишут «майор Петров».

Отец Василий слышал об этом от знающей личности. Как-то возили его на далекий остров осмотреть Полуразрушенный храм. Ткнулись в берег, вышли из катера, а навстречу им огромных размеров человек в плавках и тапочках: с черной бородой, длинной черной гривой, с большущим крестом на груди. Правильнее сказать, не на груди, а на вершине дороднейшего живота. Крест — желтого металла, с цветными камушками или стеклышками. В точности, как наградной священнический, однако священники носят такие кресты поверх облачения, а тут — вместо нательного. Отец Василий решил, что человек этот — достоинства архиерейского. За сорок лет службы он ни разу не видел архиерея в плавках, но определил, что для священнического служения существо это чересчур устрашительно — прихожане в момент разбегутся, а вот для архиерейского — вполне подходяще, чтобы, значит, попы трепетали.

Но оказалось, что человек этот — директор кладбища одного из центральных городов земли нашей и строит здесь рыболовную базу для себя и своих друзей. Вот он-то и открыл батюшке тайну «майора Петрова».

Между тем трапеза благополучно подошла к завершению. Все распрощались, и вертолет понес отца Василия в родной город, чтобы домой и спать.

Перед посадкой сделали круг над кладбищем. Первый пилот вышел из кабины и указал в иллюминатор на макушку холма: оградки вот — вот должны были покорить высоту.

— Времени у вас не больше недели, — сказал ему отец Василий, когда приземлились.

Через три дня вертолетчик явился в храм и с гордостью сообщил, что обнес оградкой большой участок и поставил крест.

— Я написал там «Героя Советского Союза» — для надежности, чтобы никто не тронул.

— Ты бы тогда уж «дважды Героя» писан, — пошутил батюшка, — заодно установил бы и бронзовый бюст на родине.

— Я ведь не придуманного героя написал, а настоящего! Нам когда-то в училище рассказывали про одного: во время войны сгорел вместе с самолетом, сгорел дотла. Хоронили, можно сказать, символически: обувь да обмундирование — все, что в казарме осталось…

— Ну вот, коли такое дело, теперь молись за него: дома молись, в храме ставь свечки, пиши записки о упокоении, заказывай панихиды, — и будешь ты не только миротворцем, но и молитвенником. Единственным на своей секретной базе.

— На самой секретной… Узнать бы про него… Ну, что за человек он был.

— Сгоревший летчик?.. Прекрасный человек, замечательный!

— Откуда вы знаете?

— «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».

— А еще один духовный вопрос можно?

— Можно, можно, только скажи, если не секрет, как тебя величают.

И хотя рядом никого не было, он шепнул свое имя отцу Василию на ухо.

— Ну вот, теперь я могу за тебя помолиться. А сейчас мы пойдем в трапезную, матушка накроет на стол, и ты будешь задавать духовные вопросы — сколько твое прямодушное естество пожелает.

Улица была чиста и пустынна — ни людей, ни автомобилей. Слева, за деревьями, виднелись остовы недостроенных и брошенных зданий, справа, вдоль тротуара, тянулась высоченная каменная стена с колючей проволокой по гребню. Белые буквы размером с человеческий рост были широко разбросаны по стене и на первый взгляд являли собою нечто загадочное и необъяснимое. Однако, присмотревшись и мысленно восстановив те, от которых никаких следов не осталось, можно было прочесть: «Наш труд — гарантия безопасности нашей Родины».