— Я понимаю, — начал я с этой универсальной в своей бессмысленности фразы, а затем перешел непосредственно к делу, — вот только насчет количества вариантов вы ошибаетесь. Их не два, а три. Я предлагаю отправить в прошлое меня. Претворяя ваш вопрос, отвечаю: возвращать необязательно.

Сказал и сам себе удивился.

Теперь я понимаю, кто и как становится героем. Высококлассный профессионал, прошедший специальную подготовку, показавший себя лучшим в своем деле и отобранный комиссией из компетентных, но не склонных к героизму, людей… героем не может быть в принципе. Профессионал, простите за напоминание, работает за деньги. Или за звание, должность, награду и статус, а также, соответственно, за тот набор материальных благ, который по этому статусу положен. Ни одному профессионалу, каким бы он ни был высококлассным и преданным своему делу, и в голову не придет добровольно перечеркнуть свою жизнь и карьеру, бросить семью и привычное жилье (тем более, автоматизированное), и отправиться на задание, по завершении которого ему не гарантируется ничего — кроме невозможности вернуться. Одно дело — рисковать, зная, что твой риск будет достойно оплачен; другое — жертвовать всем, не рассчитывая даже на элементарную благодарность. Какой профессионал на это способен? А никакой!

Разве Иван Дурак был профессионалом? Разве Фродо готовили к уничтожению Кольца на специальном полигоне? Разве Тесей, оказавшись в Лабиринте, думал о предстоящей награде? Нет и еще раз нет. Ибо, в противном случае, они бы делали свою работу, но никогда не решились на подвиг.

Нет, настоящий герой не знает, что он герой, до последнего. До того самого момента, когда станет ясно: ситуация критическая, все варианты исчерпаны и поможет лишь чудо. Вот на это самое чудо оказывается способен самый обычный человек, о славе и наградах никогда не думавший. Он, этот обычный и неприметный человек, переходит в категорию «герой», стоит ему, в этой самой критической ситуации произнести одну простую фразу.

Возвращать необязательно.

Простые слова — а сколько всего за ними стоит! Возвращать необязательно, ибо какой бы не была комфортной, и как бы разумно не была организована ваша жизнь, я готов от нее отказаться. Что меня ждет здесь? Гарантированное серое существование и штурвал истребителя? Не хочу я до старости на астероиды охотиться, а каждое круглое число вылетов отмечать со своим единственным, если можно так выразиться, другом. Учиться? Увы, видимо, мне поздно учиться. И, главное: то, чем я готов пожертвовать, несоизмеримо с жертвой, которую уже принесла моя родная планета. Я отказываюсь от жизни космического чернорабочего — Земля отказывается от перспектив развития, от далеких звезд и от собственных талантов и гениев, заживо погребая их в Пантеоны. Так что важнее?

И потом, Негриди сбежал все-таки в мое время, а значит, за него я в ответе гораздо больше, чем любой сотрудник УБСС. И, наконец, честно скажу, я успел неоднократно пожалеть, что согласился на это путешествие в будущее. Трудно, знаете ли, начинать жизнь сначала, когда за плечами у тебя — десятилетия предыдущего опыта.

Герберт Иващенко был достаточно прозорлив, чтобы услышать все это в моем предложении. Услышал — и понял, внутренне согласившись. Все-таки, надо отдать ему должное: человек он мудрый. В противном случае о такой должности в этом веке он мог бы только мечтать. И все равно спросил, пусть риторически: «вы уверены, практикант?».

И я ответил: «да».

О мерах безопасности, принятых к Институту Темпоралогии, любой, современный мне, «режимный объект» мог только мечтать. Какая ограда, какая колючая проволока, какие вышки с охраной, имеющей приказ «стрелять на поражение»? Все это — детские игрушки, не говоря уже об удалении названий «закрытых» городов из географических карт и справочников. Институт же представлял собой отдельный, совершенно автономный, орбитальный комплекс. Он был меньше любого орбитауна, но ни один орбитаун не обвешан оборонительными устройствами, не облеплен спутниками слежения и не окружен патрульными кораблями в той же степени.

Но, лично мне все эти навороты казались суетой и не более. Защита от внешних угроз уже один раз не уберегла машину времени от грязных рук злоумышленника — лишь потому, что он был внутри, а не снаружи Института. Не спасет и во второй раз.

План, родившийся в мозгу Герберта Иващенко, был прост до гениальности. Поскольку Институт Темпоралогии — секретный объект, Управление было одной из курирующих его структур. И, соответственно, имело право осуществлять инспекцию его работы. Хоть Систему Солара и не сравнишь с Россией тысячелетней давности, хоть за плечами у нее ни один век стабильности и порядка, но против кое-каких традиций даже время бессильно. В их числе — повышенная подозрительность, если не сказать, мнительность, государственных структур. И, соответственно, проверки, инспекции, смотры, как способ хотя бы частичного восстановления спокойствия.

К чести Иващенко, он не позволил себе нагрянуть с проверкой в тот же вечер, невзирая на окончание рабочего дня. В Институт Темпоралогии мы отправились на следующее утро, причем, не так уж рано. Наверное, Герберту все же понадобилось время, чтобы оформить эту поездку официально.

Служебный глайдер шефа УБСС совершил перелет от Марса до Ганимеда менее чем за час. Кстати, забыл упомянуть о такой характерной черте уклада жизни цивилизации орбитаунов, как отсутствие столицы. Во всяком случае, в Системе Солара не было такой планеты, или орбитауна, или скопления орбитаунов, где располагались бы все органы управления. Напротив, они были разбросаны по всей системе: ведомство Иващенко — на орбите вокруг Марса, Управление Внешних Связей — возле Плутона, Центр Снабжения — около Венеры, ну а сверхсекретный институт — рядом с Юпитером, на орбите вокруг самого большого его спутника.

Патрули пропустили нас беспрепятственно. Не было никаких запросов и проверок документов. Глайдер Иващенко был идентифицирован, и патрульные корабли проявили должное почтение по отношению к высокому начальству. Не так уж плохо, если почтение это — заслуженное.

Нам навстречу уже открывался шлюз орбитального комплекса, ассоциирующийся у меня с разинутой пастью. А пока глайдер приближался к этой «пасти», я слушал последние инструкции своего шефа.

— Машина времени, — говорил он, — размещается в техническом отсеке, который, согласно формату инспекции, посещается в последнюю очередь. Поэтому не теряйте время. Пока я буду расхаживать по лабораториям и кабинетам, задавать дурацкие вопросы, а персонал, по крайней мере, основная его часть, будет волочиться за мной, как хвост за кометой, и ловить каждое мое слово, вы должны проникнуть в технический отсек. Управление машиной должно быть очень простым. Раз ее сумел запустить не блещущий умом Негриди, у вас тем более должно получиться. Остальное — дело техники. Вопросы?

— Как мне найти этот отсек и как попасть внутрь?

— Начну со второго вопроса. С сегодняшнего дня вы, Марков, официально назначены моим заместителем с таким же уровнем допуска как и у меня. Любая дверь института откроется перед вами после автоматической идентификации личности. И должности.

— Блин! — только и мог сказать я, — Всю жизнь был мальчиком на побегушках, а тут — такую высокую должность занимаю. Даже жалко ее покидать…

— Все это — исключительно для выполнения вашей миссии, — произнес почти металлическим голосом Иващенко, не оценивший мою шутку, — в случае провала это будет мой последний приказ. Не видать тогда «высокой должности» ни вам, ни, тем более, мне.

— Понял, понял! — поспешно проговорил я, а удовлетворенный Герберт продолжил.

— Это, — он протянул мне небольшую пластинку, — навигатор с заложенными в него координатами технического отсека. Подключите его к своему браслету. Вот так.

Щелчок — и рядом с моим ежедневником разместилось еще одно электронное устройство.

— Что ж, надеюсь, мы поняли друг друга, — сказал Герберт. Я закивал в ответ, — тогда, удачи вам, Владимир Марков.