Ворота Института со скрипом отворились, и экипаж под управлением Уилла въехал во внутренний двор. Софи узнала юношу по черным волосам, развевавшимся на ветру. Он соскочил с козел и помог Тесс выйти из экипажа – и даже издалека Софи заметила, в какой беспорядок пришло ее свадебное платье, – а затем поддержал Джема, который спустился с подножки, тяжело опираясь на плечо друга.

У Софи перехватило дыхание. Она больше не воображала себя влюбленной в Джема, но все-таки переживала за него. Относиться к нему иначе было невозможно: он всегда оставался таким великодушным, добрым и щедрым! И всегда был вежлив с ней. Софи радовалась, что в последние месяцы у него не случалось «недомоганий», как это называла Шарлотта. Хотя счастье и не излечило его, он, казалось, стал сильнее, крепче…

Все трое зашли в здание Института. К фыркающим коням уже подоспел из конюшен Сирил. Софи глубоко вздохнула и выпустила занавеску из рук. Возможно, Джему понадобится и ее помощь. Если она может сделать хоть что-то… Горничная отошла от окна и поспешила вниз по узкой лестнице для слуг.

Бледная как полотно Тесс в нерешительности стояла возле спальни Джема. Сквозь полуоткрытую дверь Софи увидела, как Шарлотта склонилась над сидящим на кровати Джемом, а Уилл прислонился к камину, скрестив руки на груди, и не сводил обеспокоенного взгляда со своего друга. Заметив Софи, Тесс подняла голову, и щеки ее слегка порозовели.

– Софи! – воскликнула она. – Софи, Джем нездоров. У него очередной… очередной приступ.

– Все будет в порядке, мисс Тесс. Он и раньше болел, но каждый раз все проходит.

Тесс закрыла глаза, и Софи увидела, что под ними залегли серые тени. Никто из девушек не сказал этого вслух, но обе подумали, что однажды Джем не сможет справиться с приступом.

– Надо было мне принести горячую воду, – виноватым тоном произнесла Софи, – и тряпки…

– Это я должна была принести все это, – возразила Тесс. – И я бы все сделала, но Шарлотта велела мне сменить платье. При попадании на кожу кровь демона опасна. Шарлотта послала Бриджет за тряпками и припарками, а с минуты на минуту здесь будет Брат Енох. Джем и слышать об этом не хочет, но…

– Я все поняла, – твердо сказала Софи. – Если вы тоже заболеете, ему это не поможет. Я помогу вам снять платье. Пойдемте скорее, разберемся с ним.

Тесс распахнула глаза.

– Милая Софи… Ты, как всегда, права.

Она двинулась по коридору к своей комнате, но у двери остановилась и обернулась, чтобы взглянуть на служанку. Огромные серые глаза Тесс встретились с глазами Софи, и Тесс кивнула, словно подтверждая правильность своей догадки.

– С ним все в порядке. Он совсем не пострадал.

– Мастер Джем?

Тесс покачала головой.

– Нет, Гидеон Лайтвуд.

Софи вспыхнула.

Габриэль не понял, почему брат велел ему отправиться в институтскую гостиную и ждать там, но повиновался ему. Даже после всего, что случилось, он беспрекословно подчинялся Гидеону. К его удивлению, комната была обставлена очень просто и совсем не походила на богато украшенные гостиные в доме Лайтвудов в Пимлико и в чизвикском особняке. Выцветшие обои с махровыми розами; стол, забрызганный чернилами и испещренный царапинами от ножей для бумаг и острых перьев; каминная решетка, черная от сажи. Над камином висело покрытое разводами зеркало в золоченой раме.

Габриэль взглянул на собственное отражение. Ворот доспехов был разорван, на подбородке виднелся красный рубец заживающего пореза. Вся одежда была в крови – была это его собственная кровь или кровь отца?

Он быстро отвел глаза. Ему всегда казалось странным, что из двух братьев именно он вырос похожим на их мать, Барбару. Он помнил ее высокой, стройной, со вьющимися каштановыми волосами и глазами такого же чистейшего зеленого цвета, как трава на лужайке, спускавшейся от дома прямо к реке. Гидеон же пошел в отца – широкоплечий, крепко сбитый, с зеленовато-серыми глазами. Но по иронии судьбы характер отца – его упрямство, вспыльчивость и неспособность прощать – унаследовал именно Габриэль. Гидеон и Барбара не любили ссор. Они были куда спокойнее и рассудительнее и не отступали от своих убеждений. Они оба были больше похожи на…

В гостиную вошла Шарлотта Бранвелл, одетая в свободное платье. Глаза ее сверкали, как глаза маленькой птички. При каждой встрече Габриэль поражался тому, какая она миниатюрная. О чем только думал консул Вейланд, передавая в руки этой крошечной женщины управление Институтом и власть над всеми Сумеречными охотниками Лондона?

– Габриэль, – кивнула она. – Твой брат сказал, что ты не пострадал.

– Со мной все хорошо, – кратко ответил Габриэль.

Как только слова сорвались с его губ, он понял, что они прозвучали слишком грубо. Вообще-то он этого не хотел. Его отец годами твердил, как глупа и бесполезна Шарлотта Бранвелл и как легко она поддается чужому влиянию. Хотя Габриэль и знал, что брат убежден в обратном – и убежден настолько, чтобы покинуть семью и переехать жить в Институт, – забыть об этом было не так уж легко.

– Я думал, вы еще с Карстерсом.

– Прибыли Брат Енох и еще один Безмолвный Брат. Они отослали всех из комнаты Джема. Уилл мечется по коридору, как загнанная в клетку пантера. Бедный мальчик. – Шарлотта подошла к камину и по дороге взглянула на Габриэля своими умными глазами, но быстро опустила ресницы. – Но хватит об этом. Как я поняла, вашу сестру уже отвезли в резиденцию Блэкторнов в Кенсингтоне. Может быть, ты хочешь, чтобы я отослала кому-нибудь сообщение?

– С-сообщение?

Шарлотта остановилась у камина, сложив за спиной руки.

– Тебе нужно где-то остановиться, Габриэль. Скоро мне придется попросить тебя уйти.

«Попросить меня уйти?» Неужели эта ужасная женщина действительно прогоняла его из Института? Отец всегда говорил ему: «Фэйрчайлдам наплевать на всех и вся, за исключением самих себя и Закона».

– Я… Дом в Пимлико…

– Мы скоро известим консула обо всем, что произошло в особняке, – сказала Шарлотта. – Оба лондонских дома семьи Лайтвудов будут конфискованы по решению Конклава – по крайней мере, на время, необходимое для обыска. Нужно выяснить, не оставил ли твой отец после себя каких-нибудь улик.

– Каких еще улик?

– Сведений о своих планах, – невозмутимо пояснила Шарлотта. – О связи с Мортмейном, о планах Мортмейна. Об адских механизмах.

– Да я, черт возьми, в жизни не слышал ни о каких адских механизмах, – возразил Габриэль и вспыхнул: он только что выругался в присутствии леди, пускай то и была всего лишь Шарлотта.

– Я верю тебе, – сказала она. – Не знаю, поверит ли в это консул Вейланд, но это решать не мне. Если ты дашь мне адрес…

– У меня нет адреса, – отчаянно бросил Габриэль. – Куда мне идти?

Шарлотта молча смотрела на юношу, приподняв одну бровь.

– Я хочу остаться с братом, – наконец признался он, понимая, что слова эти прозвучали раздраженно, но не умея справиться с гневом.

– Но твой брат живет здесь, – ответила Шарлотта. – А ты вполне ясно выразил свое отношение к Институту и ко мне лично. Джем рассказал мне о твоих взглядах. Сказал, что ты полагаешь, будто мой отец довел до самоубийства твоего дядю. Это не так, но я не жду, что ты мне поверишь. Так что я не понимаю, почему ты хочешь остаться здесь.

– Институт – это убежище.

– А под руководством твоего отца он тоже остался бы убежищем?

– Я не знаю! Я не знаю, какие у него планы… какие у него были планы!

– Так почему ты во всем соглашался с ним? – Шарлотта говорила мягко, но в голосе ее не слышалось ни капли сочувствия.

– Потому что он мой отец! – воскликнул Габриэль.

Он отвернулся от Шарлотты и тяжело задышал. Едва осознавая, что делает, он обхватил себя обеими руками, как будто бы пытаясь спастись от неминуемой развязки.

Воспоминания последних двух недель, которые Габриэль пытался заключить в самые отдаленные уголки своей памяти, обрушились на него с новой силой: несколько недель, проведенных в доме, откуда отослали всех слуг, жуткие звуки с верхнего этажа, крики в ночи, окровавленные ступеньки, неразборчивая речь отца, доносившаяся из-за закрытой двери библиотеки, странные фразы, которые звучали так, словно он забыл, как говорить по-человечески…